Лицо в темноте - Робертс Нора

Пит устроил аборт, тихо и дорого. Заплаканная Сильви выполнила просьбу Стиви и после этого ушла из его жизни. Только тут он осознал, что любил ее сильнее, чем привык считать. Он не хотел о ней думать, гнал от себя воспоминания. Но в последнее время они все чаще начали его угнетать. Вероятно, это связано с Эммой. Он посмотрел на веселую раскрасневшуюся девочку в кресле. Его ребенок был бы примерно того же возраста.

Этот день в студии казался Эмме большим праздником, и она сожалела, что рядом нет Даррена. Видеть, как играют здесь папа и его друзья, намного лучше, чем смотреть на их выступления в концертных залах и на стадионах.

Там она воспринимала группу как одно тело с четырьмя головами, хотя эта воображаемая картинка очень смешила ее. А сегодня они спорили и ругались, смеялись или молча слушали записанное. Она сама развлекала себя, когда они были поглощены работой, съела гору картофельных чипсов, а живот у нее раздулся от колы.

Во время перерыва Эмма сидела на коленях у Пи Эм, колотя по барабанам, она так и задремала с барабанной палочкой в руке, положив голову на верного Чарли. Проснулась она от голоса отца, поющего балладу о трагической любви.

Девочка была еще слишком мала, чтобы ее тронули слова песни, но их звучание дошло до ее сердца. Позже, слушая эту песню, она каждый раз вспоминала, как проснулась от голоса отца, заполнившего весь мир.

Когда песня кончилась, Эмма забыла, что ей полагалось вести себя тихо, и захлопала в ладоши:

— Папа!

Пит, сидевший в аппаратной, выругался, но Брайан поднял Руку.

— Оставь, — засмеялся он и, когда девочка подбежала к нему, подбросил ее в воздух. — Что скажешь, Эмма? Я только что сделал тебя звездой.

Глава 7

Если вера Брайана в человечество поколебалась в 1968 году, если убийства Мартина Лютера Кинга и Роберта Кеннеди подорвали его веру в справедливость, то летом 1969 года фестиваль в Вудстоке снова возродил ее. Для Брайана фестиваль явился торжеством юности и музыки, любви и братства, олицетворяя надежду на то, что кровопролития, война, беспорядки и разочарования остались в прошлом. Глядя со сцены на людское море, Брайан знал, что ему больше не удастся сделать ничего столь значительного и памятного.

Возможность участвовать в этом празднике и оставить свой след в истории рок-музыки приводила его в восторг, но одновременно печалила и ужасала мысль о безвозвратно уходящем десятилетии. Брайан провел три дня на эмоциональном и творческом подъеме, который подпитывался самой атмосферой фестиваля, а также наркотиками, не менее доступными, чем кукурузные хлопья. Он провел целую ночь в кузове фургона, принадлежавшего группе, готовясь к четырнадцатичасовому марафону. Он сожалел лишь о том, что не смог уговорить Бев поехать вместе с ним. Она снова осталась ждать его в недавно купленном ими в Голливуде особняке. Любовь Брайана к Америке только начиналась, и второе американское турне казалось ему возвращением домой. Это был год рок-фестиваля, феномена, в котором Брайан видел демонстрацию силы рок-культуры.

Он хотел ощутить то восторженное возбуждение, которое испытывал вначале, когда группа, одно целое, подобно электрическому разряду сотрясала музыкальный мир и общественное сознание. Весь прошедший год Брайан чувствовал, что эта энергия и впечатление единства ускользают, как и сами шестидесятые. На фестивале это незабываемое ощущение вернулось.

Когда, оставив позади Вудсток, они сели в самолет, Брайан тотчас уснул. Рядом с ним отключился Стиви, проглотивший несколько таблеток барбитуратов. Джонно играл в покер с ребятами из группы сопровождения. Одинокий Пи Эм уставился в иллюминатор.

Он хотел все запомнить. И его огорчало, что в отличие от Брайана он не мог игнорировать условия, в которых проходил фестиваль: грязь, мусор, отсутствие элементарных удобств. Великий боже, музыка была великолепна, почти невыносимо великолепна, но часто Пи Эм ощущал, что зрители слишком поглощены собой, чтобы оценить ее.

Тем не менее даже прагматичный и недалекий Пи Эм испытывал чувство единения с сотнями тысяч людей, которые в течение трех дней жили одной семьей. Но кроме этого, были грязь, похотливый секс и злоупотребление наркотиками.

Наркотики пугали Пи Эм, хотя он не признавался в этом даже людям, которых считал братьями. От наркотиков ему становилось плохо, и он принимал их лишь в том случае, когда не было ни малейшей возможности отказаться. Его ужасала та беззаботность, с какой Брайан и Стиви глотали все, что попадалось им в руки, и та легкость, с которой Стиви постоянно колол себе вены.

Джонно был куда разборчивее, но ведь он сильная личность, поэтому никто не думал смеяться над ним, когда он отказывался попробовать «кислинку», «скорость» или «снежок».

Пи Эм сознавал, что не является сильной личностью, он даже не был музыкантом, как остальные. Конечно, он способен посостязаться с любым барабанщиком на фестивале. Он играл хорошо, чертовски хорошо. Но не мог сочинять музыку и стихи, не умел читать ноты. К тому же Пи Эм отнюдь не красавец. Даже сейчас, в двадцать три года, у него были прыщи.

Однако он является частицей одной из самых значительных и известных в мире рок-групп. У него есть друзья, настоящие Друзья, готовые вступиться за него. За два года Пи Эм заработал денег больше, чем надеялся заработать за всю жизнь, и он умел с ними обращаться. Его отец владел небольшой авторемонтной мастерской, и Пи Эм разбирался в бухгалтерии. Из всей четверки только он спрашивал Пита о тратах и доходах. И несомненно, был единственным, кто утруждал себя чтением документов, которые они подписывали.

Пи Эм нравилось иметь деньги не только потому, что он посылал домой переводы как доказательство своего успеха в жизни. Ему нравилось ощущать их в карманах. Он, конечно, вырос не в нищете, как Джонно и Брайан, но и не в таком комфорте, как Стиви.

Теперь они летят в Техас на очередной фестиваль. Ему, в общем-то, все равно. Потом будет новое выступление еще в каком-нибудь городе. Все сливалось: дни, месяцы, сцены. Однако Пи Эм не хотел, чтобы это прекратилось, тогда он снова погрузится в неизвестность.

Осенью группа поедет в Калифорнию, в Голливуд. Несколько недель они будут жить среди кинозвезд. А значит, несколько недель Пи Эм будет рядом с Бев. Единственным человеком, которого он любил больше Брайана.

Эмма расставила кубики с буквами. Она ужасно гордилась, что умеет читать и писать, и решила научить этому Даррена.

— Э-м-м-а, — произнесла она, указывая на каждый кубик. — Скажи: «Эмма».

— Ма! — засмеялся Даррен, сгребая все кубики в кучу. — Ма-ма.

— Эм-ма. — Девочка поцеловала малыша и поставила два кубика. — Вот попроще: па-па.

— Па. Па, па, па! — Довольный собой, Даррен вскочил на ножки и засеменил к двери.

— Папы здесь нет, а мама на кухне. Вечером у нас праздник, вечером мы будем отмечать завершение нового альбома. И скоро вернемся в Англию.

Эмма ждала этого с нетерпением, хотя особняк в Америке она любила почти так же, как замок под Лондоном. Больше года вся семья летала туда-сюда через океан с такой же легкостью, с какой обыкновенные люди ездят на другой конец города.

Осенью 1970 года Эмме исполнилось шесть лет, и по настоянию Бев ей наняли домашнего учителя — англичанина. Девочка знала, что в Англии она пойдет в школу. Мысль об этом пугала и радовала ее.

— Когда мы вернемся домой, я много-много выучу, а потом научу тебя. — Эмма составила из кубиков башню. — Смотри, вот твое имя. Самое хорошее имя. Даррен.

— Д, а, з, л, м, н, о, п. — Подскочив к ней, малыш начал рас сматривать буквы, потом озорно улыбнулся и махнул рукой. Кубики рассыпались. — Даррен! — закричал он. — Даррен Макавой.

— Это ты произносишь хорошо, да, мой мальчик? — И она стала выводить нечто более сложное.

Он светоч ее жизни, маленький брат с темными волосами, смеющимися глазами цвета морской волны, с лицом херувима Боттичелли и энергией демона. Он все начинал делать раньше срока, указанного в книгах о воспитании детей, которые читала Бев.