Убийство моей тетушки. Убить нелегко (сборник) - Халл Ричард

– Я принесла вам чашку горячего чая, мистер Эдвард, очень крепкого. – И вправду, принесла, только бо́льшую часть успела пролить на блюдце. – Когда становится не по себе, нет ничего лучше чашки доброго чая. Мы с Мэри уже выпили по одной и почувствовали себя во много раз лучше. Вы попробуйте, – добавила она, заметив, что я вроде как нерасположен.

Я всегда пью только очень слабый чай, по возможности – китайский, с долькой лимона. Кухаркина же темно-коричневая жидкость никак не выглядела аппетитной.

– Попробуйте! – настаивала она. – Мэри-то была за то, чтобы подать чай в столовую, но я понимаю, что вам сейчас не до еды.

Это замечание прозвучало как раз вовремя, напомнив мне, что я должен выглядеть слегка выбитым из колеи. А то с моего языка как раз готово было сорваться, что я, мол, не вижу никаких препятствий к тому, чтобы подать чай в обычном порядке. Кухарке это, конечно, показалось бы проявлением душевной черствости. Стало ясно, что придется вновь в который раз пожертвовать собой. Я залпом проглотил тошнотворное пойло и, к своему удивлению, обнаружил, что оно произвело укрепляющий эффект.

Кухарка между тем, полностью игнорируя принятые общественные convenances [19], продолжала трещать без умолку. Она со всей страстностью – вот странная черта, свойственная всем представителям низшего сословия! – желала посудачить со мной о произошедшем. Нет, так не пойдет. Чем меньше разговоров на эту тему стану я вести с кем бы то ни было, тем безопаснее.

– Извините, дорогуша, – мне удалась слабая улыбка, – я не в состоянии говорить об этом.

– Бедный ягненочек! – О эти ее ласковые словечки и покровительственные интонации! – Конечно, понимаю. Вы ведь вдобавок все это сами видели!

Такого не следовало пропускать мимо ушей.

– Не все, дорогая, далеко не все. Однако могу я просить вас?.. – Тут я подал ей пустую чашку и, оставаясь в кресле, обхватил голову руками.

Кухарка удалилась – ничего иного ей, собственно, не оставалось. Я же закурил сигарету и погрузился в обдумывание ситуации. Чем дольше я ее обдумывал, тем больше успокаивался. Насколько можно было судить, ни при каком повороте дела поводов для подозрений в мой адрес не просматривалось. Увы, тогда я еще не знал, как мало пострадала тетя.

Через весьма продолжительное время послышалось, как Спенсер спускается по лестнице. Потом он вновь поднялся – видимо, чтобы дать какие-то указания Мэри, – и снова спустился. Я проворно спрятал дневник в специально предназначенный для него сейф. Когда доктор вошел, я уже спокойно вставал с кресла ему навстречу, чтобы справиться о новостях.

– Все обошлось очень хорошо, Эдвард. На удивление хорошо, неправдоподобно хорошо! Она уже пришла в себя, во всем организме ни единого повреждения. День-другой отдыха, покоя – и полностью оправится, как ничего и не было. Станет опять такой же, как всегда.

Я снова сел. Здесь-то дьявол и таился: моя тетя станет такой же, как всегда. И старый идиот преподносит мне эту весть, словно величайшую, неслыханную радость, а я даже не имею права показать, каким глупцом его считаю. Вот именно: такой, как всегда. Но нет, даже не такой же! Отныне между нами всегда будет лежать труп Так-Така, и он не позволит мне чувствовать себя, «как всегда». Тем временем Спенсер снова заговорил:

– А теперь не расскажете ли вы мне в точности, как это произошло? – Он сел напротив и принялся набивать трубку. – Я до сих пор не знаю ничего, кроме того, что вы сказали по телефону.

Настало время принять вызов. Можно отмахнуться от кухарки, но рано или поздно придется дать отчет тому или иному лицу. Странно выглядели бы попытки уйти от любого разговора теперь, когда я знал о легкости тетиных ран и был вынужден симулировать облегчение по этому поводу.

– В общем-то, я и не знаю ничего… – начал я медленно, словно стараясь восстановить в памяти виденное воочию. А надо сделать так, чтобы я видел как можно меньше! – Я выгуливал собаку на поле перед домом…

– Вашу собаку? – У доктора Спенсера я и собаки, видимо, друг с другом не вязались. – А-а, вашего пекинеса?

Пекинесы, по его мнению, кошки, что ли? Однако я сдержался.

– Да. Так вот, как я уже сказал, мы гуляли на поле перед усадьбой…

– А что вы там делали?

– Да просто шли через поле, как вдруг…

– Зачем же было идти через него? Откуда вы шли?

Это становилось утомительно, но Спенсер всегда задает дурацкие вопросы. В разговорах на общие темы он проявляет себя ничуть не умнее, чем при игре в бридж. Я решил, что лучше, как говорится, начать с самого начала:

– После полудня я сидел на склоне Ир-Аллта. Наслаждался чудесным видом. Читал. Где-то незадолго до четырех часов решил прогуляться – посмотреть, как поживают яблони в саду. У некоторых ветви свисали низко, прямо за ограду, на сторону поля, и я прошел вдоль подножия Ир-Аллта, чтобы взглянуть на них. И даже вышел для этого в поле. Тогда мне в голову пришло, что лучше всего будет вернуться назад прямо через него и через газон лужайки, а не обратно через сад. – Тут я ступил на тонкий лед, поскольку через сад на самом деле и короче, и через забор перелезать не нужно. К тому же надо еще выдумать причину, по которой я оказался на противоположной стороне поля, у дороги. Но для этого у меня заранее была заготовлена блестящая идея.

– Так вот, я шел через поле, и вдруг мне показалось, будто я увидел грибы…

– Эдвард, дорогой мой, я в этих местах живу намного дольше вас и могу уверить, что ни единого гриба на этом лугу никто никогда не встречал – по крайней мере, на моем веку. И уж точно не в такое раннее время года.

– Что вы говорите, доктор Спенсер? – Удивленная интонация мне хорошо удалась, учитывая, что я и сам это знал, но не знал, что он знает. – Ну, а мне вот померещилось несколько грибов. И когда я подошел к забору, произошли две вещи… Ну, не считая того, что никаких грибов там не оказалось…

– Что же вы за них приняли?

– Камни. Или, вероятно, цветы белого цвета. Или просто игру теней. Не знаю. Быть может, случайно залетел какой-нибудь листок бумаги. Во всяком случае, я приблизился к забору, и сперва бедняга Так-Так, наверное…

– Не представляю, как там могло оказаться все это.

– Бедняге Так-Таку, наверное, почудилось, – твердо продолжал я, – что в проем забора шмыгнул кролик. И тут же я услышал со стороны дороги шум двигателя. Так-Так куда-то пропал. Вдруг – тетин вопль и визг моего пекинеса. Я подбежал к изгороди и успел увидеть, только как машина переваливается через обрыв в пропасть. Она тут же исчезла из поля моего зрения, но я отчетливо слышал грохот ударов – то об одно дерево, то о другое. Подбежав к обрыву, я увидел, как она с ужасающим скрежетом разбивается о дно Лощины. Сначала я с ужасом подумал: тетя, наверное, внутри. Потом мне показалось, что тело вроде бы лежит там, где оно, как выяснилось, и было на самом деле. Затем смотрю: Так-Так лежит мертвый, – тут я не смог скрыть дрожи в голосе, – у обочины. Ну, и тогда я подумал: надо скорее бежать звонить вам и собирать домочадцев на помощь. Вот, собственно, и все, что мне известно.

Спенсер с минуту молча осмысливал услышанное.

– Очень жаль вашего пекинеса, – наконец произнес он с какой-то неловкостью в голосе. – Вы ведь были к нему очень привязаны, не так ли?

Я кивнул. «Привязан»! Я его о-бо-жал.

– Но почему вы не спустились вниз и не вытащили вашу тетю сразу?

– Что же я мог сделать один, доктор Спенсер? Я не врач, а высвободить ее из-под того кустарника, как вы сами могли судить, одному человеку не под силу.

– Так оно оказалось, но мне кажется, первым вашим побуждением должно было бежать вниз и проверить, нельзя ли самому помочь… Впрочем, и вправду связаться сразу со мной вышло лучше.

– Я старался не терять ни минуты. Мне это представлялось единственно правильным.

– Очень удачно, что вы меня застали. – Спенсер задумчиво улыбнулся. Видимо, ему казалось, что он совершил разумный и мужественный поступок, просто оказавшись дома.