В 4:50 с вокзала Паддингтон - Кристи Агата

– Это все хозяин, все он. Гроша нипочем не потратит. Мне ведь, коли на то пошло, чтоб содержать имение в порядке, положены два взрослых помощника и мальчик на подхвате, так он и слышать ничего не желает. Насилу его уговорил завести мотокосилку в хозяйстве. Он думал, я так и буду ему выкашивать всю траву перед домом вручную.

– Но если что-то придумать, чтобы имение приносило доход – подремонтировать сперва кое-что?

– Такое имение дохода давать не будет – чересчур все запущено. Да и потом ему это ни к чему. Его заботушка – деньгу копить, и только. А то он не знает, что случится, когда его не станет – молодые-то господа мигом пустят имение на продажу. Того лишь и дожидают, чтобы он преставился. А денежки, говорят, им достанутся после его смерти немалые.

– Он, вероятно, очень богатый человек?

– Богатство пошло от бисквитной фабрики. Начинал старик, папаша нынешнего мистера Кракенторпа. Востер был человек, по всему видать. Сколотил состояние, да и завел себе это поместье. Жесткий был, как кремень, говорят, обиду век не прощал. Но при всем том – широкий. Совсем не скупердяй. Сыны, что один, что другой, не оправдали, рассказывают, его надежд. Отец им – и образование, и воспитание, какое требуется господам, Оксфорд там и прочее. А они до того выросли господами, что погнушались заниматься бизнесом. Младший женился на актерке и кончил тем, что разбился, выпивши вел машину. Старшего, который наш, отец с рождения не жаловал. Все больше по заграницам, наш-то, понакупал там статуй языческих и посылал их домой. По молодости он не такой был прижимистый – это с годами на него нашло. Ну, а с папашей, я слыхал, они не ладили, это да.

Люси с выражением вежливого интереса на лице впитывала всю эту информацию. Старый садовник прислонился к стене, готовый продолжать семейную хронику. Он явно предпочитал работать языком, а не руками.

– Помер он перед войной, прежний-то хозяин. До того был нравный – беда. Слова не скажи поперек, не потерпит.

– И что, когда он умер, приехал нынешний мистер Кракенторп и поселился здесь?

– С семейством со своим, да. Они уже, почитай, подросли к тому времени.

– Но позвольте… А, так вы говорите о войне 1914 года!

– Почему, нет. В 1928 году он помер, я и говорю.

Люси оставалось предположить, что 1928 год – это и значит «перед войной», хотя сама она, вероятно, подобрала бы иное определение.

Она сказала:

– Ну что ж, не стану больше вас задерживать. Нельзя отвлекать вас от работы.

– М-гм, – отозвался без воодушевления старик Хиллман, – в такое время дня много ли наработаешь. Света не хватает.

Люси пошла назад к дому, задержавшись по пути, чтобы обследовать подозрительно укромную березовую рощицу и купу азалий.

В холле она застала Эмму Кракенторп за чтением письма. Только что доставили дневную почту.

– Завтра приезжает мой племянник со школьным товарищем. Комната Александра – та, что над парадной дверью. Джеймсу Стоддарт-Уэсту подойдет соседняя. Будут пользоваться ванной, которая напротив.

– Хорошо, мисс Кракенторп. Я позабочусь, чтобы комнаты были готовы.

– Приедут утром, перед ланчем. – Она слегка замялась. – И наверняка – голодные.

– Еще бы! – отозвалась Люси. – Ростбиф, как вы думаете? И, может быть, пирог на патоке?

– Александр – большой охотник до сладких пирогов.

Наутро мальчики были в Резерфорд-Холле. Гладкие, волосок к волоску, прически, обманчиво ангельские физиономии и безупречные манеры. Александр Истли был белокур и голубоглаз, Стоддарт-Уэст – темноволос и в очках.

За ланчем предметом их вдумчивого обсуждения были события спортивной жизни, с отдельными вкраплениями из области космической фантастики. По степени серьезности этот процесс напоминал диспут двух почтенных ученых мужей об орудиях эпохи палеолита. Люси на этом фоне положительно ощущала себя недоростком.

Говяжий филей был сметен в мгновенье ока, пирог на патоке – умят до последней крошки.

Мистер Кракенторп проворчал:

– С такими едоками недолго остаться без кола, без двора.

И получил от Александра взгляд, исполненный голубоглазой укоризны:

– Мы обойдемся бутербродами с сыром, дед, если мясо тебе не по карману.

– Не по карману? Глупости. Я просто не люблю излишеств.

– У нас излишеств не осталось, сэр, – сказал Стоддарт-Уэст, глядя себе в тарелку, которая служила неопровержимым подтверждением этих слов.

– Да вы съедаете вдвое больше моего.

– Мы сейчас проходим этап интенсивного роста, – объяснил Александр, – предполагающий усиленное потребление белков.

Мистер Кракенторп буркнул что-то невнятное.

Мальчики вышли из-за стола, и Люси услышала, как Александр, словно бы извиняясь, говорит товарищу:

– Ты не обращай внимания на деда. Он то ли на диете, то ли еще что, и в результате – с заскоком. Жуткий к тому же скряга. Закомплексован, по-моему, на этой почве.

Стоддарт-Уэст сказал понимающе:

– У меня была тетка, все думала, что ей грозит разоренье. А у самой – куча денег. Врач считал, что это болезнь… Футбольный мяч у тебя, Алекс?

Убрав со стола и помыв посуду, Люси вышла наружу.

Слышно было, как вдали, на лужайке, перекликаются мальчики. Люси пошла в другую сторону, вдоль подъездной аллеи, и оттуда свернула в густые заросли рододендронов. Начала проверять куст за кустом, отводя прочь и придерживая листья, заглядывая вниз. Переходила от одного куста к другому, шаря по земле клюшкой для гольфа – и вздрогнула, услышав вежливый голос Александра Истли:

– Ищете что-нибудь, мисс Айлзбарроу?

– Мяч для игры в гольф, – быстро отозвалась Люси. – Точнее, сразу несколько. Я тут упражнялась с клюшкой в дневные часы и растеряла массу мячей. Сегодня решила, что пора уже хоть сколько-то отыскать.

– Мы вам поможем, – с готовностью предложил Александр.

– Ох, это будет очень мило. Я думала, вы заняты игрой в футбол.

– В футбол долго не погоняешь, – объяснил Стоддарт-Уэст. – Взмокнешь весь. А вы серьезно занимаетесь гольфом?

– Люблю, во всяком случае. Но возможность предоставляется не часто.

– Ну да, понятно. Ведь это вы здесь занимаетесь готовкой?

– Да.

– И ланч сегодняшний вы готовили?

– Да, я. Как, ничего?

– Просто класс, – сказал Александр. – Нас в школе кормят кошмарным мясом, пересушенным, как я не знаю что. Мне нравится, когда говядина розовая внутри, сочная. Пирог на патоке был тоже обалденный.

– Вы мне должны сказать, что любите больше всего.

– А можно как-нибудь испечь яблочные меренги? Для меня ничего нет вкуснее.

– Конечно.

Александр испустил блаженный вздох.

– В доме под лестницей есть набор для часового гольфа, – сказал он. – Можно установить на газоне и поиграть. Ты как смотришь, Стоддарт?

– Годится! – сказал Стоддарт-Уэст.

– Он на самом-то деле не австралиец, – любезно пояснил Александр. – А говорит, как они, для практики, на случай если предки в будущем году возьмут его на международный матч по крикету.

С благословения Люси мальчики отправились за набором для часового гольфа. Немного позже, возвращаясь обратно в дом, она застала их за установкой его на подстриженном газоне и спорами о том, как располагать цифры.

– Мы не хотим, как на циферблате, – сказал Стоддарт-Уэст.

– Это детская игра. Пусть как на настоящей площадке. «Длинные» лунки и «короткие». Жаль только, цифры заржавели. Почти ничего не разобрать.

– Мазнуть бы по каждой белой краской, – сказала Люси. – Могли бы завтра раздобыть немного и покрасить.

– Хорошая мысль. Слушайте! – Лицо у Александра просияло. – По-моему, в Долгом амбаре до сих пор хранятся банки с белилами – остались после маляров. Пошли, посмотрим?

– А что это – Долгий амбар? – спросила Люси.

Александр показал на длинное каменное строение, стоящее немного отступя от дома и ближе к задней аллее.

– Он очень старый. Дед прозвал его Отхожий сарай и хвастает, будто он уцелел еще со времен Елизаветы Первой, но это он так, для форсу. Здесь раньше стояла ферма и амбар был при ней. Мой прадед ферму снес и на ее месте построил этот ужасный дом… В Долгом амбаре, – прибавил он, – большая часть дедовой коллекции. То, что он в молодости присылал домой из-за границы. Тоже в основном порядочный кошмар. Иногда там собираются играть в вист, и так далее. Дамы из «Женского института». Устраивают распродажи рукоделья. Ну что, пошли?