Это смертное тело - Джордж Элизабет

Ему это место не понравилось, но тут уж ничего нельзя было поделать. Он был ее опекуном («да, да, понимаете теперь?»), он должен был ее защитить, а это означало, что на него возложена обязанность, которую ему надлежит исполнять. Но он услышал, как в голове у него поднимается ветер. «Я во власти Тартара, — донеслось из вихря. — Слушай, просто слушай. Нас семеро, и мы стоим возле его ног». Он быстро надел наушники и включил звук на полную мощность, чтобы слышать только пение виолончели и скрипок.

Тропа, которую он выбрал, была неровной, пыльной и усыпанной камнями, на обочине лежали прошлогодние листья, хотя и более тонким слоем, чем на земле под деревьями, шатром раскинувшимися над его головой. На кладбище царила прохлада, воздух был чист и свеж, и он подумал, что может сосредоточиться на этом — на ощущении воздуха и запахе свежей зелени — и голоса не станут его мучить. Он глубоко вздохнул и расстегнул ворот рубашки. Тропа изогнулась, и он увидел женщину впереди себя. Она остановилась посмотреть на памятник.

Этот памятник отличался от других. Погода и его не обошла своим вниманием, но растительности под монументом не было, и он стоял гордый и незабытый. На мраморном основании лежал спящий лев. Льва изваяли в натуральную величину, поэтому и основание было большое, покрытое высеченными надписями и именами, и они не стерлись.

Она провела рукой по каменному животному, погладила его широкие лапы и морду с закрытыми глазами. Ему показалось, что она сделала это на удачу, и, когда она пошла дальше, он тоже прикоснулся пальцами к каменному льву.

Женщина свернула направо, на более узкую дорожку. Навстречу ей ехал велосипедист, и она шагнула в сторону, в заросли дикого винограда и щавеля, где шиповник обвивал крылья молящегося ангела. Немного дальше она снова уступила дорогу парочке, шедшей рука об руку, при этом каждый другой рукой толкал перед собой коляску. Ребенка в коляске не было, там стояла корзинка с продуктами для пикника и бутылки, блеснувшие на солнце, когда он проходил мимо. Она приблизилась к скамье, на которой сидела группа мужчин. Они курили и слушали музыку, доносившуюся из бумбокса. Музыка была азиатской, да и мужчины были азиатами. Музыка звучала так громко, что даже он слышал ее, несмотря на пение виолончели и скрипок в наушниках.

Он вдруг понял, что она — единственная женщина, которая ходит по этому месту одна. Подумал, что это опасно, и его страхи подтвердились, когда головы азиатов повернулись ей вслед. Мужчины не двинулись, не пошли за ней, но он знал, что им этого хотелось. Одинокая женщина означает предложение мужчине, а если нет, такую женщину следует научить дисциплине.

Как глупо она сделала, придя сюда. Каменные ангелы и спящие львы не смогут защитить от опасностей, подстерегающих ее в таком месте. Стоит светлый летний день, но над кладбищем нависли деревья, повсюду растет густой кустарник, так что нет ничего легче, чем напасть на женщину, оттащить в кусты и сделать с ней что угодно.

Ей нужна защита в мире, в котором никого нет. Как же она этого не понимает?

Тропа вышла на поляну с некошеной травой, побуревшей из-за недостатка дождей и вытоптанной людьми, идущими к часовне. Часовня, построенная в форме креста, была кирпичной, со шпилем, упиравшимся в небо, с круглыми окнами-розетками на стенах трансепта. Но войти в часовню было нельзя: здание оказалось разрушено. Только вблизи он увидел, что от двери остались лишь железные перекладины, окна заколочены металлическими листами, а между переплетами окон-розеток уже не витражи, а дикий виноград, прильнувший к окнам как мрачное напоминание о том, что ждет каждого в конце жизни.

Он удивился тому, что часовня совсем не такая, какой выглядела даже с короткого расстояния от тропы, но, похоже, для женщины это не было новостью. Она приблизилась к развалинам и, вместо того чтобы посмотреть на них, подошла к скамье, стоящей на некошеной траве. Он понял, что сейчас она повернется, сядет к нему лицом и увидит его, и рванулся в сторону, где позеленевший от лишайника ангел обнимал крест каменной рукой. В поисках укрытия он нырнул за памятник, а женщина тем временем уселась на каменную скамью, открыла сумку и вынула книгу, но, конечно, не справочник «А-Z», ведь она уже знала, где находится. Это мог быть сборник поэзии или молитвенник. Она начала читать и вскоре полностью погрузилась в чтение. «Глупо», — подумал он. «Она зовет Иеремиила», [10] — сказали ему голоса, заглушая музыку виолончели и скрипок. И почему они такие громогласные?

Ей нужен защитник, сказал он себе в ответ на голоса. Она должна быть настороже.

Поскольку она не настороже, он приглядит за ней сам. Это его единственный долг.

Глава 3

Ее звали Джина Диккенс, и она была новой подругой Гордона Джосси, хотя, конечно, отрекомендовалась не так. Джина не употребила слова «новая», потому что, как оказалось, не знала, что у Джосси была старая подруга, или бывшая, или как там еще можно назвать Джемайму Хастингс. Не произнесла она и слова «подруга». В доме Джина еще не жила, но с улыбкой сказала, что очень надеется на это. Здесь она бывала чаще, чем в собственном жилище — крошечной комнатке над чайной «Безумный шляпник». Это в Линдхерсте, на Хай-стрит, пояснила она, и шум там от зари до темноты просто устрашающий. Да и с наступлением темноты не становится тихо, ведь сейчас лето, рядом несколько отелей, паб, рестораны… туристов понаехало… Если бы она оставалась там сейчас, то больше четырех часов сна ей бы не урвать. Честно сказать, она совсем туда не стремились.

Они вошли в дом, и Мередит тотчас заметила, что ни одной вещи Джемаймы там не осталось, по крайней мере в кухне, а дальше Мередит и идти не захотела. В голове у нее загудели тревожные колокола, ладони вспотели, пот из-под мышек заструился по бокам. Отчасти это было из-за жары, но главным образом из-за ощущения, что здесь что-то не так.

Мередит еще на улице почувствовала, что в горле у нее сухо, словно в пустыне. Наверное догадавшись об этом, Джина Диккенс усадила ее за старый дубовый стол и принесла из холодильника воду в ледяной бутылке, такую, от которой Джемайма отказалась бы с презрением. Джина налила им обеим по стакану и сказала:

— У вас такой вид, словно вы… Не знаю даже, как назвать.

— Сегодня наш день рождения, — глупо сказала Мередит.

— Ваш и Джемаймы? Кто она?

Поначалу Мередит не поверила, что Джина Диккенс ничего не знает о Джемайме. Как он мог так долго жить с Джемаймой и ничего не сказать о ней своей… Неужели Джина его новая любовница? Или она у него в череде любовниц? А где все остальные? Где Джемайма? Ох, Мередит с самого начала знала, что ничего хорошего от Гордона Джосси не дождешься.

— …в саду Болдер, — говорила Джина. — Возле Минстеда. Вы знаете это место? Он там крышу крыл, а я заблудилась. У меня была карта, но я ничего не понимаю даже с картой. Не ориентируюсь в пространстве. Север, запад — мне это ничего не говорит.

Мередит поднялась. Джина рассказывала ей о том, как повстречалась с Гордоном Джосси, но Мередит это было безразлично. Ее интересовала только Джемайма Хастингс.

— Он ни разу не упомянул Джемайму? А «Королевские кексы»? Магазин, который она открыла в Рингвуде?

— Кексы?

— Это ее бизнес. Сначала она занималась этим дома, потом дело у нее разрослось, надо было поставлять продукцию в пекарни, отели и на детские праздники… Он что же, ни разу об этом не говорил?

— Боюсь, что нет. Ни разу.

— А о ее брате? О Робби Хастингсе? Он агистер. [11] Это… — Мередит обвела рукой пространство вокруг дома, — часть его земли. Она была землей его отца. И деда. И прадеда. Их семья так долго этим занимались, что эту часть Нью-Фореста стали называть Хастингсом. Вы этого не знали?

Джина покачала головой. У нее был озадаченный, даже слегка испуганный вид. Она отодвинулась вместе со стулом на несколько дюймов от стола и перевела взгляд с Мередит на торт, который та по глупости принесла в дом. До Мередит дошло, что Джина боится не Гордона Джосси (хотя следовало бы, черт побери!), а ее, Мередит, потому что она ведет себя очень странно.