Краткая история семи убийств - Джеймс Марлон

И уходит. Забавно – не думаю, чтобы он так разговаривал с кем-нибудь другим в гетто. Так и не знаю, хотел он меня припугнуть или ум свой показать. Ему определенно не понравилось, что я не счел его симпатягой… Ну да хватит об этом козле. Скажи-ка мне лучше правду, Алекс Пирс: почему ты не можешь вернуться на Ямайку?

Джон-Джон Кей

Насчет халтурки эта двинутая на всю голову колумбийская сука проявила свое всегдашнее своеобразие. «Прикончить его, но не торопясь, чтобы он напоследок узнал: удар готовила не я, так что ничего личного. Просто пусть все негрилы от Бискейна до Кендалл-Уэст [224] научатся уважать маму-джаму».

Ее слова, не мои: эта лесбия-нелегалка до сих пор так и не научилась разговаривать, как янки. В общем, это я должен довести до мазафакера, пока тот истекает кровью. Она еще много всякой хрени буровила, которую я тоже не понял, – может, потому, что она сама толком не запомнила изначального послания. Эта сука все делает вид, будто приказы исходят от нее, хотя сама она всего лишь гребаная штафирка. Секретутка, блин. Да ну ее, эту Гризельду Бланко, нах. Я в Нью-Йорке, и поцелуйте все меня в очко.

Прикиньте, я снова оказался в Чикаго, хотя пообещал кой-кому из громил, что больше туда ни ногой, потому что последняя ликвидация, пять лет назад, вышла очень уж криво. Устранение того перца на Саут-Сайде выросло в чек на кругленькую сумму, который банда хотела обналичить. Чек я забрал на квартире у Денни, там и перемолвились по делам. Мне предложили: как насчет пятисот баксов по-быстрому? Мы вдвоем с Пако убираем одного кренделя по имени Юстас, и бабло на руки. «Юстас? – переспросил Пако. – Он что, педик какой-то?» Парень из банды не ответил. Сказал лишь, что все, в общем-то, просто: в девять десять по четвергам жена у него уходит на спевки в хор, а он усаживается в подвале со своим проектором, сигарой в одной руке и хером в другой и балуется под «Вишневые хлопушки» (выпуски с первого по четвертый). Пако соскочил, сказав, что он вор, а не громила. Когда я почти уже спустился в подвал, тот тип меня заметил, но с одной рукой на хере, а другой вообще стыд сказать где, ствола он схватить не успел. Я стрелял и все не мог остановиться. Грохот стоял такой, что я не сразу расслышал, как верещит его жена, – оказалась, как назло, дома. Она побежала, а я побежал за ней, молясь, чтобы она не успела домчаться до двери. Но она добежала и с воплями выскочила наружу. И вот мы бежим вниз по Мартин-стрит – она в комбинашке, тапках с помпонами и визжит как резаная, а я сзади с «Глоком». Шлепнул ее посреди дороги, как раз когда мимо проезжали два пикапа. Один затормозил, и я выстрелил в заднее стекло – жахал не останавливаясь, пока тот не въехал в дерево ярдах в семидесяти. Покончив с этим дерьмом, из Чикаго я был вынужден сделать ноги.

И вот когда я за полгода уже подостыл в Нью-Йорке, мне поступил звонок. Похоже, слушок пополз. Дело в Саут-Сайде вышло неряшливым и топорным, но без срыва. Единственный минус – большие сопутствующие потери, ну да это что. Я был молодой, но не дурак; дерзкий, но умел прислушиваться, а здесь дело обещало быть легким. Жидяра, что вел бухгалтерию банды вот уже десять лет, вдруг впал в подозрительную задумчивость. Кто знает, виноват он или нет – налицо были всего лишь снимки, где он заходит в офис ФБР, а через три часа оттуда выходит. Свое дело жид сделал: чек обналичил. К тому же на момент звонка он так мне надоел, что я сам собирался шмальнуть его в ванне. Четырнадцатое декабря, четыре часа вечера. 207-я улица, еврейский Бронкс, где какие-то ямайские ниггеры со смешным акцентом, которые обычно тише воды, начали понемногу просачиваться в окраины. Два этажа и чердак. Замки я чпокаю с семи лет. Главное – это ступеньки; я надеялся, что они чем-нибудь покрыты, это маскирует скрипы. Никаких деталей мне не дали – не сказали даже, сколько в доме комнат, так что приходилось все сложности брать на себя.

Первая дверь оказалась стенным шкафом (тоже мне, какой дурак помещает стенной шкаф у лестницы); вторая вела в санузел, третья походила на спальню, поэтому я вошел, ощущая легкое неудобство от излишнего веса нового ствола. Пусто. Я спустился в прихожую и отворил последнюю дверь. Тот паренек сидел, прислонясь к спинке кровати, как будто б меня ждал. Бля буду. Сидит и смотрит в упор, я даже не сумел выстрелить. А затем понял, что он пялится не на меня, а просто в никуда. Короче, куда-то сквозь, и при этом надрачивает. Вот же дела. Если стрелять сейчас, можно перебудить весь дом.

– Они щас спят на чердаке, – сказал он. – Ты ж знаешь, как оно у пожилых: подавай им температуру пятьдесять градусов [225], и баста.

Не прошло и недели, как «Нью-Йорк пост» разродился говёхой насчет новоявленного Сына Сэма [226]. А затем мне позвонил Пако и попросил приехать к нему в Майами. Короче, ну его нах, этот Нью-Йорк, да и всю эту озабоченную Америку – сплошная Гоморра вперемежку с гемором. Здесь у них замораживают алмазы и используют их как кубики льда. В общем, я улетел оттуда первым же рейсом.

И вот мы сидим в «Анаконде», где до меня доходит, что про нью-йоркское дельце дошло уже и сюда: сообщение о двойном убийстве; дескать, муж с женой убиты во сне, оба застрелены в голову. В «Анаконде» кипит ночная жизнь; говорят, тут в артистической уборной готовится к выступлению Донна Саммер [227], а в VIP-зоне отдыхает и еще кое-кто из мира знаменитостей. Ко мне подходит братан по имени Бакстер; я знаю, что он перец ничего себе.

– Что, еще один мазафакер за солнечной ванной пожаловал? – смеется он, а затем его взгляд становится серьезным. – Хорошо ты там зачистил, в Нью-Йорке.

– Бог ты мой, да лишь бы мама-джама была довольна. Пако знает, что ты здесь?

– Да ну его нах, мелкого putito.

– Значит, не знает.

– Не, а серьезно, Джей-Джей: что ты здесь делаешь?

– Да вот, сушу весла. Брат притащил меня сюда из Нью-Йорка, там сейчас жарковато, надо слегка остудить задницу. Или кому-то здесь по ней напинать.

– А вот с этим давай в какой-нибудь другой клуб. В «Тропик Сити» через дорогу не пробовал?

– А здесь чем плохо?

– Древний китайский секрет.

– То есть?

– Слушай, я тебе озвучиваю только потому, что у меня к тебе нежные чувства.

– Что?.. Музыка, блин, громко орет.

– Видишь вон там кубинцев? Большой стол на шестерых?

– Да.

– Их тут нынче замочат.

– Откуда ты знаешь, что они кубинцы?

– Да ты на пиджачины их взгляни. У колумбийцев хоть какой-то вкус, а у этих… Мы за ними уже давненько ходим, да только застать их вместе никак не удавалось. Зато теперь всех за одним столиком подловили. Все равно что когда телка тебе за одну ночь и отсасывает, и в жопу дает. Двое из них неправильно мою шефиню терли, а она с такой хренью не мирится. Так что гореть им тут нынче, как в Сонгми [228]. Потеха будет что надо. Поимей в виду. Со всеми вытекающими.

– Понял, брат. Спасибо за наколку.

Пако я застал у барной стойки с какой-то телкой, которой он обеими руками обжимал титьки, как бы вместо лифчика.

– Эй, чувак, надо дуть отсюда: тут что-то серьезное затевается.

– Дуть? А в какое именно место? Я вот в хэ себе не дую, а с Шарленой знай балую. Хошь одну сисю дам помацать?

– Я серьезно, чувак. Мотать отсюда надо.

– Да брось ты, ну… Тут Донна Саммер выступает. А еще, говорят, в каком-то номере Джин Симмонс с Питером Криссом [229] китайскую цыпку на пару разделывают. Остынь, чувак, охолони: ты не видишь, я занят?

– Я тут что, по ушам тебе втирать пришел? Сейчас говно метнут в вентилятор – брызнет по всем углам. Так что перестань колупать эту блядву и слушай меня.