Темная сторона Швеции (сборник) - Альстердаль Туве

– Кто это? – крикнул Бэкстрём.

Тело лежало на животе лицом в снег. Нагнувшись, помощник заглянул сбоку.

– Это Оскар Линдмарк! – крикнул он Бэкстрёму, стоявшему в санях. – Похоже, он мертв.

Оскар Линдмарк был двенадцатилетним помощником почтальона.

– Что ты говоришь? – крикнул в ответ Бэкстрём. – Он упал из саней и сломал шею?

– Нет, не думаю…

Помощник стоял, нагнувшись над телом, и размышлял. Что это – черное? Кровь? В свете луны трудно было различить цвета. Снег падал на черное пятно и тут же таял.

– Эй! – сказал он, переворачивая тело на спину. У него еще оставалась надежда, что мальчик не умер, что ему просто нужен воздух. Лицо у Оскара было белее снега. Глаза и рот открыты. «Это кровь?» – думал помощник, вытирая черное со лба Оскара.

Наверняка кровь. Он посмотрел на свои пальцы. Внезапно рядом возник Бэкстрём.

– Он мертв? – спросил помощник. – Так ведь?

– Господи! – вздохнул Бэкстрём. – Конечно же, мертв. Ты что, не видишь, у него череп расколот?

Только тогда помощник это заметил, после чего резко вскочил и сделал два шага назад от тела. Бэкстрём повернулся в сторону Юккасъярви.

– Юханссон! – крикнул он в отчаянии, но крик его утонул в снегу. В лесу звать на помощь было бесполезно. Снег приглушал все звуки.

– Положи мальчика в сани, – велел он помощнику, который от страха вцепился в березу – так его трясло.

– Не могу, – процедил помощник. – Он же весь в крови. Я не могу…

– Соберись! – прикрикнул на него Бэкстрём. – Придется поехать следом за почтовыми санями.

Вместе они подтащили тело мальчика к саням и положили поверх куропаток. Бэкстрём подумал, что кровь просочится через мешки и испачкает белое оперение и что лучше рестораторам в Стокгольме не знать, чья это кровь.

В полицейском участке в Кируне за столом сидели ленсман Бьёрнфут и его помощник Спетт. За окном снег кружил в свете фонаря. В участке стояла настоящая печь с изразцами, которую Спетт весь день подкармливал березовыми поленьями. На половике глодала лосиную кость верная собака Кайса. Ленсман записывал в журнал события дня. Событий оказалось не так уж много. Бьёрнфут был самым старым в участке. Несколько лет проработал в Стокгольме, там женился и год назад переехал с женой и двумя дочерьми в Кируну. Он был разумным человеком и не имел ничего против протоколов и опросов свидетелей, предоставляя делать всю грязную работу в участке Спетту. Холостой Спетт штопал чулки. Еще пара сушилась на печке. Бьёрнфут закрывал на это глаза. Когда он приехал в Кируну, Спетт с Кайсой уже жили в участке. Ради мира и спокойствия он решил не менять установившиеся здесь порядки. Это были широкоплечие крепкие мужчины. Спетт, правда, был худой, жилистый, а Бьёрнфут – с животиком. «Дипломатичность и крепкая физическая сила» – такие требования предъявляла к своим полицейским горнодобывающая компания, на средства которой содержался участок. Им довольно часто приходилось разнимать дерущихся. В драках тут не было недостатка. Социалисты и коммунисты, агитаторы и провокаторы – все дрались друг с другом. И даже верующие не оставались в стороне. Лестадианцы дрались с прихожанами свободной церкви, причем до экстаза, граничащего с безумием. В Каутокейно новообращенные лестадианцы так горели желанием покончить с греховностью, что убили лавочника, полицейского, подожгли дом священника, а его самого с женой избили. Случилось это, правда, давно, но люди до сих пор вспоминали о волнениях в Каутокейно. А кроме того, существовали горячие молодчики, понаехавшие в Кируну со всех концов страны. В отсутствие родительского контроля они спускали зарплату на спиртное, а ведь все знают, чем это обычно заканчивается.

Но сейчас за решеткой в углу участка было пусто. Бьёрнфут захлопнул журнал и подумал, что жена ждет его дома. Внезапно Кайса приподнялась на ковре и гавкнула. Через секунду в дверь постучались, и вошел перевозчик Эрик Бэкстрём. Он так спешил, что даже не стал тратить время на приветственные фразы:

– У меня в санях почтальон Юханссон и Оскар Линдмар. И оба мертвы.

Во дворе стояло двое саней. Помощник Бэкстрёма накрыл лошадей пледами. Юханссон лежал в почтовых санях, а Оскар Линдмарк – в санях Бэкстрёма. У ворот уже столпились любопытные прохожие, которых Спетт поспешил прогнать:

– Тут нет ничего интересного! Идите прочь, пока я не разозлился!

– …И когда мы нашли в снегу Оскара Линдмарка, то поняли, что и с Юханссоном что-то не так. Мы положили мальчика в сани и поехали догонять Юханссона. Лошадь знала дорогу и шла домой. Когда мы ее остановили и увидели, что Юханссона застрелили….

Он покачал головой и взглянул на помощника. Белый как мел, тот держал лошадь за узцы. Та успокаивающе дышала на него, словно на жеребенка: мол, не бойся, мальчик мой…

– Мы привязали его сани к нашим и сразу поехали сюда, – закончил свой рассказ Бэкстрём.

Ленсман Бьёрнфут залез в сани и нагнулся, чтобы рассмотреть Юханссона.

– Убит выстрелом в спину, – констатировал он. – Он так и сидел, когда вы его увидели?

– Да.

– А Линдмарк лежал в снегу?

– Лицом вниз.

Бьёрнфут пошарил у Юханссона в карманах. Потом осмотрел сани.

– Где его пистолет? – спросил он.

Юханссон, конечно, был миролюбивым человеком, но на службе носил пистолет. Бэкстрём пожал плечами:

– Пистолет мы не видели.

– Сундук вскрыт, – продолжил Бьёрнфут. – Значит, это было ограбление. Однако странно, что его застрелили из собственного пистолета.

Он подошел к другим саням, осмотреть тело Оскара Линдмарка. Нагнувшись, поднес фонарь к лицу покойного.

– Вы видели чьи-нибудь следы?

– Нет, – ответил Бэкстрём. – Но было темно. И мы испугались.

– Подойди, – позвал Бьёрнфут Спетта. – Похоже на замерзшие слезы, – сказал он, проводя пальцем по лицу Оскара. – И посмотри на шарф. Мальчик легко одет и должен был бы закрывать им лицо.

– И? – недоумевал Спетт.

– Я думаю, когда убийца застрелил Юханссона, мальчик побежал. Он бежал и плакал. И стянул шарф с лица, чтобы легче было дышать.

– Может, и так, – протянул Спетт. – Но почему его тоже не застрелили?

Бьёрнфут задумчиво провел рукой по лицу. Погладил усы, взялся за подбородок.

– Надо поговорить с директором почты, – объявил он. – Узнать, что вез с собою Юханссон. И вдове надо сообщить. И родителям Оскара Линдмарка.

Спетт умоляюще посмотрел на него. Даже Кайса перестала обнюхивать сани, присела на снег и уставилась на ленсмана. Хвост нервно бил по снегу. Бьёрнфут понимал, что означают эти взгляды. Утешать плачущих вдов им не улыбалось. Они предпочли бы идти по следу за убийцей.

– Ну ладно. Ты поговори с директором, а я возьму на себя родственников.

Кайса залилась радостным лаем и вылетела со двора, остановившись в воротах, чтобы позвать хозяина. Уши у нее стояли торчком. «Ну, иди же, – казалось, говорила она. – Нам надо работать».

Перевозчик Бэкстрём даже после дневных потрясений не утратил способности улыбаться:

– Скоро она и рубашки будет гладить.

– Она слишком умна для этого, – сказал Бьёрнфут, глядя, как помощник играет с собакой.

Он вернулся домой в одиннадцать. Жена сидела за кухонным столом в темноте.

– Привет! – сказал Бьёрнфут. – Почему сидишь в темноте?

И тут же понял, что сглупил. Зачем констатировать очевидное? Она теперь часто сидела в темноте, экономя керосин. Жена медленно повернулась к нему и вежливо улыбнулась. Бьёрнфут подумал о Спетте и Кайсе. Как легко быть холостяком… Он зажег керосиновые лампы на столе и на потолке. На вопрос жена ответила вопросом:

– Хочешь есть?

Она достала хлеб и масло. Разожгла камин. Это было неприятно. Как будто ради нее одной в этом не было никакого смысла. Он спросил, где дочки. Спят, был ответ.

– А это что? – спросил Бьёрнфут, показав на пакет на скамье.

– Ноты от матери, – ответила она.