Восьмой грех - Ванденберг Филипп

Приложив правую руку к горлу синьоры, доктор считал пульс.

— Пульс сорок шесть, — сказал он, удивленно подняв брови. — Тяжело подобрать нужную дозу, предварительно не осмотрев пациента.

— Это Исаакарон! Он завладел ее сознанием! — возбужденно закричал дон Ансельмо. — Но я изгоню его из тела этой прекрасной женщины. — Дьявольская улыбка промелькнула на лице экзорциста: он понял, что его час настал.

Священник набросил тяжелую фиолетовую столу. Потом открутил крышки у обеих бутылок с водой. Из одной дон Ансельмо налил себе в ладонь воды и побрызгал на синьору.

Та никак не отреагировала. Только когда он повторил процедуру, налив из второй бутылки, женщина стала качать головой вправо и влево. Ома слегка приподнялась и тихо произнесла:

— Что вы делаете со мной, свиньи? Развяжите меня! Трое против одной слабой женщины! Вам не стыдно?

Студент отпрянул и сторону, будто его поразил молнией Всевышний. Он закрыл глаза, почувствовав внезапную боль от этих слов. Доктор напряженно следил за священником, ожидая, как тот отреагирует. Но дон Ансельмо, казалось, ничего не замечал.

— Сам демон овладел ею и произносит эти слова, — прошептал он и обратился к невропатологу: — Вам, должно быть, интересно, зачем я поливаю ее водой из этих бутылок? Я хотел знать наверняка, что мы не имеем дело с истерией. В этом случае, дабы привлечь к себе интерес окружающих, многие люди ведут себя так, будто они не в себе. И тогда, доктор, синьора стала бы вашей пациенткой, а мне здесь нечего было бы делать. Итак, я начал с Exorzismus probativus. Сначала я окропил синьору обычной водой. Как вы видели, с ее стороны не последовало никакой реакции. Вода во второй бутылке — святая. Вы сами видели, как демон на нее отозвался.

— Дон Ансельмо… — перебил своего учителя студент. — Дон Ансельмо…

Святой отец поспешил к Анджело и, взяв в руки Rituale Romanum, уверенным движением открыл на нужной странице. Потом он взял в правую руку распятие, встал на колени перед дрожащей синьорой и начал обряд:

— Отче всемогущий, единый Бог, приди к человеку, которого ты создал по своему образу и подобию, спаси от гибели. Господь, обрушь гнев свой на тварь, что таится в твоем виноград нике. Господь всесильный, устраши его, изгони из тела дочери своей. Чтобы не владел он больше той, которую ты оберегаешь, которая создана по образу и подобию твоему.

Красавица дергала за ремни, которыми была привязана к кровати. Они затягивались все сильнее, оставляя на ее теле болезненные темно-красные следы. Потом женщина начала метаться, и ее безупречное тело обнажилось. Совершенно обессиленная, синьора хватала ртом воздух.

Находясь на грани обморока, студент расстегнул свой белый воротничок. После отлучения от материнской груди в возрасте полутора лет ему не приходилось видеть так близко обнаженное женское тело. Участвуя в этой возбуждающей, почти сексуальной сцене, студент укоризненно смотрел на дона Ансельмо.

Невропатолог, который был знаком с подобными симптомами истерии, не был особо удивлен, хотя и отметил, что процедура оказалась чрезмерно тяжелой как для психического, так и для физического состояния синьоры.

— Я рекомендовал бы вам немедленно прекратить обряд, — заявил он, пытаясь перекричать вой, скулеж и визг красавицы.

Но дон Ансельмо, казалось, пропустил его совет мимо ушей.

Святой отец еще раз окропил бушующую синьору святой водой из бутылки. Та продолжала истошно кричать, и экзорцисту пришлось повысить тон:

— Я приказываю тебе, кто бы ты ни был, нечистый дух, и всем твоим прислужникам, которые овладели этой дочерью господней, назвать имя свое и обозначить день и час своего ухода знаком. Ты будешь повиноваться мне. И не посмеешь причинить вред созданию этому или всем присутствующим!

Едва дон Ансельмо закончил читать свое заклинание, синьора закричала с такой силой, на которую только была способна:

— Помогите! Помогите! Слышит меня кто-нибудь? На помощь!

Крик был таким оглушительным, что священник подал знак студенту водрузить на голову синьоры подушку, чтобы на шум не сбежались все жильцы.

Прекратите, вы не имеете права! — Доктор попытался остановить юношу и вырвать у него из рук подушку.

Но с божьей помощью студент так отпихнул невропатолога в сторону, что тот споткнулся и рухнул на пол.

— Я этого так не оставлю! — зло крикнул доктор, поднялся и заковылял к двери. — Можете считать, что наша совместная работа прекращена, — с пеной у рта заявил он, удаляясь.

Потом хлопнула дверь.

Подушка приглушила крики красивой синьоры. Но женщина продолжала конвульсивно двигаться, пытаясь освободиться от ремней.

Вид ее обнаженного тела порождал в мозгу студента все новые и новые греховные мысли. «Как же выглядят ангелы на небе, если на земле у дьявола такое соблазнительное обличье?» — думал он.

У дона Ансельмо не было таких мыслей, он продолжал свою работу.

— Заклинаю тебя, старая змея, перед властителем живых и мертвых, выйди из этой девы, которая ищет защиту в лоне Церкви. Заклинаю тебя Отцом всемогущим, Сыном и Святым Духом. Заклинаю апостолом святым Павлом, кровью мучеников Господних. Заступничеством всех святых. Заклинаю силой веры христианской. Изыди же, искуситель, враг добродетели.

— Дон Ансельмо, дон Ансельмо! — завопил студент. — Посмотрите!

От страха он дрожал всем телом.

Глава 1

Альберто, шофер кардинала, вжал педаль газа в пол, и мотор маленького «фиата» взвыл, как раненый зверь.

Кардинал Гонзага сидел на заднем сиденье ровно, словно египетская статуя. Глухим голосом он просипел:

— Мы должны быть на месте до рассвета!

— Я знаю, ваше преосвященство! — Альберто взглянул на мерцавшую зеленым светом приборную панель: часы показывали двадцать два десять.

В этот момент заговорил попутчик, сидевший рядом с Альберто. С тех пор как они выехали на автостраду А-1 за Флоренцией и направились в сторону Болоньи, монсеньор Соффичи, личный секретарь кардинала, не проронил ни слова. Джанкарло Соффичи не слыл молчуном, но в этой ситуации, чтобы скрыть волнение, он молчал как рыба.

Сначала Соффичи откашлялся, а затем, не сводя глаз со стоп-сигналов движущейся впереди машины, сказал:

— Позвольте заметить, ваше преосвященство. Никому не пойдет на пользу, если мы свалимся в кювет, — ни вам, ни тем более святой Церкви!

— Чепуха! — недовольно прошипел Гонзага и вытер рукавом черного пиджака вспотевшую лысину. Он плохо переносил жару душной августовской ночи.

Альберто время от времени смотрел на него, поглядывая зеркало заднего вида.

Ваше преосвященство, напрасно вы решили воспользоваться моей машиной. Ведь в служебной машине есть кондиционер, и все было бы не так плохо.

— Не ваше дело об этом рассуждать, — заявил Гонзага, даже не глянув на шофера.

Тут вмешался монсеньор:

— Да, большой черный лимузин с номером Ватикана! А еще полицейский эскорт с мигалками и сообщения в прессе: «Сегодня ночью его преосвященство кардинал курии Филиппо Гонзага ехал по автостраде из Флоренции в Болонью»…

— Замолчите! — крикнул кардинал, прерывая речь своего секретаря. — Ни слова больше. Я не жалуюсь. Мы сами решили, что так будет безопаснее всего. Трое мужчин, едущих ночью из Рима в направлении Бреннера, не вызовут подозрений. Basta.

— Хорошо придумано, ваше преосвященство, — извиняющимся тоном произнес Альберто.

Потом в машине снова воцарилось гнетущее молчание.

Альберто постоянно ехал со скоростью сто шестьдесят километров в час. Кардинал с заднего сиденья упрямо смотрел в ночь через лобовое стекло, где шарившие лучи фар с трудом выискивали дорогу.

Соффичи, мускулистый мужчина сорока лет (короткая стрижка, очки в золотой оправе), что-то беззвучно шептал, как будто молился.

— Вы не могли бы молиться про себя? — нервно попросил кардинал, и монсеньор послушался, перестав шевелить губами.

За Моденой, где шоссе А-1 поворачивало на запад, к Милану, а А-22 уходило на север, под рев мотора прозвучала мелодия «Аллилуя». Она исходила из кармана пиджака Соффичи. Секретарь нервно нащупал мобильник и, взглянув на экран, повернулся в сторону заднего сиденья: