Нина Васина - Ангел Кумус
– Помолись, помолись, – Вол издевательски захохотал, – Кому молишься? Ты, обманувшая и бога и дьявола?! Кто ты?
– Заткнись!
– Ну скажи, кто ты?
Су приблизила вплотную к лицу Вола свое лицо, она с ненавистью смотрела в его глаза, не мигая, Вол первый отвел взгляд.
Су не заплакала.
Почтальонка приболела и не была в санатории десять дней. За эти десять дней кончилась зима, мартовской неразберихой сыпануло по крышам и деревьям просо последнего снега. Ослабев от солнца, она шла в грязи, по-журавлиному высоко поднимая ноги в сапогах. Дверь в пристройку к кухне была открыта настежь. Никого.
Женщина присела на порожке, солнце слепило глаза. Впереди, после желтой полоски песка, спокойно стелилось море, светло-зеленое и тихое. Она разглядела там, у самой воды, мужчину, узнала ЭлПэ, он что-то нес в руках. Сверток? Отсюда не разглядеть. Вот он стал на колени, близко к воде, развернул свой сверток.
Солнце резануло по глазам, отраженное морем, а когда женщина опять присмотрелась, она вдруг заметила второго мужчину, он бежал со стороны маяка, спотыкался и падал, размахивал руками.
ЭлПэ тоже заметил второго, быстро свернул сверток, но почему-то пошел в воду.
Второй был далеко.
ЭлПэ зашел по пояс в море.
Почтальонка неуверенно встала, сложила ладонь козырьком, стараясь разглядеть двоих мужчин на берегу, потом побежала к ним.
Второй мужчина зашел в воду. Он был очень похож на ЭлПэ.
Почтальонка бежала по желтому песку черной неуклюжей птицей, она видела две седые головы в воде, задыхалась, а когда подбежала к воде, все было пусто и тихо.
Она не поверила. Слезились от солнца и напряжения глаза. Никого.
– Эй!.. – неуверенно крикнула, оглядываясь, и добавила шепотом, – вы что, потопли?
Она села на сухую, облизанную и выброшенную морем корягу. Отдохнув, вспомнила про ребенка.
Вернулась к пансионату. Ветер трепал занавески в раскрытых окнах. Эхом отдавались ее крики в гулких пустых комнатах. Она не нашла даже ни одной детской одежонки.
Су вымыла полы в домике, повязала голову платком и пошла в церковь.
Идти было далеко На окраине села жил плотник, Су знала, что это он все время делает гробы. Он никогда не разговаривал, его называли Немым. Плотник был похож на подростка с огромными красными руками, белыми волосами и голубым взглядом исподлобья. Он был высокий и очень худой. Он смотрел на Су, не отрываясь, пока она шла мимо, Су стало неудобно, она поздоровалась, кивнув головой, плотник не пошевелился. Все также смотрел, не мигая, приоткрыв рот, словно в изумлении. Сердце Су задержалось с ударом, потом стукнуло гулко невпопад сразу два раза. Из большого сарая слышались голоса овец и возня других животных, пахло навозом и свежими стружками.
Высокая, похожая лицом на плотника женщина, вышла с ведрами, увидела замешкавшуюся Су. Она поставила ведра, подошла к сыну и сказала, чтобы он закрыл рот.
В церкви было пусто. Батюшка в спортивном костюме и с отверткой в руках пытался отремонтировать дверцу старинного столика.
– Вы не знаете, будет здесь кто-нибудь? – Су подошла неслышно, батюшка испугался, выронил шурупы.
– Стол у меня сломался. Так, для мелочи, свечи, чаши складываю, но привык. Он такой красивый, а вам кто нужен? – он оглянулся на Су, шаря руками внутри стола, и застыл, разглядывая ее.
– Я не знаю. Как это сказать… Смешно, конечно, но мне надо исповедаться.
– Как вы сказали? Исповедаться, – Батюшка встал, отряхнул коленки, – Я не знаю точно, могу ли. Минуточку, переоденусь.
И через минуту вышел к Су в рясе и в головном уборе священника.
Они сели рядом на длинной скамье.
– Как мне вас называть? – Су старалась не смотреть ему в лицо, чувствуя, что он разглядывает ее.
– Отец.
– Как вы сказали? – от неожиданности она вскинула удивленные глаза.
– Отец. Батюшка. А что тут странного?
– Да нет, ничего. Вы не поймете.
– Вы в первый раз в церковь пришли? Я тоже работаю недавно, года нет. Здесь никто никогда не исповедовался, вы откуда?
– Я с кладбища.
– А что вы делаете на кладбище?
– Я там живу.
Они помолчали, слушая птиц, церковь была маленькая, в открытую дверь светило мартовское солнце.
– Я не знаю, грешна ли я, или нет. У меня муж пропал месяц назад, нет, больше. Он был сторожем на кладбище, а теперь вот и месячных нет.
– Как вас зовут?
– Сусанна.
– Сусанна, боюсь, это не ко мне, насчет… это к гинекологу.
– Я была там. Отстояла очередь, а она говорит… Глянула только и говорит: «слазь, дурочка, тебе рано ко мне ходить».
– Ничего не понимаю.
– Я решила, что вы должны знать обо мне, мало ли что. Я все думала, что вот войду в церковь и исчезну. А ничего, хорошо здесь. Оте… Батюшка, мне очень трудно, потому что сельские меня ведьмой называют, камнями окна бьют. Я их понимаю, могильщик ведь исчез. А я могил не рою.
– Вы пришли в церковь, чтобы сельчане не думали, что вы ведьма?
– Как вы сложно говорите, я вас не понимаю. Я пришла для себя. Вы мне поможете?
– Дитя мое, что же я могу? – батюшка задумчиво почесал бороду. – А ваш муж, он куда делся?
– Это я виновата, я его все пилила, и пилила, чтобы он пошел и нашел мне ребенка.
– У вас и ребенок пропал?!
– Нет, того, который должен был родиться. Да вы не поймете, никто не может понять.. Я знала, что он не найдет мою дочку, она раньше была моей мамой, и знаете почему? Я не хочу ее рожать! Это ужасно, да? Это – грех?
– Не понял…
– Это грех, если я не хочу рожать свою мамочку?
– Вы успокойтесь, вы вся дрожите, знаете, всем сейчас трудно…
– Мне не трудно, мне непонятно! Вроде я – злодейка, я же знала, что он не успеет ее найти. Мне теперь кажется, что он утонул в море, а моя дочка выйдет из пены богиней… Когда-нибудь, не сейчас. С нее статуи будут делать, нет… это не то… Как будто мальчик подросток топит ее в пене. Опять – не то… Понимаете, она не у меня, ее нет у меня!
– Значит, все так, как вы хотели?
– Ничего не так. Я же беременна. Непорочна, а все равно беременна! – закричала Су и схватила батюшку за руку, дергая его. – Я сделала все, что могла, понимаете, все, что могла, это несправедливо!
Появились две женщины в черном, Су сползла на пол, она плакала и кричала, дергая батюшку за одежду.
Батюшка крестился. По его лбу катился пот. Он сделал движение к Су, словно хотел поднять ее, потом зажмурил глаза и быстро ушел в узкую дверь.
– Садись, голубушка, садись, краса неписаная, у кого сейчас мужик не пьет? А? Вот так, – женщины усадили всхлипывающую Су, одна из них вытирала своим подолом ей лицо. – Это у тебя такое состояние трудное. Когда я ходила первым, тоже все плакала, так плакала – жуть! А пьют все. Не плачь, голубка, доля наша такая.
– Убейте меня! Убейте меня, я – чудовище, я рожу кого-нибудь! Будет сплошной ужас. Я не могу ее рожать, я не хочу! Я не виновата. Я не сделала ничего плохого, ну как вы не понимаете, меня надо убить, будет столько страданий, господи, да поймите же меня!
Летом, пока живот был маленький, Су работала в кафе у моря.
Осенью, когда живот вырос, Су вернулась в домик на кладбище.
Наступил покой.
Никто не приходил к ней. Кладбище переполнилось, стали хоронить в другом месте. Ночью с корявой яблони гулко падали на землю яблоки, земля вздрагивала, и трескались старые прогнившие кресты на могилах.
Иногда по утрам Су обнаруживала на пороге корзинку с яйцами и кусками сала, завернутыми в цветную тряпочку. Тогда она смотрела вниз, на село, находила глазами двор плотника и кивала головой.
Сидя вечером перед свечой, Су пела песни, баюкая живот, ей было хорошо одной.
Им было хорошо вдвоем.
Но с первым снегом Су животным чутьем поняла, что оставаться одной нельзя. И вот однажды, в темную и холодную декабрьскую ночь...
Две коровы, десяток овец, кабанчик и множество кур заговорили по-своему, теплым пахучим дыханием сарая обволокли спрятавшуюся Су.
– Чегой-то скотина метушится, – сказала мать плотнику, – Говорю тебе, волки ходют, давно пора собаку завести. Сходи, что-ли? – то ли спросила, то ли приказала громко.
А плотник спал. Сдавленный крик метнулся в ночи и исчез как сон.
Да ты не слышишь, что-ли, – матери стало тревожно, она хотела зажечь свет, выключатель щелкнул в темноте, – А то крадет кто? Корову уведут! – она уже трясла его, керосинка высветила желтым мигающим светом большие длинные ступни.
Плотник зевнул и потянулся.
– Да ты куда в исподнем, дурак, оденься!
Плотник махнул рукой в морозном клубе пара из распахнутой двери.
Мать осталась в темноте, она слышала возню животных в сарае, ни шагов по двору, ни скрипа.
– Без телеги или машины не увезут, – бормотала она, успокаивая себя, – И куда только этот блаженный подевался, что он там застрял! – женщина, сдерживая дыхание проходила от окна к окну, осматривая пустой, залитый стеклянным светом луны двор. Наконец, она не выдержала и накинула платок.
