Элен Гремийон - Гарсоньерка
– Да?
– Мой клиент просил передать вам насчет… насчет ребенка.
– Да?
– Он им все рассказал, и комиссар Перес пообещал, несмотря ни на что, начать расследование. Пообещал, независимо от убийства Лисандры, разобраться в этом деле, это не по его ведомству, но он передаст досье.
– А если он ничего не сделает? На него нельзя полагаться. Полностью – нельзя. Есть куда более простой и куда более быстрый способ. Вы ведь знаете, кто такой Фелипе, ну так сходите к бабушке и дедушке этого ребенка и поделитесь с ними сомнениями Витторио насчет него.
– Нет. К моим обязанностям это не имеет отношения, и я категорически отказываюсь входить в подробности этой драмы.
– Тогда расскажите Матерям площади Мая, и пусть битву ведут те, кто хочет ее вести. Уж они-то займутся расследованием, можно не сомневаться, и в этом случае, если ребенок когда-нибудь начнет задаваться вопросами, где-то будет лежать досье на него и он сможет узнать правду.
– Это тоже не входит в мои обязанности. Но мой…
– А что же вообще входит в ваши обязанности?
– Я буду вам очень благодарен, если дадите договорить. Стало быть, это не входит в мои обязанности, но мой клиент очень настаивал, и я только что отправил письмо, которое он для них приготовил. Для Матерей площади Мая. Все уже сделано.
Ева Мария чувствует, как смягчается ее сердце. Она узнает прежнего Витторио. Того Витторио, которого она любила, умного и предупредительного альтруиста. Ева Мария расхаживает взад и вперед. Она могла бы его шантажировать, могла бы пригрозить, что расскажет полицейским про кассеты, если он не назовет фамилию Фелипе. Он мог бы ее обмануть, пообещать, что отправится к Фелипе, если ему удастся выйти из тюрьмы, помахать морковкой перед носом у тупой ослицы, в которую она превратилась, чтобы ослица продолжала ему помогать. Но они ничего такого не сделали. Ни он, ни она. Став жертвой человеческой низости лишь однажды, ты потом всегда должен быть выше пошлости, оставаться над схваткой. Вот это они и сделали. Оба.
Ева Мария утешилась. Где-то в глубине души. Но ей грустно, по-настоящему грустно. Перед тем как положить трубку, адвокат дал ей понять, что Витторио явно опустил руки. За последние несколько дней он превратился в тень. Завтра должен состояться следственный эксперимент. Витторио в ужасе от мысли, что ему придется участвовать в этой мерзости. Он убежден: комиссар Перес воспользуется этим, чтобы добавить последние детали, с помощью которых его окончательно обвинят. Ева Мария трясет головой. От бессилия. Она уже не знает, как помочь Витторио.
Ева Мария входит в комнату Эстебана. Она тысячу раз прошагала взад и вперед по коридору. Близится вечер. Эстебан сидит на своей кровати, протирает тряпочкой бандонеон. Ева Мария останавливается перед ним. Смотрит на стоящий рядом кассетник. Эстебан перехватывает взгляд матери:
– Он тебе еще нужен?
– Нет. А можно мне взять твой велосипед?
Эстебан откладывает бандонеон:
– Велосипед? Зачем он тебе? Куда ты собралась?
Ева Мария пытается снять велосипед со стены. Эстебан встает с кровати. Подходит, хочет помочь. Ева Мария его отталкивает:
– Не надо, сама справлюсь.
Эстебан отодвигает ее в сторону:
– Нет, сама не справишься. – Эстебан снимает велосипед со стены. Ставит перед Евой Марией. – Не все и не всегда можно сделать в одиночку.
Ева Мария смотрит на сына. Берет велосипед. Выходя из комнаты, задевает дверь. В коридоре задевает комод. Эстебан ее останавливает:
– Иди вперед. Я тебе его выведу.
Ева Мария отпускает велосипед. Эстебан поднимает его над головой на вытянутых руках:
– Многолетний опыт – чтобы не будить тебя по ночам. Любуйся.
Ева Мария открывает входную дверь. Эстебан ставит перед ней велосипед.
– Так куда ты собралась?
– Я скоро вернусь.
– В котором часу?
– Не знаю.
Ева Мария с трудом влезает на велосипед, неуклюже начинает двигаться, то и дело упираясь ногой в землю.
– Тормоз слева, – кричит ей Эстебан.
В конце концов Еве Марии удается обрести равновесие. Эстебан смотрит матери вслед, пока ее фигура не растворяется в темноте. Мимо проходит сосед, выгуливающий собаку. Он поднимает большой палец, показывая им на уже опустевшую улицу. Эстебан тоже поднимает большой палец: чтобы превратить трагическое в идеальное, надо соответствовать. Эстебан возвращается в дом. Смотрит на вешалку. Качает головой. Ева Мария не надела пальто. И сумку не взяла. Чем она сейчас занимается? «Мне нужен твой велосипед». «Мне нужен ты», – бормочет Эстебан. Что это за кассета? «Мигель». Он не стал слушать из уважения к матери. От уважения нет никакого толку, думает он. Кто он такой, этот Мигель? Что все это означает? Эстебан спрашивает себя, что за игру затеяла Ева Мария. И поправляет себя: Ева Мария давным-давно ни во что не играет. Эстебан думает о том, как весело они когда-то играли в труко[19]. И почему жизнь с нами так поступает… Эстебан идет в комнату Евы Марии. Мать вечно обвиняет его в том, что он роется в ее вещах, ну так теперь хотя бы не понапрасну обвинит. Он хочет знать. Защитить можно только тогда, когда знаешь.
Ева Мария крутит педали. Она много лет не ездила на велосипеде и совершенно забыла это ощущение – когда ветер треплет волосы. Обдувает лицо. Обдувает руки. Она открывает рот и дышит. Она уже не понимает, как помочь Витторио. Ева Мария сама не заметила, как оказалась здесь, обычно она делает крюк, избегая этого места. Только не сегодня. Ева Мария представляет себе уныло бредущих Матерей площади Мая, горестных взаимозаменяемых статисток. У многих на груди фотографии. Ева Мария никогда не придет сюда с фотографией, никогда не позволит Стелле затеряться среди других. Для нее дочь никогда не сведется к фотографии, на фотографии видно, как выглядел человек, но не видно, как много он для тебя значил. Она не хочет говорить о своем горе, не хочет, чтобы ее утешали словами: «Вот и у меня так». – «Нет! Совсем не так, как у тебя, голубушка!» Она могла разговаривать об этом только с Витторио. Ева Мария опускает глаза, колеса велосипеда быстро крутятся, шины скользят, она кружит по этой площади, вокруг обелиска, как кружит вокруг Земли Луна, с каждым годом удаляясь на 3,8 сантиметра. Один шаг по Луне – и сотни шагов, каждый четверг топчущих эту площадь. Ева Мария катит по следам Матерей площади Мая. При одной только мысли о том, что она может потерять равновесие и ей придется ступить на землю, пальцы ног у нее поджимаются, превращаются в когти, которыми все ее существо цепляется за педали. Никогда она не смешается с их толпой, не окажется среди них. Ева Мария резко разворачивается, налегает на педали. Бежать, бежать с этой площади. Ева Мария совершенно забыла это ощущение – когда ветер треплет волосы, обдувает лицо, обдувает руки. Она совершенно забыла, как сильно ветер остужает слезы. Надо избегать площадей. Всегда. Ева Мария думает о ритуале капакоча. Главная площадь в центре города Куско, в Перу, символический Центр мира инков. Летнее солнцестояние, зимнее солнцестояние. Ева Мария думает о начинающихся Праздниках, ненужных праздниках, главные герои которых – трое детей. Девушка с длинными косами. Маленький мальчик. И совсем маленькая девочка. Самые красивые из всех избранных. Самые красивые – каждый в своей возрастной группе. Совсем маленькой девочке шесть лет, маленькому мальчику девять, девушке с длинными косами четырнадцать. Их можно разглядеть во всех подробностях. Ни малейшего изъяна. Любая отметина или физическое отклонение заставило бы тотчас их отвергнуть. Совершенная красота и высокое предназначение. Детей встречает Сапа Инка. Утром одиннадцатого дня праздника маленький мальчик, совсем маленькая девочка и девушка трогаются в путь. Их сопровождает процессия, ближайшие родственники и жрецы Солнца. 1600 километров горных дорог, несколько месяцев паломничества, прежде чем они дойдут до Пуны[20]. Туда, где содроганиями земной коры воздвигнуты высочайшие вершины планеты. Там стоит Вулкан. Самый высокий из всех. Священная гора, соединяющая земное с божественным. Ее тяжелая серая глыба вздымается на 6739 метров. Дети не переставая жуют листья колы, которые им дают, чтобы они могли выдержать переход на большой высоте и недостаток кислорода. Между отметками в 5800 и 6500 метров склон делается очень крутым, почва становится более рыхлой. На вершине всех троих детей одевают в унку[21], торжественная одежда им велика, но это позволит им продолжать расти в Вечности. Их поят ничей[22], чтобы они захмелели. Они захмелеют, и это поможет им уснуть. Девушку с длинными косами опускают в выемку, сделанную для нее в темной вулканической земле, она садится, подвернув под себя ноги, и ждет, одурманенная зельем благородная весталка, на ней головной убор из белых перьев, эти перья – для того чтобы защищаться от демонов, юная девственница завернута в мужскую тунику, которую накинул на нее отец во время Праздника, она засыпает, камни смыкаются над ней, она умирает. Ученые, которые найдут ее пятью веками позже, назовут ее «Ледяной девой». Маленький мальчик не хочет спускаться. Он хочет остаться с матерью. Он кладет голову на колени той, что выкормила его грудью, и сворачивается, будто зародыш. Он закутан во много слоев ткани, на ногах у него мокасины и белые меховые носки. Мать дает ему выпить чичи. Мать гладит его по голове. Жрецы Солнца складывают приношения в выемке, сделанной для него в темной вулканической земле: ожерелье из раковин, которые ценятся выше золота, потому что вода – редкость в этих бесплодных краях, две маленькие мужские статуэтки и три фигурки лам. Жрецы Солнца осторожны: эти предметы обладают магическими свойствами. Мальчик уже не чувствует лютого холода. «Он спит», – шепчет его мать. «Как теперь быть?» – спрашивают люди вокруг нее. Одному из них приходит в голову мысль: он распускает длинную веревку, которой был обвязан мешок, и оборачивает ею колени мальчика, чтобы удержать их вместе и чтобы можно было опустить мальчика в углубление в позе, достойной его теперешнего ранга божества; его правое запястье охватывает широкий серебряный браслет, в левой руке он держит рогатку, что-то падает рядом с ним – пара сандалий для путешествия в Иной Мир; камни смыкаются над ним, он умирает. Ученые, которые найдут его пятью веками позже, назовут его «Мальчиком». Совсем маленькая шестилетняя девочка обняла колени руками, рядом с ней идолы, посуда, мешки, наполненные едой, и мешок с кокой, сделанный из перьев амазонской птицы, она подняла голову к небу, к лицам и голосам родителей, которые сверху успокаивают и подбадривают ее, говорят, как они гордятся ею, она не понимает, она доверяет им, ее лицо повернуто к голосам тех, кто произвел ее на свет и кто теперь лишает ее света, она засыпает, камни смыкаются над ней, она умирает. Тысячи дней спустя грянет гроза, молния прорежет небо, ударит в нее. Это не сумевшее удержать родителей, поднятое к небу лицо под метровым слоем земли притянет шальную молнию. Пятьсот лет спустя ученые, убрав камни, задохнутся от запаха горелого и назовут ее «Девочка с молнией». Ритуал капакоча завершен. Дети не умерли, они стали богами. Богами-посредниками, богами-покровителями, которые будут наблюдать за своим народом с вершины высочайшего из вулканов, и теперь все уладится: жизнь инков станет лучше, им перестанут угрожать голод и эпидемии, они не потерпят поражений в битвах. Обычаи не обсуждают, позволит себе прибавить археолог, сегодня эти ритуалы кажутся нам жестокими, но инки считали, что дети вошли в божественный мир. Ева Мария поднимает руку. Она берет слово. «Чудовищное никогда не воспринимает себя чудовищным, оно всегда находит оправдания для своих действий, в его лоне пытки становятся справедливыми деяниями и даже почестями, но Чудовищ никогда не надо оправдывать, никогда, если ты не последняя сволочь». Ева Мария теряет равновесие. Машина сигналит. Другая машина сигналит. Ева Мария подняла руку, как в тот день во время симпозиума. Она прокручивает педаль в обратную сторону. Снова ставит на нее ногу. Она, возможно, не разучилась за все эти годы ездить на велосипеде, но ехать может, только держась за руль обеими руками. Ева Мария вспоминает день, когда они сняли с велосипеда Стеллы дополнительные колесики. Стеллу не выбрали бы для ритуала капа-коча, она не была знатной и не была совершенной, у нее была ямочка посреди подбородка. Но ее выбрали другие Чудовища, с другой целью. Всякому Чудовищу довольно своей добычи, и все критерии хороши, когда ты Чудовище. А Лисандра? Какое Чудовище иного рода убило ее и почему? И это тоже случилось на площади… Надо избегать площадей, думает Ева Мария, она ведь так и сказала, «избегать площадей», но на эту ей все же придется вернуться.
