Пристрастие к смерти - Джеймс Филлис Дороти

— Холлиуэлл возил меня в церковь Святого Матфея в тот вечер, когда умер мой сын. Расскажите коммандеру, как было дело, Холлиуэлл.

— Все, миледи?

— Разумеется.

— Леди Урсула позвонила мне в десять минут шестого и попросила приготовить машину. Она сказала, что сама спустится в гараж и мы как можно тише выедем через задние ворота. Уже сидя в машине, она велела ехать в Паддингтон, к церкви Святого Матфея. Мне было необходимо свериться с картой, что я и сделал.

Значит, они уехали примерно за час до появления Доминика Суэйна, отметил Дэлглиш. Квартира над гаражом была пуста. Суэйн, видимо, решил, что Холлиуэлл уже отбыл на выходные.

— Когда мы подъехали к церкви, — продолжал тем временем Холлиуэлл, — леди Урсула попросила меня припарковать машину у южного входа, сзади. Ее светлость позвонила, сэр Пол открыл ей, и они вошли внутрь. Спустя приблизительно полчаса она вернулась и попросила меня присоединиться к ним. Это было около семи часов. Сэр Пол находился в церкви с еще одним человеком, бродягой. На столе лежал лист бумаги, на котором от руки было написано строк восемь. Сэр Пол сказал, что собирается подписать их, и хотел, чтобы я заверил его подпись. Потом он расписался, а я поставил свое имя ниже. То же самое сделал бродяга.

— Нам повезло, что Харри умел писать, — заметила леди Урсула. — Впрочем, он был старым человеком, а в те времена в государственных школах обучали этому искусству.

— Он был трезв? — спросил Дэлглиш.

Ответил Холлиуэлл:

— От него пахло, но он твердо держался на ногах и без труда написал свое имя. Он не был пьян настолько, чтобы не понимать, что делает.

— Вы прочли то, что было написано на бумаге?

— Нет, сэр. Это было не мое дело, и я не стал читать.

— Чем вы писали?

— Авторучкой сэра Пола. Он подписался сам, потом передал ручку мне, потом — бродяге. Когда все три подписи были поставлены, он промокнул бумагу. После этого бродяга вышел через дверь справа от камина, а мы с леди Урсулой уехали. Сэр Пол остался в ризнице. Он не провожал нас до двери. Леди Урсула сказала, что хочет прокатиться, прежде чем возвращаться домой. Мы поехали на Парламент-Хилл-Филдз, потом — в Хэмпстед-Хит. Там остановились на краю лесопарка, и ее светлость минут десять посидела в машине. После этого я отвез ее домой, мы приехали около половины десятого. Леди Урсула попросила высадить ее так, чтобы она могла войти в дом незаметно, а машину велела оставить на Камден-Хилл-сквер, что я и сделал.

Значит, никто не видел, как они уехали и вернулись, отметил Дэлглиш. Ужин она попросила принести ей наверх на подносе (суп в термосе и копченую лососину), так что никто ее не беспокоил, пока мисс Мэтлок не пришла стелить постель.

— После того как вы поставили на бумаге свою подпись, сэр Пол что-нибудь сказал? — обратился он к Холлиуэллу.

Тот посмотрел на леди Урсулу, но на сей раз не получил от нее помощи.

— Он что-нибудь сказал вам, Харри Маку или своей матери? — повторил Дэлглиш.

— Харри там уже не было. Как я уже сказал, он расписался и ушел. Он вообще, похоже, не был ни разговорчивым, ни компанейским человеком. Сэр Пол действительно сказал — ее светлости — всего три слова: «Присмотри за ним».

Дэлглиш перевел взгляд на леди Урсулу. Та сидела совершенно неподвижно, положив руки на колени и глядя сквозь зеленый гобелен в какое-то воображаемое будущее. Дэлглишу показалось, что он увидел неуловимую улыбку на ее губах. Он снова повернулся к Холлиуэллу.

— Значит, вы признаете, что солгали, когда я вас спросил, не могли кто-нибудь тем вечером взять машину или велосипед без вашего ведома? И солгали, сказав, что не покидали своей квартиры весь вечер?

— Да, сэр, я солгал, — спокойно ответил Холлиуэлл.

— Это я попросила его солгать, — вмешалась леди Урсула. — То, что произошло в ризнице между мной и моим сыном, не имеет отношения к его смерти, независимо от того, сам он себя убил или нет. Мне было важно, чтобы вы тратили время и усилия на поиск его убийцы, а не вмешивались в частную жизнь семьи. Когда я уходила, мой сын был жив, и я попросила Холлиуэлла никому не рассказывать о нашем визите. А он человек, привыкший подчиняться приказам.

— Некоторым приказам, миледи, — уточнил Холлиуэлл.

Издали взглянув на нее, он мрачно улыбнулся. Она ответила ему едва заметным довольным кивком. Дэлглишу показалось, что на какой-то миг эти двое забыли, что, кроме них, в комнате есть еще люди; в тот миг они пребывали в своем тайном мире, где существовали особые привязанности. Они продолжали, как и прежде, стоять вместе, плечом к плечу. И у Дэлглиша не было никаких сомнений относительно того, что их связывает. Хьюго Бероун был командиром Холлиуэлла, а она — матерью сэра Хьюго. Для нее он был готов на гораздо большее, чем ложь.

О Барбаре Бероун почти забыли, но сейчас она вскочила из-за стола и почти бросилась к Дэлглишу. Розовые ногти вцепились в его пиджак. Всю ее фальшивую утонченность и невозмутимость как ветром сдуло, перед ним стояла испуганная девочка.

— Это неправда! — кричала она. — Он не мог этого сделать! Дикко не выходил из дома. Разве вы не видите? Мэтти ревнует, потому что на самом деле он никогда ее не любил. Да это и невозможно — вы посмотрите на нее. А семья всегда его ненавидела, и его, и меня. — Она оглянулась на леди Урсулу. — Вы не хотели, чтобы Пол женился на мне. Вы всегда считали, что я недостаточно хороша для ваших бесценных сыновей, для обоих. Ну так теперь этот дом принадлежит мне, и я думаю, что вам лучше его покинуть.

— Боюсь, это не так, — спокойно возразила леди Урсула.

Она с трудом повернулась и сняла со спинки кресла висевшую на ней сумку. Все напряженно наблюдали, как ее скрюченные пальцы роются в ней. Потом она извлекла сложенный лист бумаги и сказала:

— То, что подписал там мой сын, — завещание. Вы будете достаточно, но не чрезмерно обеспечены. А дом и все остальное имущество оставлены мне в доверительное распоряжение до совершеннолетия его еще не родившегося сына. Если ребенок не выживет, все перейдет ко мне.

У Барбары на глаза навернулись слезы, как у обиженного ребенка.

— Почему он это сделал?! — закричала она. — Как вы его заставили?

Но леди Урсула ответила, глядя не на нее, а на Дэлглиша, как будто это он задал вопрос.

— Я поехала туда, чтобы попробовать урезонить его, убедиться, что он знает о ребенке, уверен, что это его ребенок, спросить, каковы его намерения. Но присутствие бродяги навело меня на мысль. У меня неожиданно появилось два свидетеля. И я сказала ему: «Если она носит твоего ребенка, я хочу сделать все, чтобы он благополучно появился на свет и чтобы его будущее было гарантировано. Если ты сегодня умрешь, она унаследует все и отчимом твоего сына станет Лампарт. Ты этого хочешь?» Он молча сел за стол. Я достала из верхнего ящика лист бумаги и положила перед ним. Не говоря ни слова, он написал это завещание — всего восемь строк. Разумный годовой доход для жены, все остальное — сыну под мое доверительное управление до его совершеннолетия. Вероятно, он хотел от меня отделаться; думаю, так оно и было. Или ему было все равно, это тоже возможно. Ему казалось само собой разумеющимся, что на следующий день он оформит все должным образом. Многие из нас именно так и поступают. А может быть, он каким-то образом знал, что не переживет предстоящую ночь. Впрочем, это, конечно, смешно.

— Вы солгали, сказав, что позднее в тот вечер еще раз говорили с Холлиуэллом, — сказал Дэлглиш. — Вы не могли не понимать, что рано или поздно он окажется под подозрением. А поскольку солгал он по вашей просьбе, вы, чувствуя, что обязаны ему, решили хотя бы обеспечить ему алиби. Еще вы солгали насчет ежедневника вашего сына. Вы знали, что в шесть часов вечера он все еще находился здесь, в доме. Когда позвонил генерал, вы спускались в кабинет и доставали его из ящика стола.

— В моем возрасте память уже не так крепка, — слукавила она и с мрачным удовольствием добавила: — Думаю, прежде я никогда не лгала полиции. Людям моего круга редко приходится это делать. Но если уж мы это делаем, то, уверяю вас, с готовностью и умением, быть может, даже большими, чем другие. Впрочем, вы наверняка никогда в этом и не сомневались.