Джон Гришем - Золотой дождь
В результате я получаю жюри, о котором и мечтать не мог. Шестеро темнокожих женщин, причем все — матери. Двое афро-американцев: один — выпускник колледжа, второй — инвалид, бывший шофер-дальнобойщик. Трое белых мужчин, двое из которых — профсоюзные деятели, а третий живет всего в четырех кварталах от Блейков. И одна белая женщина, супруга богатого торговца недвижимости. Отвести её кандидатуру я не мог, но это меня не слишком огорчает. Для вынесения вердикта достаточно всего девяти голосов из двенадцати.
В четыре часа пополудни Киплер оставляет в зале новоиспеченных присяжных, и они приносят присягу. Судья поясняет, что судебный процесс начнется через неделю. Присяжным строжайше запрещено обсуждать его перипетии с кем бы то ни было. Затем Киплер добавляет нечто такое, от чего я сперва прихожу в ужас, но уже в следующее мгновение мысленно возношу ему хвалу. Он спрашивает меня и Драммонда, не желаем ли обратиться к присяжным с несколькими словами. Просто так, не для протокола.
Разумеется, я не готов к такому повороту событий, и прежде всего потому, что никогда о чем-либо подобном не слыхивал. И тем не менее бесстрашно подхожу к скамье присяжных. Я рассказываю им о Донни Рэе, о злополучном страховом полисе, и совсем кратко высказываю свои соображения о неправоте «Прекрасного дара жизни». Я укладываюсь в пять минут.
Драммонд в свою очередь подходит к скамье, но даже слепому видно, насколько он здесь непопулярен. Он извиняется за неприятный эпизод, однако имеет глупость переложить вину за случившееся на Портера. Его самомнение и чванливость воистину безграничны. Драммонд излагает свою версию событий, заверяет, что сожалеет по поводу смерти Донни Рэя, но тут же добавляет, что винить в этом его клиента — верх нелепости.
Я внимательно наблюдаю за его парнями и за представителями «Прекрасного дара». Они сидят, не смея дохнуть, и это бросается в глаза. Имеющиеся в их распоряжении факты и документы подтасованы. Жюри на стороне истца. Судья — лютый враг. А Драммонд — единственная надежда, — не только опростоволосился перед присяжными, но ещё и по морде получал.
Киплер возвещает об окончании заседания, и присяжные отправляются по домам.
Глава 43
Через шесть дней после выбора жюри присяжных и за четыре дня до начала процесса в нашу контору звонит какой-то адвокат из Кливленда и выражает желание переговорить лично со мной. Поскольку ни с одним кливлендским адвокатом я не знаком, меня тут же охватывают подозрения, и мой разговор с этим парнем длится ровно столько времени, сколько уходит на то, чтобы выведать, как его зовут. Я трачу на это около десяти секунд, после чего обрываю адвоката на полуслове и громко (чтобы слышал Дек) кричу, что нас разъединили. В последнее время это почему-то происходит довольно часто. Дек включает магнитофон в режим записи, мы снимаем трубки со всех трех телефонных аппаратов, и я сломя голову несусь на улицу к своему «вольво». Мясник уже проверил мой автомобильный телефон, который, к моему удивлению, не снабжен подслушивающим устройством. С помощью телефонного справочника я быстро нахожу нужный номер и перезваниваю в Кливленд сам.
Все эти хлопоты окупаются сторицей.
Зовут адвоката Питер Корса. Он специализируется по трудовому праву, всевозможным нарушениям трудового законодательства, а в данном случае представляет интересы молодой женщины по имени Джеки Леманчик. Она недавно сама обратилась к нему после того, как внезапно без всякой видимой причины лишилась работы в страховой компании «Прекрасный дар жизни», и вот теперь они затевают против компании иск сразу по нескольким пунктам и рассчитывают на приличную компенсацию. Оказывается, никуда из Кливленда Джеки Леманчик не уезжала, а просто перебралась в новую квартиру, причем телефон свой попросила в справочниках не указывать.
Тогда я рассказываю Корсе, сколько времени потратил на поиски Джеки Леманчик, обзвонив едва ли не весь Кливленд. Я не скрываю, что Ричард Пеллрод из «Прекрасного дара жизни» сказал мне, что Джеки вернулась к себе домой, в родной город где-то на юге Индианы.
Это вранье, говорит Корса. Никуда она из Кливленда не уезжала, а просто затаилась на время.
И излагает мне на редкость пикантную историю, не скрывая подробностей.
Оказывается, клиентка его состояла в сексуальной связи сразу с несколькими из своих боссов. По словам Корсы, дамочка на самом деле очень привлекательная. Ее карьера и размеры жалованья напрямую зависели от желания запрыгнуть в ту или иную постель.
Однажды она дослужилась даже до поста старшего инспектора по исковым заявлениям, однако вскоре его лишилась. Причиной послужил разрыв отношений с Эвереттом Лафкином, вице-президентом по искам, типичным хорьком, падким до всевозможных сексуальных вывертов.
Я спешу согласиться: Лафкин с виду и впрямь — вылитый хорек. Я допрашивал его четыре часа, а на следующей неделе, когда он займет место свидетеля в суде, спущу с него три шкуры.
В основу их иска против «Прекрасного дара жизни» лягут сексуальные домогательства и прочие правонарушения, но Джеки Леманчик известны также многие сомнительные делишки, творившиеся в отделе, где она служила. Все-таки спала она не с кем-нибудь, а с самим вице-президентом по искам! По его словам, компанию ждет не один судебный процесс.
Наконец я задаю главный вопрос:
— Она согласится выступить свидетелем?
Корса точно не знает. Вполне возможно. Дело в том, что его клиентка запугана. На карту поставлены репутации серьезных людей, за спиной которых — большие деньги. А в данное время она вообще проходит курс лечения.
Корса соглашается предоставить мне возможность переговорить с Джеки Леманчик по телефону, и мы уговариваемся, что я перезвоню ему поздно вечером из дома. Я поясняю, что на службу мне лучше не звонить.
* * *Я не могу думать ни о чем, кроме предстоящего суда. Когда Дек куда-нибудь уезжает, я слоняюсь по опустевшей конторе, разговаривая сам с собой, доказывая присяжным, какие сволочи собрались в «Прекрасном даре жизни», вызывая для перекрестного допроса враждебных свидетелей, деликатно допрашивая Дот, Рона и доктора Корда, вдохновенно взывая к жюри в своем душещипательном заключительном обращении. Я до сих пор испытываю сложности, прося присяжных присудить десять миллионов долларов в качестве компенсации ущерба, сохраняя при этом невозмутимое выражение. Будь мне уже лет пятьдесят и пройди я через горнило сотен процессов, тогда, возможно, я имел бы право просить у жюри десять миллионов. Но для юнца, всего девять месяцев назад окончившего юридический колледж, это кажется не только неэтичным, но и откровенно нелепым.
И все же я к ним обращаюсь. В конторе, в машине, а особенно — дома, нередко в два часа ночи, когда ворочаюсь в постели, не в состоянии сомкнуть глаз. Я обращаюсь к присяжным, к двенадцати лицам, которые теперь могу отождествить с конкретными именами, к замечательным честным людям, которые слушают меня, кивают и ждут не дождутся, пока им наконец позволят уединиться в своей комнате и вынести справедливый вердикт.
Я вот-вот наткнусь на золотую жилу, на глазах у всех растопчу и размажу по стенке «Прекрасный дар жизни», и я почти все время мучительно борюсь с собой, превозмогая эти мысли. Это чертовски сложно. Неоспоримые факты, жюри присяжных, судья, перепуганные адвокаты «Трень-Брень». Все идет к тому, что мне обломится чертова уйма денег.
А значит — что-то должно случиться.
* * *Разговор с Джеки Леманчик длится около часа. Временами голос её звучит твердо и уверенно, но иногда сбивается на еле слышный лепет. Она без конца повторяет, что совершенно не собиралась спать со всеми этими мужчинами, но другого выхода не было. Она разведена, в одиночку растит двоих детей.
Она согласна приехать в Мемфис. Я предлагаю оплатить ей не только билет на самолет, но и все расходы, и мне удается убедить её, что моя фирма крепко стоит на ногах. Джеки берет с меня обещание, что её выступление на суде должно стать полной неожиданностью для «Прекрасного дара жизни».
Она и правда до смерти запугана. Что ж, неожиданность так неожиданность — я не против.
* * *Весь уик-энд мы почти не вылезаем из конторы и, лишь изредка прерываясь на кратковременный сон дома, снова, как заблудшие овцы, возвращаемся на работу.
Редкими минутами расслабления я обязан Тайрону Киплеру. Сотни раз я мысленно возносил ему хвалу за заблаговременный подбор присяжных и за предоставленную мне возможность выступить перед ними с неформальным обращением. Доселе никогда не стоявший перед жюри присяжных, я безумно страшился неведомого. Теперь же я всех их знаю не только по именам и в лицо, но и общался с ними, не прибегая к помощи записей. Контакт между нами установлен. Я пришелся им по душе. В отличие от моего противника.
