Ли Чайлд - Манхэттенское безумие (сборник)
Томас Х. Кук
Вредный ребенок
Ее тело нашли в ветхой и неряшливой квартирке в Бронксе, где она проживала последние семнадцать месяцев. Это была квартирка в полуподвальном этаже, и в ней имелось всего два маленьких окна, но она сделала ее еще более темной, задернув все занавески. Внутри было так темно, что первый коп, который прибыл на место, долго бродил и спотыкался в поисках выключателя. В конце концов он его нашел, но лишь для того, чтобы убедиться, что она успела вывернуть все электрические лампочки, даже те, что свисали с потолка, и снять флуоресцентные трубки по обе стороны от зеркала в ванной комнате. Соседи потом сообщили полиции, что они уже больше месяца не видели ни единой полоски света, пробивающейся из этой квартирки. Создавалось такое впечатление, что эта ужасная страсть к разрушению, которую я в ней заметил много лет назад, наконец стала настолько сильной, чтобы поглотить ее целиком и полностью.
Детектив по фамилии О’Брайен сообщил все эти мрачные подробности по телефону – рассказал о наполовину разложившемся теле (и это была наиболее живописная часть его рассказа) и о запахе, из-за которого соседи и подняли тревогу. Потом он попросил меня встретиться с ним в полицейском участке неподалеку от моего дома. «Это всего лишь стандартная процедура, – уверил он меня. – Вам не о чем беспокоиться».
Мы согласовали день и время встречи, и вот теперь я снова имею дело с Мэддокс, как уже не раз бывало раньше.
– Итак, расскажите-ка мне, какие у вас были отношения с этой молодой женщиной? – осведомился детектив О’Брайен, едва мы успели обменяться приветствиями и я сел на металлический стул возле его стола. Сказал он это вполне обычным деловым тоном, но в слове отношения таился некий скрытый смысл, наводящий на мысль о чем-то незаконном.
– Мы взяли ее к себе, когда она была маленькой девочкой.
– Насколько маленькой?
– Ей было десять лет, когда она стала у нас жить.
Это было двадцать четыре года назад. Моя семья жила тогда в районе, называемом Хеллз Китчен, Адская Кухня, и тогда там действительно было кое-что адское – секс-шопы и дешевые гостиницы, где можно было снять номер на пару часов (их еще называют «отели с горячими простынями»), а еще потасканные проститутки, предлагавшие себя на углу Сорок Шестой стрит и Восьмой авеню. Теперь там сплошные театры и рестораны, чартерные автобусы выгружают хорошо обеспеченных почтенных пожилых граждан из Коннектикута и Нью-Джерси. Когда-то там был жилой район, пусть и со скверной репутацией. Теперь же это сплошные аттракционы и соблазны большого города.
– У нас? – переспросил детектив О’Брайен, по-прежнему с намеком на то, что он пытается выудить что-то непристойное. Может, я приставал к этой девочке, совратил ее? И именно поэтому она так полюбила темноту? К счастью, я-то точно знал, что это не имеет ничего общего с реальным положением дел.
– Да, с моей женой и мною и нашей дочерью Ланой, которая была всего на год моложе Мэддокс, – ответил я ему. – Она прожила у нас почти год. Мы планировали, что она останется у нас на неопределенное время. Лана всегда хотела иметь сестренку. Но, как оказалось, мы не были готовы жить с такой девочкой.
– Какой такой?
Я решил не пользоваться словом, которое сразу же пришло мне в голову: опасной.
– Трудной, – ответил я. – Очень трудной.
Вот я и отправил ее обратно к ее матери-одиночке и ее буйному старшему братцу и с тех пор едва ли про нее вспоминал. И вот теперь эта негодяйка, эта паршивая овца вернулась ко мне, и весьма эффектно, просто захватывающе эффектно.
– Прежде всего, как это получилось, что она стала жить с вами? – спросил О’Брайен.
– Ее мать была старым другом нашей семьи, – ответил я. – И ее отец тоже, но он умер, когда Мэддокс было два годика. И тут еще ее мать потеряла работу. А у нас было все в порядке, у моей жены и у меня, вот мы и предложили забрать Мэддокс в Нью-Йорк, платить за частную школу для нее – наша дочь тоже там училась. Мы рассчитывали обеспечить ей приличную жизнь.
Выражение лица О’Брайена сказало все остальное: Но вместо этого…
Но вместо этого Мэддокс закончила жизнь в морге.
– Вы знали, что она в Нью-Йорке?
Я отрицательно покачал головой:
– Ее мать снова вышла замуж и уехала в Калифорнию. После этого мы не общались. В последний раз, когда я что-то слышал про Мэддокс, она жила где-то на Среднем Западе. После этого мы не имели представления, где она живет и чем занимается. Кстати, чем она занималась?
– Работала кассиршей в кафе на Ган-Хилл-роуд, – сообщил мне О’Брайен.
– Мэддокс была умненькая девочка, – сказал я. – И могла… любую работу выполнять.
Глаза детектива сообщили мне, что он уже и раньше слышал подобные истории; умненький ребенок, у которого были большие шансы неплохо устроиться в жизни, но он их упустил.
Я же не мог не задать ему следующий вопрос:
– Отчего она умерла? По телефону вы сказали мне просто, что ее тело нашли в квартире…
– Судя по ее состоянию, от недоедания, – ответил О’Брайен. – Никаких следов наркотиков, никакого насилия.
Он задал мне еще несколько вопросов, хотел выяснить, не слышал ли я чего-нибудь о Мэддокс в последние несколько месяцев, не знаю ли о местонахождении других членов ее семьи – вопросы, которые сам он именовал «рутинными». Я отвечал, конечно, вполне правдиво, и он, кажется, нормально воспринял все мои ответы.
Через пару минут О’Брайен поднялся на ноги.
– Ну ладно. Спасибо, что пришли, мистер Гордон, – сказал он. – Как я уже говорил вам по телефону, когда просил подойти к нам, это просто потому, что ваша фамилия всплыла в ходе расследования.
– Да, вы так сказали. Но не сообщили, как именно всплыла моя фамилия.
– По-видимому, она иногда упоминала ее в разговорах, – пояснил О’Брайен с вежливой улыбкой. – Извините, что побеспокоили вас, – добавил он, протягивая мне руку. – Уверен, вы все понимаете.
– Конечно, – сказал я, а затем встал и направился к двери, сожалея, что жизнь Мэддокс закончилась так рано и так скверно. Но затем напомнил себе, что даже если я, в конечном итоге, оставил все усилия ей помочь, то это произошло по ее вине – она, в сущности, не предоставила мне иного выбора.
При мысли об этом я живо представил ее себе: маленькая девочка, под дождем, ждет такси, которое отвезет ее в аэропорт, и тот взгляд, который она бросила на меня час спустя, когда уже направлялась к трапу самолета, и ее губы, пытавшиеся произнести последнее слово, которое она мне тогда сказала: «Извини».
«Извинить за что?» – спросил я себя тогда, поскольку на тот момент ей очень даже было в чем признаваться.
* * *– Ты видел ее тело?
Я помотал головой.
– Не было такой необходимости. Управляющий домом уже ее опознал.
– Странно, что твое имя вообще всплыло, – сказала Дженис. – Что она… вообще о тебе упоминала.
Мы с женой сидели с вечерними бокалами вина и пялились вниз, на Сорок Вторую стрит, которая теперь совсем не походила на то, какой она была, когда Мэддокс жила с нами. Опускалась ночь, и под нашим балконом на двенадцатом этаже люди шли к Бродвею; среди них было несколько семей с детьми, и они, несомненно, торопились в кино, на мультфильм «Король Лев».
– Значит, она вернулась в Нью-Йорк, – сказала Дженис своим обычным задумчивым тоном, как философ, обдумывающий очередную идею. А еще через минуту ей пришла в голову еще одна идея, мрачная. – Джек?
Я повернулся к ней.
– Как ты думаешь, она… следила за нами?
– Конечно, нет! – ответил я, отпил глоток вина и откинулся назад, стараясь расслабиться. Но тут же понял, что замечание жены о том, что Мэддокс, в сущности, вполне могла устроиться где-нибудь поблизости от дома, в котором мы когда-то жили и где по-прежнему проживали с Дженис, меня странно нервирует. Могло ведь так случиться, что по прошествии всех этих долгих лет она вернулась в Нью-Йорк, имея в голове какой-нибудь план мести? Могло ведь так быть, что она никогда не забывала о том, как я отправил ее обратно к матери? И по мере того, как она скатывалась по наклонной плоскости, могла она прийти к тому, чтобы винить в этом меня?
– Это какая-то гнусная мысль, от которой мурашки бегут по спине, что она могла прятаться где-нибудь поблизости, – сказала Дженис.
– Нет никаких данных, что она этим занималась, – ответил я тоном, который и самого меня убедил в отсутствии таких данных. И, тем не менее, вдруг представил себе, как Мэддокс наблюдает за мной, скрытно пристроившись где-нибудь на улице, – призрачное, мертвенно-бледное лицо, с ненавистью уставившееся на меня из-за какой-нибудь уличной пальмы в кадке.
Дженис отпила вина из своего бокала и медленно прикрыла глаза.
– Кстати, Лана звонила. Я ей рассказала про Мэддокс.
Лана теперь была замужем и жила в районе Аппер-Уэст-Сайд. Двое наших внуков посещали ту же самую жутко дорогую частную школу, где учились и Лана, и Мэддокс; Лана успевала с некоторым трудом, а Мэддокс имела полный набор проблем: кражи, обман, ложь и прочее.