Преступления и призраки (сборник) - Дойл Артур Конан

– Он, как я погляжу, все свое имущество, кроме картины, так и оставил в вашем доме?

– Какое там имущество, сэр… Ничего он толком не скопил, а если что и было – так разве только старье всякое, от которого проку чуть. Сейчас все идет к тому, что мистер Бут – вор; но если даже и так, то он – самый честный вор во всей Англии, сэр! – хозяйка даже не заметила, что произнесла афоризм. – Уезжая в среду, он мне заплатил за жилье на остаток недели вперед и на всю следующую неделю, потому что, мол, до выходных точно не вернется. А ведь я от него ничего такого и не требовала!

– Да, это, конечно, говорит в его пользу, – улыбнулся Холмс. – Так, значит, никакого ценного имущества у него и не было?

– Ну, раз уж вы спрашиваете, сэр, то были еще книги, но он их в основном уже продал. Давно, еще несколько месяцев назад. Наверно, бóльшую часть – каким-то серьезным покупателям, потому что вывозил по многу за один раз.

– Среди этих книг были старинные издания?

– Были, сэр. Я в этом не смыслю, но мистер Бут смыслил: он мне сам как-то раз сказал, что в его коллекции есть экземпляры, стóящие немалых денег.

Все время, пока длилась эта беседа, инспектор Лестрейд нетерпеливо барабанил пальцами по столешнице. Теперь он встал:

– Простите, Холмс, если вам охота и дальше собирать сплетни – воля ваша. А я, к сожалению, должен вас покинуть. Мне еще надлежит отправить телеграмму по поводу ареста этого нашего «честного вора». Ей-богу, Холмс, вам сперва все-таки стоило ознакомиться с моей находкой. Если бы вы прочли, что написано на этом обрывке промокательной бумаги, которую я нашел в корзине для бумаг, вы бы избавили себя от множества лишних хлопот!

Он торжествующе швырнул на стол измятый листок.

Холмс поднял бумагу, осторожно разгладил ее и поднес к зеркалу, стоящему на буфете. Заглянув через его плечо, я сумел прочесть отражение написанного, складывающееся в осмысленные строчки. Почерк принадлежал, несомненно, Буту: Холмсу уже успели выдать ознакомительные образцы, которые я просмотрел с не меньшим вниманием, чем он сам.

Это было письмо в одно ливерпульское агентство, занимающееся предварительным заказом билетов на трансокеанские линии. В письме содержались инструкции: корабль – «Эмпресс Квин», маршрут – от Ливерпуля до Нью-Йорка, каюта – отдельная, класс – первый. Некоторые слова и даже целые строки оказались смазаны, но в целом можно было понять, что оплата предполагается чеком, который отправлен вместе с письмом. Внизу стояла подпись: «Дж. Бут».

Текст Холмс прочел сразу, гораздо больше внимания он уделил самой бумаге. По-видимому, ею промокали далеко не одно только это письмо, но, к счастью, нужные нам строки попали на самый центр промокашки, а кляксы и неясные помарки располагались в основном по краям. В одном из углов даже удалось обнаружить адрес ливерпульского агентства: по всей видимости, Бут этим же листом промокнул и запечатанный конверт.

– Мой дорогой Лестрейд, вам действительно очень повезло: даже более, чем я мог вообразить, – церемонно произнес Холмс, возвращая инспектору бумагу. – Могу ли я узнать, какие шаги вы теперь намерены предпринять?

– Безусловно, первым делом я отправлю телеграмму нью-йоркской полиции: пусть арестуют этого умника сразу по прибытии, – сказал Лестрейд. – Есть и другое, столь же первоочередное дело: следует твердо убедиться, что корабль не делает остановки в Куинстауне [16]. И если это имеет место – я должен принять все меры, чтобы мошенник не смог сойти на берег и скрыться.

– В Куинстаун судно не заходит, – спокойно сказал Холмс. – Я это проверил первым делом, когда рассматривал возможные пути, которыми мистер Бут может воспользоваться для бегства. И узнав, что «Эмпресс Квин» отправляется прямым курсом в Нью-Йорк, сразу подумал: нет, вряд ли наш беглец будет спасаться столь предсказуемым способом…

Это замечание Лестрейд совершенно проигнорировал. Уходя, он заговорщически подмигнул мне: было совершенно ясно, что инспектор не поверил Холмсу, сочтя его последние слова попыткой «сохранить лицо». По правде говоря, я был готов присоединиться к этому мнению, хотя у меня, безусловно, защемило сердце при мысли о том, что гений моего друга спасовал перед случайной находкой Лестрейда, которому, строго говоря, просто посчастливилось.

Холмс с невозмутимым видом повернулся к миссис Парнелл и поблагодарил ее за помощь, оказанную следствию.

– Не стоит благодарности, сэр, – грустно ответила она. – Если уж мистер Бут решил, что он имеет право совершить кражу, то он имеет право и быть пойманным, даже если – это я должна сказать со всей определенностью! – по отношению ко мне он всегда был истинным джентльменом. Мне только жаль, что я, кажется, так и не смогла сообщить вам ничего мало-мальски полезного.

– Напротив, – Холмс покачал головой. – Уверяю вас: то, что вы сказали нам, на самом деле имеет огромное значение и, видимо, существенно поможет следствию. Во всяком случае, лично меня вы натолкнули на очень плодотворную мысль. Между прочим, коль скоро мистер Бут, в чем нет сомнений, перестал быть вашим съемщиком, не найдете ли вы возможность приютить в этой же квартире меня и моего друга доктора Ватсона? Нам, по-видимому, придется провести здесь еще несколько дней, чтобы окончательно прояснить ряд обстоятельств, связанных с этим делом…

– Конечно, сэр, я буду только счастлива.

– Отлично! Тогда ждите нас сегодня к обеду. Точнее, примерно к семи вечера, раньше мы вряд ли сумеем освободиться.

Хотя Лестрейд только что всячески демонстрировал, до чего ему некогда, он все же нашел возможность дождаться, пока мы выйдем из дома миссис Парнелл, и поинтересоваться планами Шерлока Холмса. Когда мой друг не сообщил ему ничего конкретного, сказав только, что намерен задержаться в Брумхилле и кое-что уточнить, инспектор тут же вспомнил, что очень спешит и умчался в участок, чтобы оттуда отправить телеграмму главе нью-йоркской полиции.

К моему глубокому разочарованию, «кое-что уточнять» мой друг отправился в одиночку. Объяснил он это так:

– Помните, Ватсон: вы сейчас в отпуске. Значит, вам нужно отдыхать и развлекаться – а я, могу вас уверить, сейчас намерен заниматься вещами донельзя скучными и утомительными. Поэтому вам действительно совершенно незачем оставаться со мной. Более того, я категорически настаиваю на том, чтобы вы нашли максимально интересный способ провести время до вечера. Никогда не прощу себе, если вы этого не сделаете!

Весь мой прошлый опыт подсказывал, что протестовать и вообще как-то спорить с Холмсом, раз уж он настроился на такой лад, в высшей степени бесполезно. Поэтому я заверил Холмса, что ему не придется уговаривать меня дважды, после чего поймал кеб и отбыл на поиски развлечений.

Я провел несколько часов в художественной галерее, посетил местный музей, после ланча не спеша прогулялся вдоль древнего тракта, ведущего в направлении Манчестера. Эта прогулка и в самом деле дала возможность если не развлечься, то отдохнуть, вдоволь наслаждаясь свежим воздухом и романтическим видом на вересковые пустоши, правда, без друидических кругов. Должен признать, что мой друг оказался прав: к дому на Ашгейт-роуд я возвращался в превосходном состоянии духа и с много лучшим аппетитом, чем то мне было свойственно уже добрых полгода.

Холмс возвратился не в семь, как обещал, но по меньшей мере в половине восьмого. Я сразу заметил, что он не в духе. На вопросы по поводу того, как продвигается расследование, мой друг ничего не ответил и вообще за весь вечер не произнес почти ни единого слова, устроившись в мягком кресле и задумчиво попыхивая трубкой. Впрочем, меня это не слишком встревожило. Такие приступы замкнутости для Холмса были весьма характерны – и они никоим образом не позволяли судить, близок ли он к разоблачению преступника или, наоборот, последний сумел на некоторое время увеличить дистанцию между собой и правосудием. Одно можно было сказать точно: в такие часы остро отточенный ум моего друга весь целиком сосредоточен на решении стоящей перед ним задачи.