Плач - Сэнсом Кристофер Дж.

Медик развел руками:

— Каждый делает что может, хотя, видит Бог, этого мало. Говорят, что городские власти взялись за это. Они получили деньги от короля, но все равно ничего не движется.

— Я смотрю, в городе с каждым днем все больше нищеты.

— Нищеты и болезней.

Мы немного помолчали, а потом, чтобы поднять настроение, я сказал:

— У меня хорошая новость. Тамасин снова забеременела. Ребенок должен родиться в январе.

Малтон широко улыбнулся, сверкнув крепкими белыми зубами:

— Слава богу! Передай ей, что я буду рад снова помогать ей в течение беременности.

— Нас обоих приглашают на первый день рождения Джорджа. Двадцать седьмого числа.

— С радостью приду. — Мой друг взглянул на меня. — В понедельник на следующей неделе. И в тот понедельник будет… — Он некоторое время молчал в нерешительности. — Годовщина…

— День, когда потонула «Мэри Роуз». Когда столько людей погибло и я чуть не погиб вместе с ними. — Я понурился и печально покачал головой: — Кажется, мирный договор подписан. Наконец.

— Да. Говорят, король сохранит за собой Булонь или то, что от нее осталось, еще на десять лет.

— Небольшое достижение, если учесть всех погибших и крушение денежной системы, чтобы заплатить за это.

— Знаю, — согласился Гай. — А как у тебя, не прошло чувство, что земля уходит из-под ног, как бывало после гибели корабля?

Я поколебался, вспомнив тот момент на сожжении.

— Теперь уже очень редко.

Доктор Малтон пристально посмотрел на меня, а потом сказал более веселым тоном:

— Маленький Джордж — восхитительный сорванец. С новым братиком или сестренкой он начнет обижаться, что ему уделяют меньше внимания.

Я криво усмехнулся:

— Братья и сестры… Да, они не всегда ладят между собой.

Не называя имен, я рассказал Гаю кое-что про тяжбу миссис Слэннинг. Он внимательно слушал, и в сгущающихся сумерках его темные глаза блестели от света свечей.

— Я думал, что эта женщина на самом деле получает удовольствие от своей злобы на брата, но после того, что она сказала сегодня, думаю, тут может быть нечто большее.

Гай печально задумался:

— Похоже, эта ссора имеет давнюю историю.

— Думаю, да. Я даже хотел потолковать об этом с моим оппонентом, он здравомыслящий человек, — посмотреть, не сможем ли мы их примирить. Но, строго говоря, это было бы нарушением профессиональной этики.

— И могло бы не привести ни к чему хорошему. Некоторые ссоры зашли так далеко, что их не уладишь миром. — Печаль на лице Малтона усугубилась.

Мартин и Агнесса принесли следующую смену блюд — тарелки с курицей и беконом и миски с разнообразными овощами.

— Ты сегодня необычно пессимистичен, — сказал я Гаю. — А я могу привести пример, где человек, от которого я меньше всего этого ожидал, принес мне оливковую ветвь. — И я рассказал ему о записке от Билкнапа и деньгах.

Мой друг посмотрел мне в глаза:

— И ты поверил ему? Вспомни обо всем, что он сделал в прошлом!

— Похоже, он умирает. Но… — Я пожал плечами. — Нет, даже теперь я не могу заставить себя поверить Билкнапу.

— И умирающий зверь может укусить.

— Ты сегодня в мрачном настроении.

— Да, — тихо сказал врач. — В мрачном. Я все думаю о том, что произошло сегодня утром на Смитфилдской площади.

Я положил нож. В последние месяцы гонений я избегал обсуждать с Гаем религиозные вопросы, так как знал, что он всегда оставался католиком. Но, чуть поколебавшись, я все-таки сказал:

— Я был там. Они сделали из этого целое представление — епископ Гардинер и половина Тайного совета смотрели на сожжение с большого крытого помоста. Меня заставил пойти туда казначей Роуленд: королевский секретарь Пэджет потребовал представителей от каждого инна. И вот я сидел и смотрел, как четыре человека сгорают в муках, оттого что не верят в то, во что велит король Генрих. Правда, им повесили по мешочку пороха на шею, и в итоге несчастным разнесло головы. Да, когда я был там, земля снова заколебалась у меня под ногами, как палуба того тонущего корабля. — Приложив руку ко лбу, я заметил, что она слегка дрожит.

— Да смилостивится Господь над их душами, — тихо произнес мой собеседник.

Я пристально посмотрел на него.

— Как это понимать, Гай? Ты думаешь, им нужна милость за то, что они говорили то, во что верили? Что священники не могут превратить кусок хлеба в тело Христово?

— Да, — тихо проговорил Малтон. — Я верю, что они заблуждались, отрицая таинство мессы — ту правду, которой Бог и Церковь учили нас веками. А это опасно для всех наших душ. И они заполонили весь Лондон, скрываясь в своих собачьих норах, эти сакраментарии, и даже хуже — анабаптисты, которые не только отрицают мессу, но и верят, что все общество должно быть разрушено и все должно быть общим для людей.

— В Англии за все время было всего несколько анабаптистов, лишь горстка отступников-голландцев. Они воспитывались во зле. — Я сам услышал раздражение в своем голосе.

Гай гневно возразил:

— А эта женщина, Эскью? Она хвалилась своим отрицанием мессы. И ведь Эскью даже не ее настоящая фамилия, после замужества ее фамилия Кайм, но она бросила мужа и двоих малых детей, чтобы пойти в Лондон и произносить речи перед здешними жителями! Так ли должна вести себя женщина?

Я уставился на своего старого друга, чье величайшее достоинство заключалось в неизменной мягкости и доброте. Он поднял руку.

— Мэтью, это не значит, что их нужно убивать таким страшным образом. Нет, я так не считаю, нет. Тем не менее они были еретиками, и их следовало… заставить молчать. А если ты хочешь поговорить о жестокости, вспомни, что делала другая сторона, радикалы. Вспомни, что делал Кромвель с теми, кто отказывался принять верховенство короля десять лет назад, вспомни монахов, выпотрошенных заживо в Тайберне [9]. — Его лицо пылало эмоциями.

— Два заблуждения не составят истину.

— Нет, не составят. Мне, как и тебе, противна жестокость с обеих сторон. И я бы хотел увидеть конец жестокостям. Но не вижу. Вот что я имел в виду, говоря, что некоторые ссоры зашли так далеко, что их не уладишь миром. — Он посмотрел мне в глаза: — Но я не жалею, что король наполовину вернул нас к Риму и поддерживает мессу. Я бы хотел, чтобы он вернул нас к Риму до конца, — продолжал мой гость, все более пылко и страстно, — а старые обиды, нанесенные католической Церковью, сейчас заглаживаются, Тридентский собор, собранный папой Павлом Третьим, многое реформирует. В Ватикане есть люди, которые обратятся к протестантам и вернут их в лоно Римской церкви. — Он вздохнул. — Все говорят, что королю все хуже. А принцу Эдуарду еще нет и девяти. Я считаю это неправильным — что монарх назначает себя главой христианской церкви, объявляет, что он, а не папа, является гласом Божьим в претворении церковной политики. Как же маленький мальчик будет осуществлять этот главенство? Англии лучше воспользоваться возможностью вернуться в лоно святой Церкви.

— Церкви, которая сжигает людей во Франции и Испании посредством инквизиции? И намного больше, чем здесь. А император Священной Римской империи развязывает новую войну против своих подданных протестантов.

— Ты опять стал радикалом? — спросил Гай.

— Нет! — Я повысил голос. — Когда-то я надеялся, что новая вера, основанная на Библии, ясно покажет людям мир Божий. Мне ненавистна последовавшая за этим болтовня о разделении, ненавистны эти радикалы, использующие выдержки из Библии, как приговор, как гвозди в крышке гроба, подобно папистам настаивая на том, что только они правы. Но когда молодую женщину вынесли к столбу на стуле, потому что перед этим ее пытали, а потом сожгли заживо перед высокими лицами государства, поверь мне, я смотрел на это без всякой тоски по старой религии. Я помню Томаса Мора, этого несгибаемого паписта, и людей, которых он сжег за ересь.

— Если б мы только могли найти суть истинного благочестия, которое заключается в жалости, милосердии, единстве… — печально проговорил Малтон.