Кэрол Дуглас - Танец паука
– Теперь знаю, но еще я знаю о покойнике в вашей бильярдной, и на самом деле я лучше разбираюсь в покойниках, чем в американских миллионерах.
Он вяло отмахнулся:
– Я просто ввожу вас в курс дела, поскольку скандал такого рода – только подумайте, какого-то несчастного зарезали в бильярдной на Пятой авеню! – разрушит все, ради чего так усиленно трудилась моя жена и на что годами тратила немалые деньги. Этот особняк – архитектурное чудо Нью-Йорка. Кроме того, Алва съедет отсюда в ту самую минуту, как узнает, что́ лежит в бильярдной.
– Значит, вы просите о конфиденциальности, чтобы не расстраивать жену?
– Женщины могут вести себя очень странно, когда речь заходит о подобных вещах, вы же знаете.
– В устройстве женской души я не разбираюсь.
– А какой мужчина разбирается? Слава богу, Алва планировала уехать почти на весь день. Уилсон сообщит нам, когда… приедут из морга. Я понимаю, что вам необходимо тщательно выяснить все, что происходило до и после совершения преступления. Так сказал Астор, который мне вас рекомендовал.
– Подделку старинных шахмат, которые приобрел мистер Астор, вряд ли можно отнести к аналогичным преступлениям. Его совершили в Кремоне триста лет назад. Я лишь обнаружил крошечные, но узнаваемые следы, оставленные преступниками, когда изготавливали фальсификацию, принесшую огромные барыши. Миллион долларов, только подумайте! Вы тут на Пятой авеню буквально швыряетесь деньгами, хотя, как я понимаю, в этой игре главное, кто кому поставит мат.
– Миллион? Астор заплатил миллион за подделку, которая ничего не стоит?
– Ну, не совсем уж ничего, – улыбнулся я, оставив собеседника недоумевать по поводу моего замечания. – Возможно, позже он будет завидовать вашему интереснейшему трупу.
– Боже упаси! Хотя мысль о том, что кто-то из Асторов завидует Вандербильту, весьма приятна, но никто не должен узнать об этом досадном инциденте.
– Похоже, за вашими словами кроется нечто большее, чем просто беспокойство насчет возможного отречения супруги от этого дома.
Вандербильт положил сигару в огромную хрустальную пепельницу и наблюдал, как дымок поднимается вверх от горящего кончика, а я с удовольствием попыхивал трубкой. Сейчас я вполне мог бы ночевать на скамейке в Центральном парке, но все равно был бы счастлив и там своей скромной махорке. Большие богатства приносят большие тревоги.
– Почему вы решили прибегнуть к моим услугам?
– Простите, мистер Холмс, что проблема, с которой я столкнулся, стала настолько очевидной еще до нашей встречи, назначенной на более поздний час, и приобрела форму, о которой я даже помыслить не мог. Мне казалось, что это лишь абсурдные, пусть и тревожные угрозы. А теперь появился труп, который, возможно, тоже является частью головоломки. Когда Астор упомянул о вашем визите в Нью-Йорк и я написал вам, что хотел бы воспользоваться вашими услугами, я понятия не имел, что какого-то незнакомца так жестоко убьют в стенах моего дома.
Я жестом пресек поток извинений. Мне хотелось услышать, что сам хозяин считает первопричиной, только тогда я смогу приступить к выяснению смысла произошедшего. Ведь Вандербильт может оказаться причастным.
– Мне присылали послания с угрозами, мистер Холмс. Я понимаю, всем миллионерам угрожают. Но это не было делом рук обычного психа. Меня предупредили, что если я не выполню требования шантажиста, ну или шантажистов, то это повлечет за собой ужасные последствия.
– Состояние вашего бильярдного стола и впрямь ужасно. Однако я должен взглянуть на эти, как вы выразились, «послания».
Он подошел к высокому шкафу, отпер его и вытащил зеленую кожаную коробку для писем, потом снял крышку и поставил коробку на стол передо мной.
Я достал из кармана пинцет. Темные брови Вандербильта поползли вверх, когда я принялся орудовать пинцетом, переворачивая листы бумаги, которых в общей сложности оказалось семь.
– Хм. – Я пролистал всю коллекцию. – Ха! И еще раз – ха!
– Что вы нашли? Нечто уличающее в преступлении?
– Нечто абсурдное. Эти угрозы весьма расплывчаты, а форма их смешна.
– Не вижу ничего веселого.
Я поднял лист дешевой желтой бумаги пинцетом. Пусть коллекция и ребяческая, но любая улика заслуживает уважительного отношения.
– Телеграмма. На самом деле, мистер Вандербильт, выяснить, когда и откуда послали телеграмму, легче всего на свете. Время, дата и место отправления зашифрованы в ряде цифр над посланием. А вот тут у нас… записка на обычной бумаге; слова составлены из букв, вырезанных из газеты… «Нью-Йорк геральд», если я правильно помню тип шрифта. А теперь взгляните на это! Тут уже вряд ли мы имеем дело с дилетантом, и я по-настоящему улавливаю нечто зловещее. Столь продуманная буффонада может оказаться исключительно серьезной. Шрифт изысканный, даже с претензией на художественность. Скорее всего, тут буквы вырезались из какого-то еженедельника или ежемесячного журнала, такого, на который рядовые шантажисты не стали бы подписываться, да и вообще вряд ли о нем знают. А послания были адресованы вам, не вашей супруге?
– Алва ничего о них не знает, и пусть так будет и дальше.
– Я заберу их для изучения.
Стук в дверь прервал наш разговор.
– Войдите, – неуверенно промямлил Вандербильт, а когда вошел дворецкий, велел ему зайти попозже.
Ясно как божий день, что он не чувствовал себя настоящим хозяином в собственном доме, но как может во дворце властвовать человек, чьи шлепанцы едва касаются ковра?
– В доме есть гимнастический зал? – спросил я. Мне бросились в глаза следы канифоли на шлепанцах, которые были на Вандербильте.
Он удивился неуместности вопроса:
– Э-э-э, да. На третьем этаже. Для детей. А как вы узнали?
– Ваша спальня где-то поблизости?
– По соседству.
Я кивнул. Миссис Вандербильт, без сомнения, отвела себе царские хоромы на втором этаже. Непонятно, зачем богатому человеку жениться, если в итоге его ссылают в каморку Золушки.
– Почему в вашем собственном доме необходима такая секретность? – спросил я Вандербильта.
Из-за тяжелых драпированных штор доносились нескончаемые звуки проезжающих мимо экипажей и цоканье копыт, и у меня снова мелькнула мысль: как же глупо располагать библиотеку в помещении, выходящем окнами на улицу.
Очевидно, что помещение не было задумано как место уединения, но хозяин, видимо, чувствовал себя здесь куда спокойнее, чем в любой другой комнате в доме, включая и мужское святилище, бильярдную.
– Необходима? Разумеется, жизненно необходима, мистер Холмс. Рынки переменчивы. Мы богатейшая семья в Америке. Стоит поползти слухам, что в семье не все гладко, и удача отвернется от нас. И не только от нас, но и от сотен, а то и тысяч людей, которые зависят от нашей фамилии. Это огромная ответственность.
– И давно ли приходят письма с угрозами?
– Месяца два-три.
Я снова взглянул на содержимое коробки:
– Кто держал послания в руках?
– Только я. Сначала мне показалось, что это шутка. Различные интриги среди первых семей Нью-Йорка обычное дело, а потому вполне можно ожидать и подобных безумств. Кажется, судьбы финансовых королевств зависят от того, какой из грандиозных балов, которые устраивают светские львицы, сочтут наиболее успешным.
Я разложил коллекцию записок, писем и телеграмм в хронологическом порядке. Первой оказалась телеграмма, в которой лишь говорилось: «Отдай мне, что должен»[21].
– Первое послание довольно банально для угрозы, – заметил я.
– И я так подумал. Эта фраза – краеугольный камень любого дела.
– Вторая телеграмма углубляется в эту тему, но лишь немного: «Отдай мне, что, по разумению твоему, должен». Отправлена через две недели после первой, судя по дате. Тогда вы уже забеспокоились?
Вандербильт пожал плечами и открыл ящик из бразильского сандала, стоявший на столе. По комнате разнесся запах табака, такого же выдержанного, как и бренди. Теперь хозяин уже знал, что мне предлагать сигары бесполезно, а потому неспешно закурил сам, прежде чем ответить. После первой затяжки Вандербильт сказал:
– Я, видимо, сразу же почувствовал некоторое беспокойство, поскольку положил первую же телеграмму в ящик. Не могу сказать, что удивился, получив и третье послание в том же духе.
Я взял конверт, который был прислан по почте три недели назад. Из Парижа.
– Бумага изготовлена в Германии. Называется «дрезденский фарфор». Ее производят уже лет сорок.
Я развернул лист бумаги, который лежал в конверте. На нем от руки было написана еще одна фраза: «Поступай согласно воле своей, но отдай мне, что должен».
– Ваш корреспондент явно любит библейские проповеди, как я вижу. Впрочем, авторы большинства писем с угрозами предпочитают подобный тон.
– Я поражен. – Вандербильт чуть наклонился вперед, все еще дымя сигарой. – Вы уверены, что бумага немецкая?
