Евгений Сухов - Слово авторитета
Тогда Гоша был Музыкантом, под этим прозвищем его знали во всей Таганке. Это позже он стал Антиквариатом. А в то время вполне интеллигентный мальчик из очень благополучной семьи. И невольно двадцатишестилетний щипач стал для Гоши настоящим крестным отцом. Наставник не мог и предположить, какая богатая судьба ожидает его крестника.
В Тропареве колонна остановилась, распугав воем ми лицейских сирен четырех мужичков, устроивших пьяный диспут прямо посреди дороги. Головная машина встала около небольшого, довольно приличного бара. Следом за ней припарковались к бордюру три милицейские «Эсперо». И, обождав, когда подтянется лимузин, включив сирены, скрылись в соседнем переулке.
Таков был уговор.
Из лимузина, поддерживаемый верной охраной, на асфальт сошел Гоша Антиквариат. Встряхнул застывшими от долгого сидения ногами и в сопровождении телохранителей раскованной и неторопливой походкой направился в бар.
Люди с интересом посматривали на старика и с недоумением ломали голову, что за странная личность заявилась на их окраину. На высокопоставленного чиновника он не походил, уж слишком стар был для какой-то ответственной должности. А потом, в нем начисто отсутствовали напыщенность и лоск, которые сопутствуют людям, занимающим высокие государственные посты, что не стираются даже на пороге могилы.
Возможно, это был какой-то засекреченный конструктор, который, несмотря на преклонный возраст, продолжал ежемесячно выдавать на-гора целый пакет изобретений.
Что ж, может быть, именно так и выглядят блестящие организаторы науки.
Кто же их видел-то!
Но больше всего он был похож на престарелого эмигранта, едва ли не всю жизнь проведшего на чужбине, сколачивая огромное состояние. И сейчас, когда костлявая холодно задышала ему в затылок, решил, что настала пора возвращать долги. Вот и вкладывает нынче в увядающую российскую экономику многомиллионные инвестиции, чтобы придать ей живительный импульс. Видно, отсюда столь трепетное отношение к старцу со стороны отечественной милиции.
Даже телохранителей ему выписали. Парни все бравые, со строевыми выправками. Некое подобие российских Джеймсов Бондов.
Старик остановился, посмотрел на купола церкви Всемилостивого Спаса.
Охрана его и вправду была на высоте. Каждый из них прошел школу десятого управления и был настоящим профессионалом. Единственное, что они не умели делать, так это проскакивать в игольное ушко, как полагалось добрым молодцам. А так, во всем остальном полный порядок. Каждый из них ушел со службы в последние годы по самым разным причинам (личным, государственным, из-за разногласия с начальством), чтобы встретиться в охране Гоши Антиквариата. И каждый из них, не желая вникать в деловую жизнь старика, предпочитал считать, что прикрывает грудью от пуль человека государственного масштаба.
Отчасти так оно и было в действительности.
Вдоволь налюбовавшись блеском куполов, Гоша Антиквариат слегка, замедлил движение, обождав, пока расторопный охранник распахнет перед ним массивную дубовую дверь, и уверенно шагнул в зал, освещенный зеленоватыми огнями.
Еще двое его телохранителей застыли у входа, давая понять, что готовы пресечь любую попытку проникновения в здание. Впрочем, подобная мера была излишней, прохожие, разглядев малоулыбчивых господ в дорогих костюмах и с сотовыми телефонами в руках, старались побыстрее проскочить мимо, даже не задерживая на них взгляда.
В баре сидело шесть человек: четверо за одним столом у самой двери и двое в глубине, у самой стойки. Как и полагалось, сидели лицом к двери и настороженно реагировали на каждый шорох за порогом.
Бармен, низенький лысоватый человек лет тридцати, учтиво улыбался гостям и с расторопностью ящерицы выполнял любой заказ. Клиенты не замечали его. Разве что требовалась иногда закусь, и тогда достаточно было поднять палец, чтобы бармен, воодушевившись, представал перед гостями, как верный сивка-бурка перед любимым хозяином.
Гоша Антиквариат опоздал на пятнадцать минут. Так надо. Есть пословица; точность — вежливость королей. Что довольно верно, ибо подневольные министры в приемной государя могут ждать бесконечно долго. Но он приходит минута в минуту, не заставляя их волноваться. Гоша Антиквариат хотел, чтобы его ждали. Не следовало злоупотреблять собственным могуществом, но несколько минут будет на пользу.
Старик никому не стал подавать руки, лишь слегка кивнул и сел на стул, подставленный телохранителем.
— Ты меня звал? — спросил Сева Вологодский. Заносчивость Антиквариата была неприятной, если не сказать большего.
— Оставьте нас, — сказал он, чуть обернувшись. И телохранители, не привыкшие выслушивать приказы дважды, отошли на несколько шагов. Недалеко, конечно. Ровно на такое расстояние, чтобы не слышать, о чем пойдет речь, и чтобы в случае необходимости оказаться рядом. Гоша Антиквариат грустно произнес:
— Ты знаешь, почему я выбрал именно этот бар?
— Понятия не имею, — как можно равнодушнее произнес Сева Вологодский.
— Старость, знаешь ли, очень способствует пониманию жизни. Посмотри в это окно, что ты там видишь?
Сева Вологодский слегка повернул голову. Его раздражение почти прошло.
Этот старик всегда был чудаковатым.
— Ну и что я там должен увидеть? — спросил вор.
— Церковь, мой друг! Купола! — почти восторженно протянул Гоша Антиквариат. — Неужели у тебя не замирает сердечко от этого?
— Я не столь сентиментален, — мрачно буркнул Сева.
— Ничего, это проходит с возрастом. А церковь эта называется Происхождение Честных Древ, или, иначе, Всемилостивого Спаса. Не правда ли, сколько музыки в этих словах. А по другую сторону, — голос старика сделался зловещим и больше напоминал шипение змеи, — кладбище. Довольно веселенькое соседство. Так вот. Я тебе хочу сказать, чтобы на этом чистом кладбище был похоронен человек, который сорвал нам… акцию. И по чьей вине мы понесли огромные убытки. А если ты этого не сделаешь, так можешь смело подбирать место и для себя, — почти ласково пропел старик.
Взгляд Гоши Антиквариата был взглядом пресмыкающегося — холодный, застывший, какой может быть только у змеи, когда она поднимает голову, но не для того, чтобы ужалить, а лишь затем, чтобы смертельно напугать.
Старый вор владел искусством леденящего взгляда в совершенстве.
Впрочем, его угрозы никогда не были голословны, и он всегда доводил их, если была необходимость, до логического конца.
— Ты меня понял, сынок? Что же ты молчишь, или у тебя язык к небу прилип?
Как это ни странно звучало, но Севу Вологодского действительно вдруг одолела неимоверная немота. Язык неожиданно сделался большим, занял всю ротовую полость и теперь больше напоминал неподъемное бревно, чем чувствительный орган.
Но если признаться в этом Гоше, так того непременно разобьет от смеха паралич — старикан обладал необычайно тонким юмором.
— Да, — наконец выдавил из себя Сева Вологодский. Таких, как Антиквариат, в России было всего лишь шесть человек. Двое оставались на воле: один был в Москве, другой в Питере, а вот четверо решили не покидать тюрьму вообще, признав ее своим домом. Между собой эти патриархи криминала связаны были невидимыми нитями и знали о делах друг друга практически все. И если Леня Колымский нечаянно чихал в Магадане, то Мельник непременно слал ему из Петербурга маляву с пожеланием скорейшего выздоровления.
Наверняка о предстоящем разговоре Антиквариат предупредил и своих древних корешей. Не мог не перестраховаться!
— Вот и отлично, — бодро сказал старик. Змея заползла в густые кусты, спрятав свое ядовитое жало. — А знаешь, ты плохо выглядишь, — посочувствовал он, приподнимаясь. — Я бы советовал тебе приналечь на фрукты. Витамины — первейшая вещь! Как можно больше прогуливайся на свежем воздухе, заряжай кровь кислородом. Это сейчас ты не ощущаешь своего здоровья, потому что молод А будет тебе столько лет, сколько мне, так ты непременно задумаешься, — слегка поклонившись, он повернулся к двери, а на прощание добавил:
— Следи за собой, если хочешь дожить до преклонного возраста.
Глава 55.
РАСПЛАТИТЬСЯ? ЛОВИТЕ ПО ПУЛЕ!
Смеркалось. Девять часов вечера. Огромный красный диск низко завис над горизонтом и, похоже, не очень-то торопился скатываться вниз. Но впечатление было обманчивым — уже через несколько минут он спрячется ровно наполовину, и город мало-помалу станет погружаться во тьму.
Иван Степанович сидел на скамеечке и тихонько покуривал. Это была уже вторая сигарета. Первая, скуренная по самый фильтр, лежала под ногами, зарывшись в ржавую пыль.
В доме напротив, с огромным участком, огороженном трехметровым кирпичным забором, было тихо. Если не сказать точнее — абсолютно никаких признаков жизни. Но Федосеев знал, что это не так. В доме находились два парня.
