Ю Несбё - Охотники за головами
Квартира в многоквартирном доме означает, естественно, риск повстречаться в подъезде с кем-нибудь из соседей. Потенциальным свидетелем, который сможет меня рассмотреть с близкого расстояния. Правда, всего в течение нескольких секунд. Но это не должно вызвать у них подозрений и заставить присмотреться к моему лицу: человек в комбинезоне направляется в квартиру, где идет ремонт. Так чего же мне бояться?
Я знал, чего я боюсь.
Во время собеседования он читал меня как раскрытую книгу. Но сколько страниц он успел прочесть? Возможно ли, что он что-то заподозрил? Не поймешь. Он узнал технику ведения допроса, которой сам выучился на военной службе, вот и все.
Я взял мобильник и позвонил Греве, чтобы сказать, что Дианы нет дома, что с координатами возможного эксперта, который оценит подлинность картины, придется подождать до его возвращения из Роттердама. Автоответчик на телефоне Греве предложил мне оставить сообщение, что я и сделал. Пивная бутылка была пуста. Мне хотелось виски, но я себе этого не позволил: нельзя проснуться завтра с дурной головой. Еще бутылка пива, и все.
Я уже выпил полбутылки, когда осознал, что делаю. Отнял мобильник от уха и поспешно прекратил вызов. Я набрал номер Лотте, стоявший под секретным именем «А» в списке контактов, буквой, которая всякий раз заставляла меня вздрагивать, высвечиваясь при входящем звонке. По нашему с ней уговору звонить мог только я. Я вошел в список контактов, нашел «А» и нажал «удалить».
«Вы хотите удалить этот номер?» – уточнил телефон.
Я уставился на открывающуюся альтернативу. Трусливое, вероломное «нет» и лживое «да».
Я нажал «да». И знал, что ее номер впечатался в мой мозг, так что удалить невозможно. Что это значит, я сам не знал и не хотел знать. Ничего, он постепенно погаснет. Погаснет и исчезнет. Должен.
Диана вернулась за пять минут до полуночи.
– Ну, что ты делал, любимый? – спросила она, подошла к креслу, уселась на подлокотник и обняла меня.
– Ничего особенного, – сказал я. – Провел собеседование с Класом Греве.
– Ну и как?
– Он то, что надо, не считая того, что иностранец. «Патфайндеры» четко сказали, что им нужен руководитель-норвежец, они даже официально заявили, что намерены поставить норвежцев на все руководящие должности. Так что их еще предстоит уламывать.
– Но в этом-то тебе равных нет. – Она поцеловала меня в лоб. – У тебя, говорят, уникальная репутация.
– В смысле?
– Человека, который всегда добьется назначения для того, кого он предлагает.
– Да? – Я изобразил изумление.
– Так что и теперь справишься.
– А как там Катрине?
Диана провела рукой по моим волосам.
– Потрясающе. Как обычно. Вернее, еще лучше, чем обычно.
– В один прекрасный день она может умереть от счастья.
Диана прижалась лицом к моим волосам и прошептала в них:
– Она только что узнала, что беременна.
– Значит, какое-то время все будет не так уж потрясающе.
– Ерунда, – пробормотала она. – Ты что, выпил?
– Капельку. Выпьем, что ли, за здоровье Катрине?
– Я пойду лягу, дико устала от ее радостного щебета. Ты придешь?
Когда я лежал, прижавшись к ней сзади, в нашей спальне, обнимал ее, осязая ее спину грудью и животом, до меня вдруг дошло то, о чем мне следовало подумать сразу же после собеседования с Греве. Что теперь я могу сделать ее беременной. Что я наконец уверен в будущем, у меня есть почва под ногами и ребенок не сможет спихнуть меня с этой моей платформы. Потому что с помощью Рубенса я стану тем львом, владыкой прайда, с которым Диана меня сравнивала. Который способен прокормить свою стаю. Не то чтобы Диана в этом сомневалась – но сомневался я сам. Что смогу стать тем хранителем домашнего гнездышка, которого заслуживает такая женщина, как Диана. К тому же именно ребенок может вылечить ее от этой благословенной слепоты. Но теперь она имеет право видеть, пусть видит меня целиком.
Из открытого окна потянуло острым холодком, я почувствовал, как кожа покрывается пупырышками, и ощутил эрекцию.
Но Диана дышала глубоко и ровно.
Я отпустил ее. Она перевернулась на спину, спокойная и беззащитная, как ребенок.
Я соскользнул с кровати.
К алтарю мицуко, судя по всему, не прикасались со вчерашнего дня. Обычно не проходило и суток, чтобы она не произвела там видимые изменения: поменяла воду, поставила новую восковую свечу, новые цветы. Я поднялся в гостиную, налил себе виски. Паркет у окна холодил ступни. Виски был «Макаллан», тридцатилетней выдержки, подарен одним довольным заказчиком. Я смотрел вниз на гараж, купающийся в лунном свете. Уве уже едет сюда. Он запрется в гараже и откроет машину, у него есть запасной ключ. Вынет Еву Мудоччи, положит в папку и отправится к своей машине, которую поставил на приличном расстоянии, чтобы никто не углядел связи между ней и нашим домом. Он поедет к скупщику в Гётеборг, передаст картину и вернется на рассвете. Но Ева Мудоччи стала мне теперь неинтересна – так, вынужденная халтурка. Когда Уве вернется из Гётеборга, то, надеюсь, привезет приличную копию рубенсовской «Охоты» и засунет под крышу «вольво» прежде, чем проснемся мы или соседи.
Раньше Уве пользовался для своих гётеборгских рейсов моей машиной. Я сам ни разу не разговаривал со скупщиком, так что, надеюсь, он из всех, кто в деле, знаком только с Уве. Именно это мне и было нужно – как можно меньше точек соприкосновения, как можно меньше тех, кто в какой-то момент сможет показать на меня пальцем. Преступников рано или поздно возьмут, и тогда я должен быть от них как можно дальше. Поэтому я никогда не встречался на людях с Уве Хикерюдом и поэтому звонил ему только из автомата – не хочу, чтобы какой-нибудь из моих телефонов фигурировал в распечатке его телефонных звонков, когда Уве арестуют. Дележка денег и стратегическое планирование происходили далеко от Осло – в лесном домике в окрестностях Элверума. Уве снимал его у одного фермера-одиночки, и мы всегда приезжали каждый на своей машине.
По пути к этому домику до меня и дошло однажды, какому риску я подвергаю себя, когда Уве на моей машине отвозит картины в Гётеборг. Я как раз проехал радар, когда заметил его почти тридцатилетний «мерседес», черный и солидный «280SE», припаркованный рядом с полицейской машиной. Тут меня и осенило, что Уве Хикерюд – из тех неотесанных водил, которые просто не в состоянии соблюдать скоростной режим. В свое время я вдолбил ему, чтобы он всегда убирал мою электронную платежную карточку с ветрового стекла, когда едет на моем «вольво» в Гётеборг: если проезжать сборочный пункт платной дороги по электронной карте, она всякий раз фиксируется, а мне нет никакого резона объяснять потом полиции, по какой такой причине я езжу в ночное время туда-сюда по шоссе Е-6 несколько раз в год. Но, увидев «мерседес» Уве на пункте контроля скорости, я понял, в чем наибольший риск: что полиция остановит злостного нарушителя и своего старого знакомца Уве Хикерюда на пути в Гётеборг и станет выведывать, что он делает в автомобиле респектабельного этого, ну да, охотника за головами Роджера Брауна. Ничего хорошего. Потому что исход встречи Уве Хикерюда с Инбау, Рейдом и Бакли может быть только один.
Мне почудилось какое-то движение в темноте возле гаража.
Завтра – день Д. Дивный день. Длинный день. День дней.
Потому что, если все пойдет по плану, это будет последний удар. Я буду у цели, стану свободен и завяжу с этим делом.
Город внизу подо мной многообещающе перемигивался огнями.
Лотте ответила после пятого звонка:
– Роджер?
Осторожно, с опаской.
Словно это она меня разбудила, а не я ее.
Я положил трубку.
И единым духом допил остатки виски.
8. G11sus4
Я проснулся с дикой головной болью.
Приподнявшись на локте, я увидел торчащий кверху аппетитный, упакованный в трусики Дианин зад, – она рылась в сумке и карманах одежды, в которой была вчера.
– Ты что-то потеряла? – спросил я.
– Доброе утро, любимый, – сказала она, но я понял, что утро у нее не такое доброе.
Что ж, тут она не одинока.
Я вылез из постели и поплелся в ванную. Увидел себя в зеркале и понял, что предстоящий день должен быть лучше, хоть умри. Обязан быть лучше. И будет лучше. Я открутил кран душа и стоял под ледяными струями, слыша, как Диана негромко чертыхается в спальне.
– «And it’s gonna be… – фальшиво распевал я наперекор всему, – PERFECT!»[11]
– Все, убегаю, – крикнула Диана. – Я люблю тебя.
– И я тебя люблю, – крикнул я, но не был уверен, что она услышала, потому что в этот момент за ней захлопнулась дверь.
В десять я уже сидел в офисе, пытаясь сосредоточиться. Моя голова ощущалась как прозрачный пульсирующий головастик. Я отметил, что Фердинанд уже несколько минут открывает рот и двигает по-всякому губами, по-видимому произнося слова разной степени интересности. А потом он, не закрыв рта, перестал шевелить губами и вместо этого уставился на меня, что я истолковал как ожидание моего ответа.
