Майкл Иннес - Панихида по создателю. Остановите печать! (сборник)
– В этом году, – заметил он, – в Расте как никогда много пустых клоунов и клоунесс. Но если серьезно… – Его лицо послушно приняло серьезное выражение. – Вы ведь собираетесь дать событиям развиваться естественным путем? – Серьезность в его голосе приобрела оттенок совета, который один умный человек может дать другому. – Мне представляется это единственно возможным вариантом. Вы согласны?
– Естественным путем? А мне показалось, все сходятся сейчас как раз в том, что события приняли совершенно неестественный характер. Даже сверхъестественный, если принять во внимание мнение миссис Моул.
Эплби сел на кровать и с любопытством посмотрел на актера.
– Разумеется, я тоже считаю ситуацию странной, – Хольм начал одеваться. – Но у меня такое чувство, что ее можно было предвидеть. Вы когда-нибудь держали золотых рыбок? Я имею в виду – в больших количествах?
– Две рыбки в банке за шиллинг. Ничего более внушительного у меня не было.
– А! Тогда вы не знаете, что анатомия и поведение золотых рыбок представляют собой огромный интерес. Их эволюция происходила тысячелетиями, и в результате эти малютки превратились в нечто наиболее близкое к искусственно созданным человеком существам из всех дышащих на этом свете тварей. Рыбы ведь дышат, не правда ли?
– Определенно.
– Я так и думал. Так вот, это высокоорганизованные, хотя и чрезмерно эксплуатируемые, организмы. И в результате они стали крайне нестабильны. В любое время с ними случаются самые странные вещи. Среди них могут, например, появиться особи, совершенно лишенные плавников, а рыбы, как мне представляется, просто обязаны иметь плавники. Или же наоборот – плавников у некоторых становится слишком много. Эти существа словно находятся в процессе непрерывного искусственного усовершенствования, не имеющим к природе никакого отношения, что иногда приводит к неимоверным метаморфозам. И у меня мелькнула мысль: не может ли то же самое происходить с пауками?
Эплби поразмыслил над услышанным и вынес вердикт:
– Не припомню, чтобы когда-либо прежде слышал более надуманную, пустую и интеллектуально запутанную аналогию. А вы сами думали об этом?
– Думал, – ответил Хольм, нисколько не обиженный. – Как раз перед тем, как встать с постели. Не могу сказать, что мои мысли носили действительно философский характер, но мне кажется, что вы не проявляете в данном вопросе необходимой гибкости ума. Вспомните хотя бы вчерашние разговоры о создании автономных миров и еще бог знает о чем. В какой-то степени это правда. Бедный старина Элиот создал свой огромный, но уже сильно обветшавший и совершенно искусственный мир, разместившийся аж в тридцати семи томах. Поэтому вполне естественно, если что-то вдруг начинает получаться не так, как надо: две головы вырастают на одной шее или плавники появляются там, где их быть не должно.
– Ваши рассуждения гораздо более бессвязны, чем некоторые высказывания миссис Моул. Скажу честно, у вас несколько замутненное сознание.
Вытягиваясь всем телом, чтобы снять с вешалки пиджак, Хольм принял позу Аполлона Бельведерского и вполне дружелюбно закивал в знак согласия.
– Именно так, – сказал он. – Я не имею даже смутного понятия, что на самом деле происходит. Но, тем не менее, считаю, – заговорил он с неожиданной для себя ненапускной серьезностью, – что все это следует прекратить естественным путем. Вчера я беседовал с Элиотом – мне кажется, я рассказывал потом об этом в бильярдной, но еще до вашего там появления, – и у меня сложилось впечатление, что он действительно намерен все бросить. День был такой же серый, как сегодня, но, знаете, для меня словно вдруг засияло солнце и птицы залились своими песнями.
– А золотые рыбки завиляли хвостами, которые им больше не нужны?
– Именно так. Я тут же отправил телеграмму своему агенту. И, вообразите, мое дело в шляпе.
– Какое именно дело?
На лице Хольма появилась актерская маска лукавства или хитрости.
– Дело с Кермодом, – пояснил он. – Я сразу же подумал о Кермоде. Если бы я оказался в зависимости еще и от этого второстепенного писаки, было бы просто невыносимо. Но выяснилось, что дело в шляпе, то есть все в порядке. Контракт обязывает меня играть только в пьесах, поставленных по книгам самого Элиота. И ничьим больше. Вот почему я искренне считаю, что все нужно просто тихо завершить.
– Теперь понятно. По крайней мере, в одном направлении вы четко и ясно видите перспективу.
– Но имейте в виду, – продолжил Хольм, словно до него дошло, что ему все же следует поддерживать свою репутацию, – пусть у меня и замутненное сознание, оно открыто для различных суждений. Я не замыкаюсь в рамках одной теории. И совершенно не разделяю точку зрения Чоуна, нагрянувшего ко мне с утра пораньше.
– Чоун успел посетить вас сегодня утром? – Эплби был откровенно удивлен.
– Еще птицы не проснулись, как заявился Чоун для профессиональной консультации.
– Для профессиональной консультации? Неужели он полагает, что и вы нуждаетесь…
– Эх, детектив-детектив! Вы все понимаете превратно. Чоуну понадобилась моя консультация. Он умнейший человек, если хотите знать. И, в отличие от этих ужасных газетчиков, понимает, что именно артист может лучше всех критиков оценить актерскую игру. Впрочем, когда-нибудь я сам стану театральным критиком и уж тогда буду есть что угодно и сколько угодно.
– Именно актер, – поправил его Эплби, – всегда лучше остальных годится на роль актера. И я не стал бы развивать эту идею дальше. Но расскажите мне о Чоуне.
Могло показаться, что бездумная болтовня Питера Хольма на мгновение испугала его самого и заставила поразмыслить над своими следующими словами, но то было лишь поверхностное впечатление. Он взял с туалетного столика флакон с какой-то ароматной жидкостью и обильно опрыскал ею свои каштановые волосы.
– Чоун, – сказал он, – всерьез решил взяться за старину Элиота. Как я понял, несколько лет назад Элиот был его пациентом. И теперь, заявляет он, его долг защитить бывшего подопечного.
– Что? Элиот был пациентом Чоуна? – Теперь Эплби всерьез заинтересовал их разговор. – Вы в этом уверены?
– Он не заявил мне об этом прямо, разумеется. Старый мозгоправ строго держится профессиональной этики, если его немного не раззадорить. Но у меня сложилось впечатление, что Элиот посещал Чоуна без ведома своей семьи. И сейчас доктор видит необходимость своего вмешательства. Вот для чего ему понадобилось узнать мою точку зрения; он посчитал, что это поможет ему все уладить. Поэтому я не особенно был рад ему помогать, как не стремлюсь помочь и вам. Я не хочу, чтобы все уладилось и вернулось в прежнюю колею. Если это случится, мне придется горько пожалеть.
– А Чоун? Каким образом он хочет уладить это дело? Что он задумал?
Но Хольм лишь покачал головой, а взгляд его снова стал пустым по сути, но лукавым по-актерски.
– Это секрет, – сказал он, – но могу вас заверить в одном: старикан ушел от меня до крайности довольный. Как мальчишка, поймавший особенно редкого жука. И, повторю еще раз, он проявил незаурядную смекалку, придя именно ко мне.
– В таких случаях говорят, – заметил Эплби, – что он не оставил неиспользованной ни одной возможности. Заглянул под каждый камень.
Выйдя в коридор, Эплби увидел сначала большую влажную мочалку, а уже потом Джеральда Уинтера, державшего ее в руках.
– А я уже начал думать, – сказал Уинтер, – что вы мне приснились в странном, но занимательном сне. Но вот я вижу вас снова из плоти и крови, не менее реального, чем крепкий сержант, охраняющий вход в здание парламента. Скажите же, кто вы? Все в этом доме сгорают от любопытства. Вы ведь не заместитель начальника столичной полиции?
– Нет. Я всего лишь старший инспектор уголовного розыска. А теперь умерьте немного свое по-утреннему игривое настроение. Вы хорошо знаете Питера Хольма? Он действительно настолько водевильный персонаж, каким хочет казаться?
– А как вы считаете, дураки у Конгрива[89] действительно так уж глупы?
Эплби протестующе воздел руки.
– Кажется, наш девиз на сегодня: «Никаких иезуитских вопросов!» – сказал он. – Но все-таки, что вы на самом деле знаете о Хольме?
– Он хороший актер, а стало быть, весьма способный человек. И если кто-то отнесется к нему с пренебрежением, он с удовольствием пустит в ход свой талант, чтобы изобразить шарж на такого человека. Но, между прочим, у меня есть новости.
– Так-так, занятно.
– Не стоило бы с вами делиться, – Уинтер посмотрел поочередно в оба конца коридора, – но суть вот в чем. Помните, как вы заключили, что кража Ренуара непременно дело рук кого-то, живущего сейчас в доме? Это заставило меня перебрать все остальные дурные шутки и розыгрыши, о которых я слышал, чтобы проанализировать их с точки зрения осуществимости изнутри или извне. И я только что переговорил с Тимми по этому поводу, заставив его стоять под холодным душем. Это вовсе не жестокость. В конце концов, меня пригласили для участия в расследовании, и я имею право пускать в ход любые методы. И полученная информация указывает, что абсолютно все можно было осуществить, находясь за пределами дома. Согласен, в случае с картиной знание устройства комнат, как и образа жизни семьи, было бы полезно. Но если брать чисто практические аспекты, то наш шутник вполне может находиться вне Раста. Но гораздо важнее, разумеется, то, что происходило с рукописями.
