Найо Марш - Смерть в экстазе. Убийство в стиле винтаж (сборник)
– Понятно.
– Ничего вам не понятно. Вы ничего не знаете. Только я знаю. – Он заговорил быстро и сбивчиво, словно хотел выговориться во что бы то ни стало. – Недели три назад, днем, я зашел к отцу Гарнетту. В церкви никого не было. Поэтому я пошел через алтарь – прямо туда, к его двери. Я позвал: «Вы здесь, отче?» Они не слышали. Я вошел, точнее, заглянул и… О боже! О боже! Фригг и Один. Избранный сосуд!
Морис громко рассмеялся и рухнул на один из стульев. Потом уронил голову на руки и разрыдался во весь голос.
Инспектор Фокс перешел на другую сторону нефа и сделал вид, что внимательно разглядывает статую какого-то северного божества. Найджел с острым чувством неловкости склонился над своим блокнотом. Детектив-сержант Бэйли выглянул из укрытия, бросил на Мориса неодобрительный взгляд и снова исчез.
– Так вот почему вы сказали про возмездие, – задумчиво произнес Аллейн.
Морис только слабо повел плечами – очевидно, в знак согласия.
В конце прохода появилась маленькая женская фигурка.
– Вы закончили, инспектор Аллейн? – спросила Джейни.
Голос у нее был таким холодным, что до Найджела не сразу дошло, до какой степени она взбешена.
– Да, вполне, – серьезно ответил Аллейн. – Вы можете идти домой.
Она склонилась над Принглом.
– Морис… Морис, милый, пойдем.
– Оставь меня, Джейни.
– И не подумаю. Ты должен меня проводить.
Она еще минуту поговорила с ним, шепча ему что-то на ухо, и он наконец встал. Джейни взяла его под руку. Аллейн стоял рядом.
– Я готова вас за это убить, – бросила ему Джейни.
– О, дитя мое, не говорите так! – воскликнул Аллейн так искренне, что Найджел с удивлением на него уставился.
Джейни тоже внимательно посмотрела на инспектора. Очевидно, что-то в выражении его лица заставило ее переменить свои мысли.
– Хорошо, не буду, – пообещала она.
Глава 8
Характер месье де Равиньи
После того как Мориса обыскали и отправили домой, Найджел подошел к Аллейну с тем глуповатым и капризным видом, какой он напускал на себя каждый раз, когда приставал к нему с расспросами.
– Может, кто-нибудь мне объяснит, – заговорил он раздраженным тоном, – поведение этого молодого человека?
– То есть? – рассеянно отозвался Аллейн.
– Что это за странный «принглеизм»? Объясните мне, пожалуйста. Зачем Прингл просил вас на него посмотреть? И почему вы выполнили его просьбу? Что сказали Принглу? Из-за чего он заплакал?
– Фокс, – позвал Аллейн, – не могли бы вы заняться нашим мистером Умником?
– Да, сэр, – ответил Фокс, оторвавшись от своего божка. – Что вас интересует, мистер Басгейт?
– Принглеизм.
– Вы имеете в виду поведение молодого джентльмена, сэр? Должен признать, оно довольно необычно. Судя по всему, юноша принял нечто такое, что не пошло ему на пользу.
– На что вы намекаете, инспектор Фокс? Какие-то несовместимые продукты? Вроде виски с устрицами?
– Скорей уж героин с горячим воздухом, – перебил Аллейн. – О, мистер Гарнетт, мистер Гарнетт, в какие хитрые игры вы здесь играете!
– Постойте, постойте! – воскликнул Найджел. – Вы хотите сказать, что Гарнетт…
– Пригласите сюда французского джентльмена, – попросил Аллейн, не дав ему договорить.
Месье де Равиньи появился в зале с видом ироническим и высокомерным. Это был мужчина приятной внешности, довольно высокий для француза и одетый с безупречным вкусом. Увидев Аллейна, он быстро направился к нему.
– Вы хотели со мной поговорить, инспектор Аллейн?
– Да, если вы не возражаете, месье де Равиньи. Присядете?
– После вас, месье.
– Нет, месье, после вас.
Некоторое время они препирались таким образом под довольным взглядом Фокса. Наконец оба сели. Месье де Равиньи положил ногу на ногу, выставив вперед сияющий ботинок.
– Итак, сэр? – спросил он.
– Вы очень любезны, месье. Чистейшая формальность: просто пара вопросов, которые мы обязаны задать по долгу службы. Надеюсь, вы понимаете.
– Разумеется. Давайте сразу перейдем к делу.
– Согласен. Прежде всего, не заметили ли вы какого-нибудь необычного запаха, исходившего во время церемонии из чаши?
– Полагаю, вы имеете в виду синильную кислоту, – заметил де Равиньи.
– Совершенно верно. Могу ли я узнать, почему вы решили, что в качестве яда был использован именно цианид?
– Насколько я помню, вы сами говорили об этом, месье. Впрочем, не важно. Я сразу понял, что Кара была отравлена цианидом. Ни один яд не действует так быстро, а когда она упала… – Он немного побледнел, потом упрямо продолжил: – Когда она упала, я наклонился над ней и… и почувствовал запах.
– Ясно. Только в этот момент, но не раньше?
– Да, только в этот. Запах благовоний – сладкого миндаля, по словам причетника, – был слишком крепок и, кстати, здорово похож на запах яда.
Он быстро взглянул на Аллейна:
– Мою Кару убили. Я знаю.
– Вы сказали «моя Кара». Значит ли это, что вы и мисс Куэйн…
– Я обожал ее. Много раз предлагал ей стать моей женой. Увы, она меня не любила. Вся ее жизнь была посвящена религии. Я вижу, вы внимательно на меня смотрите, инспектор. Наверное, думаете, что я слишком спокоен? Ведь мы, французы, такие экспрессивные. Мне впору размахивать руками, закатывать глаза и устраивать истерики, как этот мальчишка Клод.
– Нет, месье де Равиньи. Я думал о другом.
– N’importe[1], – пробормотал француз.
– On n’est pas dupe de son cœur[2]… – начал Аллейн.
– Вижу, я вас недооценил, инспектор. Вы не разделяете расхожих взглядов на моих соотечественников. Кстати, у вас отличное произношение.
– Вы слишком добры, месье. Вам не приходила в голову мысль о самоубийстве?
– Зачем ей себя убивать? Она была красива и… любима.
– И богата?
– И богата.
– Вы следили за ее движениями, когда она взяла чашу?
– Нет, я не смотрел, – ответил де Равиньи.
– Вы тоже человек религиозный, иначе не оказались бы здесь, не так ли? – добавил Аллейн после паузы.
Месье де Равиньи уклончиво пожал плечами:
– Мне любопытны эта церковь и ее обряды. К тому же мысль о том, что все божества заключены в едином боге, соответствует моему характеру. В конце концов, надо же во что-то верить. Атеизм не для меня.
– Когда вы начали посещать храм?
– Дайте подумать… Около двух лет назад.
– А когда стали посвященным?
– Три месяца назад.
– Вы входите в число жертвователей? Простите, я вынужден задать этот вопрос.
– Разумеется, месье, долг прежде всего. Я жертвую небольшие суммы. Пять шиллингов после каждой службы и еще по фунту время от времени. Мой первый взнос составлял пять фунтов. Тогда этот храм только создавался. Я подарил чашу – старинную вещь, принадлежавшую моей семье.
– Красивый сосуд. Отличный образец барокко, – одобрил Аллейн.
– У этой чаши есть своя история. И еще, я подарил статуэтку. Справа от вас, месье.
Аллейн повернул голову и взглянул на статуэтку месье де Равиньи. Это было бронзовое изваяние грубоватой лепки, изображавшее расплывчатую обнаженную фигуру в крылатом шлеме, из которой вырастали какие-то еще более неопределенные и расплывчатые формы.
– Любопытно, – произнес инспектор. – Кто автор?
– Я, месье. В состоянии экстаза, – холодно ответил месье де Равиньи.
Аллейн бросил взгляд на его умное интеллигентное лицо и пробормотал что-то неразборчивое.
– Видите ли, у меня артистический характер, – объяснил француз. – Впрочем, я всего лишь дилетант. Немного леплю, немного пишу, comme ci, comme ca[3], – так, изящные безделушки. Немного коллекционирую. Я не богат, месье инспектор, но порой позволяю себе кое-какие мелочи.
– Замечательный образ жизни. Могу вам только позавидовать, месье. Но давайте вернемся к делу.
Инспектор Фокс на заднем плане что-то невнятно пробасил, словно хотел процитировать: «Revenons a nos moutons»[4], – но запутался в произношении.
– Я слышал, – продолжал Аллейн, – что у мисс Куэйн не было родных в Англии. Но какие-то родственные связи у нее все-таки должны быть?
– Нет, никаких. Она сама мне говорила. Кара – единственный ребенок в семье и круглая сирота. Она выросла в монастыре за границей. Оба ее опекуна умерли.
– Так вы познакомились с ней за границей?
– Да, во Франции, несколько лет назад, в доме моего друга.
– И мисс Куэйн ввела вас в это общество?
– Нет, месье. Увы, это была моя инициатива: я сам пригласил ее сюда.
– Хорошо, вернемся к связям мисс Куэйн. С кем она поддерживала отношения?
– Со своим адвокатом.
– Ну да, само собой. Вы его знаете?
– Понаслышке. Дайте вспомнить. Его зовут… черт… что-то вроде Ратс. Нет. Раттингтаун? Нет.
– Может быть, Раттисбон?
– Точно! Вы с ним знакомы?
– Немного. Что будет с ее деньгами, месье де Равиньи?
Француз выразительно повел плечами, поднял брови, выпучил глаза и надул губы.
– Понятно, – сказал Аллейн.
– Насколько мне известно, – добавил де Равиньи, – большая часть пойдет на этот храм. Пять тысяч ценными бумагами уже лежат в сейфе. Но это не все. Кара говорила мне, что изменила завещание в пользу церкви. Тогда я и услышал о мистере Ратсе.
