Без очереди в рай - Вежина Диана

«Я ведь как рассчитывала, Яночка. От одного мошеннического эпизода правоохранительные органы отмахнутся с легкостью. Закрыть глаза на целый ряд таких сомнительных деяний, очевидно, несколько сложнее. Невозможно на корню скупить буквально всех, никакая бухгалтерия не выдержит. К тому же для страховки я предполагала к делу подключить еще и СМИ, с этакой затеей я бы, право, справилась. Тоже развлечение для старухи, как ты думаешь?

Но прежде мне необходимо было убедиться, что ни твоя сестра, ни ты (уж ты меня прости) никоим образом с аферами не связаны. На это мне потребовалось время, ошибку допустить я не имела права. Догадываюсь, что тебя порядком удивляли некоторые из моих вопросов. Надеюсь, ты теперь отчасти понимаешь, почему я действовала так. В конечном счете из твоих ответов я почерпнула больше информации, чем тебе могло бы показаться. Иные навыки непросто забываются. Прокачивать объект “на косвенных” меня учили там же (и тогда), где обучали и героев Богомолова. При случае перелистай его роман.

Твой арест стал для меня полнейшей неожиданностью. К тому моменту я уже была целиком и полностью уверена: к басмаевским делам ни ты, ни даже Лера прямо не причастны. У меня тогда сложилось впечатление, что кому-то хочется тебя подставить или замарать, более того, я сразу же связала это “недоразумение” с квартирными аферами. Возможно, я действительно ошиблась, Яночка, хотя и до сих пор я очень сомневаюсь в том, что странный твой арест приключился только волей случая. Вдобавок к опыту есть, веришь ли, чутье, а оно меня нечасто подводило.

Я это всё к чему. Узнав от Леры о твоем аресте, я поспешила действовать. Возможно, я и вправду — поспешила, но что теперь гадать, как водится — что сделано, то сделано.

Я исходила из предположения о том, что сам этот арест мог быть инспирирован Басмаевым. Очевидно, что замазав человека в уголовщине, довольно просто получить над ним контроль. Представь, что он надумал тебя как-нибудь использовать. Он отнюдь не заурядный махинатор, планы у него могли быть далекоидущие. С учетом этих допусков такая комбинация мне виделась вполне логичной. А в том, что у Басмаева в милиции есть неплохие связи, я была уверена.

Разумеется, существовала вероятность, что мои исходные посылки могут быть неверными. Однако для меня это была как раз та ситуация, когда лучше что-то сделать и жалеть, чем не сделать и жалеть. Я решила припугнуть Басмаева и снять тебя с крючка, во всяком случае — на некоторое время.

Выйти на него по телефону было делом техники. Наш разговор найдешь на диске. Суть его проста. Я предложила “боссу” выбирать: либо он тебя вытаскивает из милиции, либо я даю ход собранному мною материалу. Хотя Басмаев до конца играл непонимание, я думаю, он мне поверил.

Не сомневайся, я предельно ясно сознавала, чем для меня чреват подобный разговор с Басмаевым. Я знала, что теперь меня попробуют убрать, никаких иллюзий я не строила. По-другому поступить я просто не могла, что поделать, так сложились обстоятельства. Да и всё равно мне нужно было как-то выходить из этой затянувшейся истории. Полагаю, так оно и получилось.

Что ж, Яночка. Такие вот дела.

Теперь о главном.

Я далеко не всё рассказывала о себе. Ты сообразительная девочка, Дайана, я не сомневаюсь, что ты поняла: я не всю жизнь была простым искусствоведом. Восемнадцать лет я прослужила в органах Госбезопасности.

Всё началось с войны, в злосчастном сорок первом. Часть моей истории ты слышала. Я тебе рассказывала правду — но не всю. Да, поначалу я действительно была обычной переводчицей, впоследствии недолго числилась за контрразведкой Смерш. Историю войны ты худо-бедно знаешь, как я думаю, так что понимаешь, о чем речь.

Разведка с контрразведкой ходят рука об руку. Когда мне предложили перейти в разведовательно-диверсионное подразделение при НКВД, я сразу согласилась. Если помнишь, у меня к фашистам был немалый личный счет.

Отплатила я сполна, десятикратно минимум. Со многих наших операций гриф “секретно” не снят до сих пор. Всякая война бесчеловечна, даже справедливая, применительно к врагу все средства хороши. Мы умели быть такими же жестокими и столь же одержимыми, как, к примеру, и головорезы из СС. В учебниках об этой стороне войны ничего как правило не сказано. В этом есть, наверное, свой смысл, но о содеянном я никогда не сожалела.

Я опять зашла издалека. Ты уж не будь в претензии, пожалуйста. Не так всё это просто для меня.

Полтора послевоенных года я провела в Германии. Время было пестрое. Эйфория от победы быстро улеглась, назревало противостояние с бывшими союзниками. Мое знание английского пришлось как нельзя кстати — но это была уже не моя война.

Я возвратилась в Ленинград в конце сорок шестого. Тогда мне, капитану Нарчаковой, было — странно вспомнить — двадцать два. Для войны любого возраста достаточно. В мирной жизни — мало иногда.

Служить меня определили в Большой дом. Выбирать тогда не приходилось — да и вряд ли бы я стала выбирать. Мы были солдатами Отечества…

Но бывали мы и палачами, это так. С горечью добавлю — к сожалению.

Одним из дел, которые в те годы приходилось мне вести, было дело Романа Николаевича Яновского. Как ты, очевидно, понимаешь, речь идет о твоем прадеде по материнской линии. Тебе известно, чем оно закончилось. Теперь всё это видится иначе: дело было откровенно дутое, затеянное по команде из Москвы. Времена тогда крутые были, Яночка.

Оправдываться я не собираюсь, внучка, но сказать скажу. По-настоящему активных методов допроса к нему не применяли. Сердце может перестать стучать и от несправедливости. В процессе следствия Яновский вел себя на удивление достойно, поверь мне на слово, немного кто так мог.

К высылке его вдовы с детьми я не была причастна. Это дело контролировал центральный аппарат Госбезопасности. Кому-то из московских хомяков прадед твой стал поперек дороги, я так думаю.

Успех берется дорогой ценой. Люди очень подлые животные. Считай, что это я так просто, к слову, ни о чем.

В КГБ я проработала до самого конца 50-х, уволилась уже при Лысом Кукурузнике. Уходила я “по состоянию здоровья”, не стала ждать, пока меня “уйдут”. Органы Госбезопасности тогда перетряхивали очень основательно. Интеллектом Кукурузник походил на Ельцина — такой же был, прости мне, мудозвон. Суть, впрочем же, не в этом.

Под занавес своей карьеры я не без успеха провела несколько весьма неординарных дел, связанных с художественными ценностями. К живописи я всегда была неравнодушна и пристойно разбиралась в ней. “На гражданке” я решила стать искусствоведом. Как ты знаешь, я добилась своего, репутация эксперта у меня вполне заслуженная.

Надеюсь, я не слишком утомила тебя своей биографией. Еще чуть-чуть.

Попытка выяснить в подробностях судьбу моей семьи была тогда достаточно спонтанной. На деле я давно смирилась с тем, что все мои погибли.

Об этом я тебе рассказывала: я нашла сестру. Я опоздала, ты об этом знаешь. Умерла она от онкологии, у нас это, наверное, семейное. Я-то, правда, дожила считай что до глубокой старости, уж так мне повезло. Не обо мне здесь речь.

Вот о чем тебе я не сказала. Моя сестра Екатерина была замужем, и ее фамилия по мужу, Яна, — Кейн: Екатерина Федоровна Кейн, ваша с Лерой бабушка по отцовской линии. Я для вас с сестренкой — бабушка двоюродная, это, внучка, факт, я всё очень тщательно проверила.

Вот так.

Смешная штука жизнь, как думаешь?

Хочу тебе сказать. С тех пор как мы с тобой соседствуем, ты заменила мне семью, которой я лишилась в сорок первом. Ты мне была родной по крови и по духу. Спасибо тебе, Яночка.

Вот, собственно, и всё.

Завещание на тебя оформлено, всё теперь твое. Реквизиты моих банковских счетов — на форзаце в третьем томе Достоевского. Будь особенно внимательна с картинами, расставаться с ними не спеши. Если всё же соберешься продавать — не ошибись с оценкой и оценщиком.

Леру крепко-крепко обними. Девочка она не слишком-то разборчивая и, пожалуй, несколько поверхностная, но вообще хорошая. Жаль, что у меня не получилось полюбить твою сестренку так же, как тебя. Это не ее вина, естественно. Так жизнь сложилась.

Что же…

Да, на этом точно всё.

Обнимаю и целую тебя, внучка. Я в тебя верю и люблю тебя».