Тесс Герритсен - Смертницы
– Убери ее имя из списка, Марк, – попросил Стилман. – Пока его никто не увидел.
– А как же наши ребята из группы захвата? Если они ворвутся внутрь, им нужно знать, кто там находится. Сколько людей спасать.
– Если вы хорошо поработаете, – заметил Габриэль, – никакой группы захвата не потребуется. Нужно уговорить эту женщину выйти.
– Пока нам не слишком-то везет по части переговоров, верно? – Хейдер взглянул на Стилмана. – Наша девушка отказывается даже здороваться.
– Прошло всего лишь три часа, – сказал Стилман. – Нужно дать ей время.
– А что будет через шесть часов? Через двенадцать? – Хейдер перевел взгляд на Габриэля. – Ваша жена может родить в любую минуту.
– Думаете, я забыл об этом? – огрызнулся Габриэль. – Там не только моя жена, но и ребенок. Возможно, рядом с ними доктор Тэм, но, если роды будут сложными, у них ведь нет ни оборудования, ни операционной. Да, я хочу, чтобы все это закончилось как можно скорее. Но если вы собираетесь устроить кровавую баню, тогда лучше не торопиться.
– Все будет зависеть от нее. Только она может решить, что будет дальше.
– Тогда не заставляйте ее действовать раньше, чем она хочет. У вас есть переговорщик. Используйте его. И держите свою группу захвата как можно дальше от моей жены. – Габриэль развернулся и вышел из трейлера.
Маура догнала его уже возле дверей больницы. Ей пришлось дважды окликнуть его, прежде чем он наконец остановился и обернулся.
– Если они напортачат, – сказал он, – если ворвутся туда слишком рано…
– Вы же слышали, что сказал Стилман. Он хочет действовать медленно и осторожно, так же, как вы.
Габриэль уставился на трио спецназовцев, стоявших у входа в больницу.
– Посмотрите на этих ребят. Они уже рвутся в бой. Я знаю, что это такое, сам участвовал в таких операциях. Знаю, как это мучительно – ждать, пока тянутся переговоры. Они просто хотят быстрее сделать свое дело, то, чему они обучены. Им не терпится нажать на спусковой крючок.
– Стилман думает, что ему удастся выманить ее.
Габриэль посмотрел на Мауру:
– Вы были с этой женщиной. Станет ли она его слушать?
– Не знаю. По правде говоря, нам о ней ничего не известно.
– Я слышал, спасатели вытащили ее из воды. И привезли в морг.
Маура кивнула:
– По всем признакам это утопленница. Ее вытащили из залива Хингем.
– Кто нашел ее?
– Какие-то ребята из уэймаутского яхт-клуба. Бостонские копы уже работают по этому делу.
– Но они не знают про Джейн.
– Пока нет. – «Для них это важно, – подумала Маура, – знать, что одна из заложниц служит в полиции. Если нужно спасать своих, это меняет дело».
– Что это за яхт-клуб? – спросил Габриэль.
9
Мила
На окнах решетки. Сегодня с утра мороз, и стекло затянуто хрустальной паутиной. За окном деревья, много деревьев, и я понятия не имею, что скрывается за ними. Я знаю только эту комнату и этот дом, который стал нашей вселенной с той самой ночи, когда нас привезли сюда в том фургоне. За окном на солнце мерцает иней. Это красивый лес, и я представляю себе, что гуляю среди деревьев. Под ногами хрустят листья, искрятся обледеневшие ветки. Прохладно и чисто, как в раю.
А в этом доме ад.
Я вижу, какой след он оставил на лицах девушек, которые сейчас спят на грязных койках. Я слышу муку в их беспокойных стонах, жалобных всхлипах. Нас в этой комнате шестеро. Алена здесь дольше всех, и на ее щеке безобразный синяк – сувенир, оставленный клиентом-садистом. Однако Алена иногда все-таки оказывает сопротивление. Она единственная из нас, кто это делает, единственная, кого им не удается сломить, несмотря на наркотики и прочие инъекции. Несмотря на побои.
Я слышу, как во двор заезжает машина, и с ужасом жду, что раздастся звонок в дверь. Это как удар током. Девочки разом просыпаются от этого звука и вскакивают, прижимая к груди одеяла. Мы знаем, что будет дальше. Поворачивается ключ в замке, и дверь в комнату распахивается.
На пороге появляется Мамаша, похожая на жирную повариху, которая отбирает овцу на заклание. Она, как всегда, хладнокровно оглядывает свое стадо, и ее изъеденное оспинами лицо не выражает никаких эмоций. Ее взгляд скользит по девушкам, а потом перескакивает к окну, где стою я.
– Ты, – говорит она по-русски. – Им хочется новенькую.
Я смотрю на девушек. Но вижу в их глазах лишь облегчение оттого, что на этот раз не они выбраны жертвами.
– Чего ты ждешь? – спрашивает Мамаша.
У меня холодеют руки, и я чувствую, как к горлу подступает тошнота.
– Я… мне что-то нездоровится. И у меня там еще не зажили раны…
– Всего неделю здесь, и уже все болит? – Мамаша фыркает. – Ничего, привыкнешь.
Девушки смотрят в пол или на свои руки, но только не на меня. Они избегают моего взгляда. Только Алена глядит на меня, и в ее глазах я вижу жалость.
Я робко плетусь следом за Мамашей. Я уже знаю, что сопротивление наказуемо, а у меня еще не зажили синяки с прошлого раза, когда я пыталась дать отпор. Мамаша указывает мне на комнату в дальнем конце коридора.
– Там на кровати платье. Надень его.
Я захожу в комнату, и Мамаша закрывает за мной дверь. Окно выходит прямо во двор, где стоит голубая машина. На этом окне тоже решетки. Я смотрю на широкую медную кровать и вижу перед собой не предмет мебели, а приспособление для пыток. Я беру платье. Оно белое, как будто кукольное, с кружевной оборкой. Я сразу понимаю, что это значит, и тошнота усиливается от страха. Когда тебя просят играть ребенка, предупреждала меня Алена, это значит, что от тебя ждут испуга. Им нужно, чтобы ты кричала. А лучше всего, если ты будешь истекать кровью.
Я не хочу надевать это платье, но боюсь ослушаться. Когда за дверью раздается звук приближающихся шагов, я уже одета и готова к испытанию. Открывается дверь, и заходят двое мужчин. Некоторое время они оглядывают меня, и я надеюсь на их разочарование. Надеюсь, они решат: я слишком худа или некрасива, развернутся и уйдут. Но они закрывают за собой дверь и надвигаются на меня, словно голодные волки.
Нужно забыться. Так учила меня Алена. Забыться, чтобы не чувствовать боли. Это я и пытаюсь сделать, пока мужчины сдирают с меня кукольное платье, а их грубые руки смыкаются на моих запястьях, заставляя меня корчиться от боли. Моя боль – вот за что они заплатили, и они не получат удовлетворения, пока я не закричу, пока мое лицо не покроется испариной и слезами. «Ах, Аня, как тебе повезло, что ты умерла!»
Когда все кончено и я возвращаюсь в нашу темницу, Алена подсаживается на мою койку и гладит меня по волосам.
– Сейчас тебе нужно поесть, – говорит она.
Я трясу головой.
– Я хочу только одного – умереть.
– Если ты умрешь, значит они победили. Мы не можем позволить им победить.
– Они и так уже победили. – Я поворачиваюсь на бок и подтягиваю колени к груди, превращаясь в тугой комок, чтобы укрыться от всего и вся. – Они уже победили…
– Мила, посмотри на меня. Ты думаешь, я сдалась? Думаешь, я уже умерла?
Я вытираю слезы.
– Я не такая сильная, как ты.
– Это не сила. Это ненависть. Вот что заставляет меня жить. – Она наклоняется ближе, и ее длинные волосы спадают каскадом черного шелка. То, что я вижу в ее глазах, пугает меня. В ее глазах горит огонь; она не в своем уме. Вот так Алена и живет – на наркотиках и безумии.
Дверь снова открывается, и мы все съеживаемся под взглядом Мамаши. Она указывает пальцем на одну из девушек.
– Ты, Катя. Твоя очередь.
Катя просто смотрит на нее и не двигается.
В два шага Мамаша пересекает комнату и бьет Катю в ухо.
– Иди! – приказывает она, и Катя, пошатываясь, выходит из комнаты.
Мамаша запирает дверь.
– Не забывай, Мила, – шепчет Алена. – Не забывай, что заставляет тебя жить.
Я смотрю в ее глаза и вижу ненависть.
10
– Нельзя допустить, чтобы эта информация просочилась, – сказал Габриэль. – Это может стоить ей жизни.
Детектив отдела убийств Барри Фрост ответил агенту ошалелым взглядом. Они стояли на парковке яхт-клуба «Санрайз». Воздух был неподвижен, и в водах залива Хингем дрейфовали казавшиеся мертвыми парусные шлюпки. Взмокшие на жаре волосы липкими прядями нависали на бледный лоб Фроста. В заполненном людьми помещении Барри Фроста легко было не заметить, он предпочитал молча отступать в угол и, улыбаясь, оставался там, тихий и незаметный. Его доброжелательность помогала выдерживать порой очень бурный характер Джейн, в паре с которой он работал, и за два с половиной года совместной службы они прониклись друг к другу доверием. И вот сейчас двое мужчин, которым была далеко не безразлична судьба Джейн, – ее муж и коллега – смотрели друг на друга с нескрываемой тревогой.
– Нам никто не сообщил, что она там, – пробормотал Фрост. – Мы даже не догадывались.
– Нельзя допустить, чтобы пресса это разнюхала.
– Это было бы катастрофой, – шумно выдохнул Фрост.
