Владимир Тодоров - Пятый арлекин
Подобный откровенный цинизм коробил иногда даже близких ему людей, которые пришли на работу в учреждение, где он трудился, искренне веря, что призваны заниматься полезным и нужным делом, и быстро во всем разуверились, соприкоснувшись с Карнаковым, с его образом мыслей и делами, с его цинизмом к той морали, которую они еще хранили в себе как те отступники от веры, которые предали ее в силу обстоятельств, сохранив при этом в надежном месте образок в изображением Иисуса Христа.
Удовлетворение получил и Алексей Григорьевич Краснов: выйдя зачем-то в прихожую, он увидел на низенькой восточной оттоманке спящую Сашеньку Караваеву, которой так и не удалось уйти: коньяк и шампанское, подлитые тайком в ее фужер, сделали свое дело, и она некрасиво лежала на боку, обнажив худые ноги в прозрачных колготках. Краснов, оглянувшись, как профессиональные воры, взял ее, легкую, почти невесомую, на руки и отнес в самую дальнюю комнату, не ожидая конца торжества — уж больно сильно возбуждала его беззащитная, безответная фигурка девочки, и изнасиловал, прикрыв для верности лицо декоративной тяжелой подушкой, испытав при этом удовлетворение от мести за ее протест. «Бунт, видите ли устроила, да еще и при всех. И за кого вступилась, за сморчка, вонючего бухгалтера колхоза, который со всеми его потрохами не стоит больше моего дневного заработка!»
Выйдя затем, опять крадучись, в прихожую, он на всякий случай открыл наружную дверь, посмотреть только и полюбопытствовать, все ли благополучно, а может появилась у него тайная надежда, что и Горин далеко не ушел. И действительно, увидел Краснов бывшего пулеметчика, прислонившегося к перилам лестницы. Скомканный пиджак, как верная собака, лежал рядом у ноги. Коньяк на голодный желудок, усталость и пережитое волнение сморили его и не позволили выбраться на улицу. Вот тут-то Краснов возрадовался от всей души. Он немедленно известил Олега Михайловича об этом подарке судьбы и тот, не испытав никаких негативных эмоций, позвонил Туманову, объяснив, что на лестничной площадке у квартиры генерала Неживлева находится бродяга, а возможно и вор, потому что он пытался проникнуть в квартиру и учинить дебош. Через десять минут милицейская машина с мигалкой увезла Вячеслава Андроновича Горина в камеру предварительного заключения на предмет выяснения личности, могущей оказаться преступной сверх всякой меры и особо опасной для общества.
Краснов, испытывая к Караваевой только лишь брезгливость, шепнул на ухо имениннику, что и тот может воспользоваться случаем, что в комнату никто не войдет и он может даже посторожить и сумеет отвлечь того, кто вдруг вознамерится туда проникнуть. Неживлев усмехнулся и после короткого раздумья пошел. Он появился обратно неожиданно скоро и Краснов сразу ощутил неладное. Предчувствие какой-то опасности жило в нем последнее время постоянно и теперь проявилось реально. В этом можно было не сомневаться, взглянув в лицо Неживлева.
— Ты переусердствовал подушкой,— глухо произнес Неживлев, лицо у него тряслось и он не мог найти места рукам,— ты задушил ее, она мертвее засохшего дерева,— добавил Семен Михайлович по привычке говорить с претензиями на оригинальность.
Несмотря на растерянность, охватившую Краснова, он тут же принял действия, разумные с его точки зрения и дающие огромные шансы на выживание. В одну минуту они затолкали тело Караваевой в стенной шкаф, в самый низ, где было достаточно места, чтобы спрятать человека, и, уже выйдя в прихожую, выработали план дальнейших действий. Во-первых, все видели, что Караваева ушла вместе с Гориным и куда она потом подевалась — не их забота. Свидетелей тому было много, включая и такого важного, как Олег Михайлович. Во-вторых, они решили, что как только все разойдутся и разъедутся, а Ирина Александровна уляжется спать, вывезти тело Караваевой за город и закопать в лесу, а уж лопату они раздобудут по пути на даче.
На этом практически закончилось торжество по случаю тридцатилетия Неживлева. Ночью, когда гости разошлись, не подозревая, что почти стали свидетелями преступления, Неживлев и Краснов исполнили задуманное, обеспечив себе стопроцентное алиби. Неживлев гнал машину по Рублевскому шоссе сосредоточенно и угрюмо, напряженно размышляя, как эта история может задеть его в том случае, который необходимо мысленно предвидеть. И хотя его лично преступление, совершенное Красновым, казалось, не затрагивало, он хорошо знал возможности и натуру своего учителя, и если бы вдруг тот стал давать показания, то неизвестно чего бы наговорил, лишь бы выговорить себя и переложить свою вину на другого. Следует сказать, что они изредка обсуждали возможный провал в своих незаконных подпольных операциях с антикварными ценностями, ведь их оборот был связан не только с внутренним рынком сбыта: многое, наиболее ценное, уплывало за границу через надежный, отлаженный канал, и в своих рассуждениях они четко договорились, что в критической ситуации есть смысл одному брать на себя все, потому что за групповое преступление больше дают. Но знал Неживлев и другое, что подобные уговоры кончаются, когда кто-нибудь бывает арестован и тому органы внутренних дел и предъявляют серьезное обвинение. Следователь только успевает записывать фамилии соучастников. Так что случись чего — большой надежды на Краснова у Семена Михайловича не было. Он даже подумывал иногда, что неплохо было бы себя подстраховать и на время прекратить антикварные операции, связанные с отправкой ценностей за границу. Да и с Игиным хорошо бы прервать отношения и не мелькать в антикварном магазине как красная тряпка перед носом быка на испанской корриде. Ведь Игина постоянно «пасут», только руки оперативных работников коротки, пока Олег Михайлович Карнаков со своим отцом на месте.
Краснов наоборот расслабился и чувствовал себя маленьким и уязвимым: возьми его сейчас да тряхни двумя-тремя точными вопросами, все бы немедленно выложил. Боялся подобных минут Краснов, ох, как боялся и относил подобную слабость за счет надорванной психики. И то, шутка сказать, почти двадцать лет без малого отдано всякого рода незаконным операциям, приходилось ходить по такому краю пропасти, что скалолазанье детской забавой могло показаться. «Разведчикам хоть пенсия в таких случаях положена,— горько усмехался иной раз Карнаков,— а здесь, глядишь, под самый пенсионный возраст вкатают «вышку» или пятнадцать лет усиленного режима. И не посмотрят, что пора на покой и здоровье подорвано в неравной борьбе с блюстителями советского законодательства». И до чего же вредное это самое законодательство! Вот по западным законам Краснов ни разу за всю свою жизнь ничего противозаконного не совершил, ведь то, что у нас называется спекуляцией, там не что иное, как свободное предпринимательство, при этом сильный побеждает слабого, потому что умнее, оборотистее, энергичнее. Ну, положим, вывоз за границу музейных ценностей и там карается, но только штрафом и то, если вывовить тайно, без пошлины.
В общем, Краснову никак не нравились законы страны, в которой он родился, жил, учился и нажил подпольно огромное состояние. Что же касается убийства Сашеньки Караваевой, то тут он соглашался с нашим законом, который, хотя и предусматривает за это преступление высшую меру, но, как правило, больше десяти-двенадцати лет практически мало кому дают, тогда как на Западе за подобное преступление свободно можно схлопотать электрический стул. «Сволочи!— подумал о западных юристах Краснов и отчего-то улыбнулся,— придумали же такое... Впрочем, если бы я попал к ним с моими теперешними деньгами и ценностями, я бы многих дельцов от бизнеса потеснил, они бы у меня поплясали... Да и от закона откупился бы».
При всем его прагматизме и подчинении воли единственной цели обогащения, на него изредка нападали романтически несбыточные грезы, что обычно свойственно слабым людям. Вот он представил себя в Америке. Сначала осматривается, развертывает коммерческую деятельность, постепенно становится во главе крупнейшей фирмы по продаже антиквариата, затем прикупает акции военных предприятий — дело в Штатах перспективное,— становится губернатором путем удачной женитьбы, баллотируется в президенты, а если не проходит, то во всяком случае входит в состав сената и решает государственные вопросы. «Мистер Джексон,— так представ--лял свою фамилию Краснов за границей,— фирма Каттерпиллер заключила с Советским Союзом договор на поставку оборудования для строительства дорог. Как вы на это смотрите?» «Что?!— кричит Джексон-Краснов,— оборудование для дорог? Никаких договоров! Они потом по этим дорогам как раз доберутся до Америки!».
