Патрик Квентин - Головоломка для дураков. Алый круг. Семеро с Голгофы (сборник)
– А что он мог сделать? – возразил ему доктор Грисуолд. – Логика рассуждений доктора Эшвина кажется мне безупречной, и лично я нахожу их вполне убедительными. Только вот, боюсь, в них слишком мало прямых улик, позволяющих передать дело в суд.
– Это я признаю, – тяжело вздохнул доктор Эшвин. – Единственное, что я могу неопровержимо доказать, так это что в целом история о виньярах, рассказанная Полом Ленноксом, не выдерживает проверки фактами и что в ночь на шестое апреля у него дома была звукозаписывающая аппаратура, необходимая для обеспечения алиби. Мистер Лэм, не будете ли вы любезны поделиться тем, что вам удалось узнать в Сан-Франциско?
Мартин кратко пересказал содержание своей встречи со стариком – любителем трубочного табака, включая факт опознания Алекса, явившегося ранее в тот же магазин.
– А ты неплохо поработал, Мартин, – только и вымолвил Алекс.
– В прошлое воскресенье, – резюмировал доктор Эшвин, – я передал мистеру Лэму несколько тезисов, рассмотрев которые, он мог бы прийти к тем же выводам, что и я. С разрешения собравшихся я, прежде чем продолжить, раскрою их содержание, дабы мистер Лэм не обвинил меня в таинственности и шарлатанстве. Пока мы разобрались с первыми тремя, то есть:
1. Религиозные верования отца.
2. Избыточное алиби (тут не один, а два пункта).
3. Удачная заминка на крыльце.
С этим, надеюсь, все ясно.
Таким образом, мы покончили с первым убийством, раскрыв его обстоятельства с максимальной полнотой, пусть даже с юридической точки зрения доказательная база и слабовата. Прежде чем выслушать ваши возражения, позволю себе обратиться к последующим эпизодам, связанным с Семерыми с Голгофы. Но для начала давайте сделаем небольшой перерыв – лучше всего просто помолчим…
– Полагаю, мы можем продолжить, – сказал доктор Грисуолд после примерно пятиминутного молчания.
– Очень хорошо. – Доктор Эшвин допил виски и повернулся к присутствующим, на лицах которых вновь появилось выражение напряженного внимания. – Мы остановились на пороге четверга, девятнадцатого апреля, когда должна была состояться генеральная репетиция спектакля «Возвращение Дон Жуана».
Тут, должен признать, я почувствовал, что попал в тупик. С одной стороны, я был уверен, что раскрыл убийство доктора Шеделя и почти столь же уверен, что на очереди – покушение на жизнь мистера Брюса; а с другой, мне не оставалось ничего, кроме как просить мистера Лэма не спускать, по возможности, глаз с обоих своих друзей.
И вот происходит отравление Пола Леннокса. Все вы при этом присутствовали, и мне нет необходимости освежать вашу память. В данном случае я поначалу весьма прискорбным образом прошел мимо очевидного и, напротив, сосредоточился на том, что можно назвать псевдоочевидностью, – на мысли, будто теперь-то вот и произошло настоящее убийство, а то, первое, было для него чем-то вроде неудачной репетиции. Из этого следовало, что подлинной жертвой первого убийства должен был стать Пол Леннокс и убийцу доктора Шеделя следует искать среди тех, у кого был мотив избавиться от Леннокса. Именно это, уместно добавить, привело меня к бесплодным раздумьям о возможной причастности к делу ранее упомянутого профессора и его жены.
Признаюсь, я ненадолго задумался даже, а может, виньяры – это и впрямь не сказка, а быль, и что мистера Леннокса убили из-за того, что он проник в тайну секты. Но от этой версии пришлось отказаться после того, как выяснилось, что убийца Леннокса перевернул вверх дном его комнату, брошенную хозяином, охваченным предрепетиционной лихорадкой, незапертой, и вырвал из блокнота несколько страничек, имеющих отношение к виньярам, оставив на последней из сохранившихся достаточно материала, чтобы бросить свет на украденное. Как я довольно подробно растолковал мистеру Лэму, подлинный виньяр наверняка бы просто взял с собой весь блокнот. Но коль скоро из последующих событий явствует, что виньяры – это все же миф, не вижу смысла в том, чтобы останавливаться на этом моменте подробно. Могу лишь добавить, что мистер Леннокс наверняка записал когда-то всю эту историю про секту в старый блокнот (сохранившиеся странички, на которых говорится о Жане Штауфахере и истории Лозанны, по всей видимости, подлинные) на тот случай, если ему придется подкрепить хоть чем-то свой рассказ.
И все же признать мистера Леннокса предполагаемой жертвой мешает многое. Во-первых, никто не указывает на то, что он вызвался прийти к мисс Вуд вечером шестого апреля. Но самое существенное заключается в том, что я не вижу абсолютно никаких слабостей в выстроенной мною версии, согласно которой убийцей является именно он, версией, подкрепленной ныне сведениями, полученными из Чикаго, и свидетельством старика-курильщика, которого отыскал в Сан-Франциско мистер Лэм.
В какой-то момент я решил установить личность убийцы мистера Леннокса, не связывая два преступления воедино, и обратился к классическому триединству: Мотив, Средство, Возможность. Мотив, имея в виду сложную эмоциональную ситуацию, о чем я уже говорил, был у многих, и то же самое можно сказать о возможностях. Наличие последних указывает прежде всего, хотя и не исключительно, на исследователя-химика Алекса Брюса. Помимо того, показания доктора Грисуолда и мистера Лэма свидетельствуют о том, что именно мистер Брюс разбил бокал, стоявший во время действия на столике, и, стало быть, можно с большой степенью вероятности утверждать, что он же заранее приготовил другой бокал.
Следующие три пункта, на которые я указал мистеру Лэму, позволили мне выбраться из тупика и прийти к выводу, который должен быть ясен всем вам. Первый – отрывок разговора, подслушанного мистером Лэмом на «вечеринке у Морриса». Мистер Брюс, на которого произвела сильное впечатление моя версия убийства по ошибке, принялся излагать ее мистеру Ленноксу, который с непонятной нервозностью стал его разубеждать. Стало быть, мы говорим об опровергнутой версии.
Следующий момент: большое различие между орудиями одного и другого убийства, настолько большое, что оно заставляет задуматься либо о том, что совершены они были разными людьми, либо что в такой подмене возникла острая необходимость.
Это пункт пятый – различное орудие.
И он прямиком привел меня к следующему, ибо я задался таким вопросом: почему Пол Леннокс должен был умереть непременно во время театрального действия? Ответ я нашел, прочитав перевод, выполненный мистером Лэмом. Должно быть, вы все помните монолог, в ходе которого яд проник в организм мистера Леннокса. От чтения его вслух я воздержусь, боюсь, моя дикция не вполне соответствует возвышенной стилистике речи шестнадцатого века. Но суть заключается в следующем: Дон Жуан знает, что он должен пасть от руки мстителя – Дона Феликса. И говорит: «Понимаю, что для вас это просто убийство. Я соблазнил девушку, я убил человека, и я же горделиво выставляю напоказ свои преступления. Но жалкому покаянию и мольбам сохранить мне жизнь я предпочитаю смерть совратителя и убийцы». И это, господа, были последние связные слова, произнесенные Полом Ленноксом.
Доктор Эшвин замолчал, а тишина, наступившая в комнате, становилась все громче. Мартин и сам не отдавал себе отчета в жуткой точности того монолога, как не задумывался о том, почему убийство произошло именно в ходе этой сцены. Теперь все стало пронзительно ясно, и он содрогнулся. Алекс сидел, не шевелясь.
– Таким образом, – вновь заговорил Эшвин, это пункт шестой:
монолог в Севилье.
И он приближает нас вплотную к правде. А нападение на мистера Брюса лишь укрепило меня в моей правоте, и базируется она на пункте седьмом:
око за око, зуб за зуб.
Раньше я пребывал в большом заблуждении, что, несомненно, объясняется моей любовью к детективным романам и уверенностью, что серия преступлений, в которых фигурирует одна и та же символика, непременно указывает на одного убийцу. Теперь я понял, что каждое новое покушение являет собой лишь логическое следствие предыдущего.
Я уже говорил, каким образом пришел к выводу, что убийцей доктора Шеделя должен быть Пол Леннокс. Полагаю, мистер Брюс, который был знаком с моей версией первого убийства как убийства по ошибке – и которого насторожило откровенное стремление мистера Леннокса разуверить его в моей правоте, постепенно пришел к тому же заключению, что и я. В его распоряжении были те же, что и у меня, факты, возможно, и какие-то иные, свидетельствующие в пользу той же версии детали, мне неизвестные. А когда он узнал, что Пол Леннокс взял напрокат пишущую машинку, чтобы обеспечить себе алиби, его подозрения превратились в уверенность. Подобно мне он счел, что задуманное убийство рано или поздно произойдет, и решил опередить противника, нанеся удар первым.
Знак Семерых с Голгофы мистер Брюс подложил под бокал с ядом, наверное, для того, чтобы указать на первоисточник – мистера Леннокса; а данный эпизод сценического действия он выбрал, чтобы дать ему возможность произнести наиболее подходящую предсмертную фразу – что-то вроде черного юмора. Затем, чтобы обелить, надеюсь, не только себя, но и других возможных – и совершенно невинных – подозреваемых, мистер Брюс оставил два ложных следа, ведущих к виньярам: один – дневник, другой – все тот же знак на двери Ричарда Уортинга. Но сколь бы хитроумно ни было задумано и осуществлено преступление, разгадал его не только я, но и еще кое-кто. Этим другим, вернее, другой была, разумеется, Синтия Вуд Брюс, знавшая, что есть один, и только один человек, у которого был мотив убить ее возлюбленного и оставить рядом знак Семерых, – его несостоявшаяся жертва. Вот она и решила, по принципу око за око и зуб за зуб, застрелить мистера Брюса и швырнуть ему в лицо этот проклятый знак, подведя, таким образом, окончательный итог:
