Малавита - Бенаквиста Тонино

— Бен приготовит поленту с раками, — сказала она. — Вот дети обрадуются.

В этот вечер Фред не будет спускаться на веранду. Магги свернулась в объятиях мужа, и оба мгновенно заснули.

5

Стоя в халате, скрестив руки на груди, Сандрин Массар молча смотрела на то, как муж собирается в поездку к антиподам. Для Филиппа ничто не было сладостней этой серии привычных жестов, отточенных месяцами: сложить портативный компьютер в черный матерчатый чехол, отобрать рубашки в соответствии со строгими критериями, узнать по интернету погоду в Юго-Восточной Азии, упаковать платки от «Эрмес» — на подарки клиентам, — не забыть про книгу, которую он не будет читать, но неизменно связанную с направлением его поездки. Просто заменить батарейки в плеере или пришпилить справку о прививках к паспорту уже доставляло удовольствие, которое еще усиливалось ощущением скорого отъезда. Сандрин смирилась с его частыми отлучками и все равно сердилась, видя, с какой плохо скрытой радостью он покидает дом. В такие моменты Филипп уже чувствовал себя в пути, вдали от домика в Шолоне, почти на месте. «На месте» — было везде, кроме дома.

Они поженились четырнадцать лет назад в Париже, где он сумел устроиться на приличную должность в компании по производству швейных машин, а она заканчивала курс правоведения. Через два года Филиппу предложили место коммерческого директора на только что построенном заводе в департаменте Эр, тогда же у Сандрин появилась возможность войти в адвокатское бюро, специализирующееся на трудовом законодательстве: надо было делать выбор. В их жизнь должен был ворваться маленький Александр; без особых сожалений Сандрин сняла адвокатскую мантию и оставила юриспруденцию, чтобы переехать с семьей в Шолон, где ее руководящий муж мог полностью посвятить себя новым профессиональным обязанностям.

— Только на три-четыре года, дорогая. Ты ведь сможешь найти адвокатское бюро и в провинции, правда?

Нет, она ничего не нашла в провинции, а после рождения Тимоти об этом и речи не заходило. Но она и секунды не жалела о своем решении: отказаться от карьеры ради самой благородной цели на свете — на самом деле не жертва. Иное понятие о счастье вскоре воплотилось для Сандрин в этом большом доме, способном укрывать их вчетвером целую вечность.

Вплоть до того дня, пока один французский инженер из компании мужа не изобрел какое-то хитроумное приспособление, позволившее сэкономить от двадцати до тридцати секунд на вшивании одной молнии, что за день и помноженное на количество работников могло принести колоссальные суммы прибыли промышленности по пошиву одежды.

Большинство азиатских стран выразили желание приобрести патент на это изобретение, и блестящему специалисту Филиппу Массару поручили завоевание новых рынков на другом конце света. По неспособности перепоручить дело другому, у Филиппа вошло в привычку самому доводить каждый контракт до конца. Теперь он уезжал три-четыре раза в месяц на полных три дня, иногда — дольше, когда получалось объединить два направления, разделенных менее чем тремя перелетами. Труднее даже, чем отсутствие мужа, Сандрин переносила эффект часового сдвига, который длился ровно столько, сколько занимали интервалы между поездками.

Сегодня утром он уезжает в Бангкок заключать договор, который позволит его фирме инвестировать в самую основу производства, выйти на новые рубежи; короче говоря, осуществляется давно намеченная цель, которая позволит ему идти вверх по иерархической лестнице без малейшего риска когда-нибудь с нее слететь, — это делало подготовку к отъезду еще приятней. Сандрин смотрела на все это и ощущала какую-то немую покорность, свидетельство грустного завершения их романа.

— Дорогая, ты не видела мой путеводитель? Я имею в виду — новый.

Вчера вечером он полистал его в кровати. Сон не шел. Радость переполняла и будоражила. Прошло время гидов «По Юго-Восточной Азии без гроша в кармане», настало время гидов Мишлен с их шикарными отелями, райскими пляжами. В свое последнее путешествие он нашел время опробовать один такой пляж и дал себе слово как можно быстрее туда вернуться.

— До вторника, дорогая. Если что-то изменится, позвоню.

Ему оставалось только прогладить серый пиджак тонкой шерсти, сунуть во внутренний карман билет и поцеловать жену.

— Что изменится?

— Персель намекнул, что неплохо бы слетать из Банкока в Чангмай и обратно, уладить дело с одним поставщиком. В любом случае, я позвоню.

Прежним, еще ласковым жестом Сандрин поправила мужу воротник и впервые за утро улыбнулась ему. В дверном проеме он поцеловал ее в щеку и направился к поджидавшему такси.

— Дорогой! Чуть не забыла! — солгала она, выхватив из кармана халата сложенную газету. — В этом году Алекс участвовал в школьном конкурсе, он написал поэму, и ее выбрали из многих других! Ему будет приятно, если ты прочтешь. Вдруг заскучаешь во время полета…

Застигнутый врасплох, он взял «Газету Жюля Валлеса», не зная, что с ней делать, и сунул к себе в чемодан.

Самолет взлетел вовремя, погода была ясная, салон — почти пустой и стюардесса хорошенькая, как конфетка. Скучать во время полета? Знала бы Сандрин… Если б только она могла вообразить… Нет, лучше ей ничего не воображать. Позднее прозрение — ужасный удар, и Филипп Массар только в свои сорок четыре года понял, что он создан для всего этого: для перелетов, пересадок, бизнеса, переводчиков, «английского — свободно», для отелей «Хилтон» — зашел и вышел, для разных стран — прилетел — улетел, для ужинов в ресторанах — попробовал и ушел; единственно имели значение скорость, искажение времени и расстояний. Филипп Массар не знал ничего прекрасней в мире, чем раскрытый лэптоп на кровати в номере люкс сиднейского отеля «Шератон». Впрочем, все в его новой жизни казалось ему эстетичным, начиная с собственных жестов, которые он как бы видел со стороны: как много их, и жесты отправления — только прелюдия, им на смену придут другие, и время между двумя часовыми поясами пролетит быстро. За обедом, держа в руке бокал шампанского, он прочитал меню, не в силах сделать выбор между филе трески и седлом барашка, и как можно дольше задержался в этой сладкой нерешительности, прислонившись лбом к иллюминатору. В ожидании еды пролистал журнал авиакомпании «Эр Франс» и секунду с волнением разглядывал индийскую красавицу в традиционном костюме, которая иллюстрировала статью о текстильной промышленности Мадраса, — и вспомнилась Сандрин во фланелевом халате. Он любит ее, вопрос не в том. За четырнадцать лет брака они столько прожили и столько всего преодолели. Да, я люблю ее. Он минуту цеплялся за это убеждение, пытаясь ощутить его как очевидность. Он ее любит. Ясное дело. Он не может сомневаться в любви к ней. Да и как можно усомниться в любви? По каким признакам? Даже найди он эти признаки, все равно не поверил бы. Есть ли пары, не подверженные разрушающему действию времени? Как порывы душевной теплоты через четырнадцать лет могут остаться неизменными? Мурашки внизу живота, когда она только покупает лифчик, шквал поцелуйчиков без всякого повода, почти неприличные объятия на публике. Все это в прошлом, но все это было, и это главное. Да, он-то еще любил ее, но по-другому. Он по-прежнему восхищался ее фигурой, несмотря на годы, ему казалось, что она даже стала трогательней. Он любит Сандрин, чего уж тут думать. Я люблю свою жену. Глупо даже задаваться таким вопросом. Он любит ее, какие тут сомнения. Он любит ее, даже если желание куда-то делось. Даже если ему случается мечтать о других женщинах. Вот именно что мечтать. Он никогда не изменял Сандрин. Или делал это так далеко за пределами Франции, что не в счет. Он любит ее, а это что-нибудь да значит, даже в наши дни, правда? Он любит ее, проблема в другом. Как бы то ни казалось парадоксальным, он меньше ощущал ее присутствие. Он по долгу фирмы бороздил земной шар, а ощущение было такое, что это Сандрин отдалялась от него. С тех пор как его карьера прибавила газу, она следила за тем, что с ним происходит, издалека и все меньше играла роль партнера, соратника, который хранит основы. Они перестали быть командой-победительницей. Он чувствовал, что теперь Сандрин больше озабочена тем, что станет с Алексом или Тимоти, а не с ним. Складывалось впечатление, что он доездился до того, что про него стали забывать. Это вообще черт знает что, но проще всего объяснить все именно так.