Фридрих Глаузер - Современный швейцарский детектив
Тео ничего не дал; он мог себе позволить это, будучи признанным поборником перманентной революции в альпийской республике.
— Тео, у вас есть доказательства тому, что говорится в листовке? — вновь спросил Эйч-Ар, едва трое музыкантов сменили свое облачение. Взгляд у него уже немного остекленел.
Меня также весьма интересовал ответ Тео, но я знал, что он не любил открывать всех карт своим партнерам по дискуссиям, поэтому приставания Эйч-Ара уже начали действовать мне на нервы. Я опасался, что Тео отделается от Эйч-Ара какими-нибудь отговорками, а потом и вовсе сменит тему.
Однако Тео опроверг мои опасения.
— Знаешь, Эйч-Ар, я был бы рад, если бы ты сумел добиться того, чтобы твоя газета действительно напечатала материалы о подоплеке аварии в концерне «Вольф», а не только сообщение телеграфного агентства или коммюнике Феша. Мы и впрямь уверены, что на объекте номер 71 произошло нечто более серьезное, чем признает концерн. Наши подозрения небеспочвенны. Нам позвонил сотрудник концерна и сказал…
— Кто именно? — перебил его я.
— Этого я не могу тебе сказать, Мартин. Я не сказал бы тебе, даже если бы знал его фамилию, сам понимаешь. Да ведь и ты, Эйч-Ар, не выдал бы, как журналист, фамилию своего информатора, не так ли? Но я действительно не знаю его. Вчера днем он позвонил Вере и рассказал все то, что мы потом напечатали. По его словам, при чрезмерно ускоренном синтезе нового химического средства для борьбы с вредителями произошел взрыв, резкое повышение температуры привело к выбросу в атмосферу какого-то количества дибензофурана. Концентрация была ему, конечно, неизвестна. Вере показалось все это убедительным, человек знал, о чем говорит. Она врач и вполне может судить о степени достоверности таких сведений.
— А она не сказала, как действует этот яд, этот…?
— ДБФ — дибензофуран.
— …Этот дибензофуран на человеческий организм?
— Поражает слизистую оболочку. При высокой концентрации парализует органы дыхания, что может привести и к смертельному исходу.
Я вспомнил мертвого доктора Кавизеля с кровавой пеной у рта, который умер якобы от того, что у него был проломлен череп. А першение в горле у меня?..
— В чем дело, Марти? Тебе плохо? — Карие глаза Тео с беспокойством глядели на меня.
— С чего ты взял?
— Ты так побледнел.
— Ах, ничего страшного, обычная февральская простуда. Тео, скажи, а Вера не упоминала, как говорил тот человек?
— Что значит «как»?
— Ну на каком диалекте? Был ли акцент?
Карие глаза Тео удивленно расширились, потом прищурились.
— Мартин, тебе что-то известно?
— Мне? Почему ты так считаешь?
— По произношению тот человек не был похож на швейцарца. Он говорил с восточноевропейским акцентом.
ПЯТНИЦА
Я плохо спал этой ночью.
Хотя в комнате было холодно и газовая печь топилась плохо, я несколько раз просыпался в поту. Когда я испуганно открывал глаза и пялился на будильник, то оказывалось, что стрелка сдвинулась на четверть часа. Чертов кофе! Было бы в нем побольше шнапса, я бы тогда легче заснул. Теперь же кофеин не давал спать, а алкоголь путал мысли. Больше всего меня беспокоила мысль о мешке с мусором. Я поставил его перед дверью, когда пошел в «Старую мельницу». А вот когда мы вместе с Эйч-Аром, пошатываясь, подошли к моему дому (Эйч-Ар настоял на том, чтобы проводить меня, хотя сам был гораздо пьянее), он исчез. Не Эйч-Ар, а мешок! Это был здоровенный серый мешок, поэтому я сразу заметил его отсутствие. Все остальные мешки, выставленные соседями, стояли рядком перед зарешеченным подвальным окном. Только моего не было!
Во сне Гуэр высыпал мешок на меня; его содержимое падало мне на лицо, грозя задушить; колбасная кожура, бутылки из-под кьянти, засаленные бумажные салфетки, пакеты из-под кефира с засохшими остатками, заплесневелые хлебные корки, черствые, каменные, или, наоборот, крошащиеся. Воздуху! Мне не хватало воздуху, мусор давил мне на горло, душил меня. Или это был Гуэр? Эйч-Ар и Тео бродили рядом по колено в отбросах, они копались в них, словно дети в песочнице; потом вдруг появился Вернер, который вынул из грязи огромную, размером с младенца, черно-блестящую пешку, а Ида, вцепившись в меня сзади, кричала: «Это же мой ребенок, наш ребенок!».
Задыхаясь, я откинул одеяло и включил свет. Половина пятого.
Через два с половиной часа я собирался встать и позвонить Габору. В бюро ШАП информацию дал человек с иностранным акцентом, а Габор был ассистентом Кавизеля. Я словно увидел его стоящим передо мной: полноватого, темпераментного, пылкого венгра, изрядно уже полысевшего; на нашей вечеринке в концерне он вдруг кинулся к оркестрику — секстету — и после бурной дискуссии с его руководителем подошел к нам с улыбкой, от которой расплылись его толстые щеки, и пригласил Иду на чардаш. («Ты ведь не возражаешь, Мартин?») И действительно оркестрик заиграл «Без женщин жить нельзя на свете, нет…» из «Сильвы».
Я убрал от изголовья кровати будильник, который, казалось, тикал ужасно громко в ночной тишине, и поставил его на пол, где его тиканье немного заглушалось ковром.
Габор! Неужели именно он был тем информатором, которого с таким рвением разыскивал Феш? И неужели он знал, что действительно стряслось в тот вечер на объекте номер 71?
Надо с ним связаться. Примерно через два часа я позвоню ему и договорюсь о встрече. А пока засни же наконец, Мартин. Завтра тебе надо быть в форме. Кто знает, какие еще сюрпризы приготовили тебе Феш и Гуэр…
Затрезвонивший будильник вытащил меня из черного бездонного провала. Значит, я все-таки заснул, причем довольно крепко.
Усталость, облепившая меня, словно вязкий мед, не давала мне поднять руку и выключить назойливый звонок.
Маленький ночничок у изголовья кровати горел, я видел его свет красным пятном сквозь сомкнутые веки.
Габор! Надо позвонить Габору!
Наверно, он начинал работу в восемь часов, то есть как и все нормальные люди, однако жил он за городом, поэтому я поставил будильник на семь утра.
— Фери Месарош! — откликнулся в телефонной трубке детский голосок.
Черт, неужели я разбудил детей?
Я почувствовал себя виноватым. Мне и без того стоило немалых усилий набрать этот номер. Ведь у меня не было уверенности, что Габор и есть тот человек, которого я ищу. И что он скажет на беспардонный телефонный звонок в такую рань? А вдруг его или мой телефон прослушивается…
Я откашлялся, потому что горло у меня заложило и язык стал будто ватный.
— Это говорит Мартин Фогель. Твой папа дома?
У Габора было двое детей. Трубку взял, вероятно, старший сын. Голос у него оказался ни капельки не заспанным, когда он позвал отца к телефону. Габор откликнулся сочным добродушным баритоном. В тот первый вечер он долго спорил с Идой по-венгерски, как потом выяснилось, о пустяках. Она упрекала его, что он не проявляет должной дипломатичности, руководя отделом надзора за сточными водами. Он мне тогда не очень понравился, даже показался каким-то фанатиком, но на вечеринке по случаю отъезда Иды мы вместе выпили, разговорились и перешли на «ты». Помнит ли он меня?
— Габор? Это Мартин, Мартин Фогель.
Мне было немного неловко напоминать о нашей последней встрече, ведь прошло уже больше полгода.
— Ну, конечно, я отлично помню тебя, Мартин. Ты же друг Иды, Идашки. — По его сочному голосу чувствовалось, что он искренне рад моему звонку. — Почему вы так долго не объявлялись, скверные люди?
Несмотря на такую рань, когда на улице было еще темно, говорил он энергично и бодро.
— Как поживает Ида? Учится?
— Пока только на подготовительных курсах во Фрибуре.
— Ах да, конечно, — прогудел он в трубку. — А ты все еще у нас, на «Вольфе»?
— Да, все еще штатный фотограф.
— Как же, помню. И предпочитаешь танцевать танго или рок-н-ролл. Верно?
Он закончил фразу раскатистым смехом. Любой швейцарец уже давно бы сердито спросил, чего мне понадобилось ни свет ни заря, а этот венгр отнесся ко мне с такой сердечностью да еще развоспоминался о мимолетной встрече.
— Слушай, Габор, не могли бы мы встретиться, и по возможности не откладывая?
Не знаю, действительно он удивился или мне только показалось.
— Ясное дело, — он чуточку помедлил. — А когда?
— Может, пообедаем вместе? Во сколько у вас перерыв?
— Без четверти двенадцать. Только я не хожу обедать, я в это время всегда плаваю.
— В нашем бассейне?
— Да, сбрасываю лишний вес.
В бассейне? А почему бы нет? Где-нибудь под душем или на водной дорожке можно будет перекинуться парой слов, не опасаясь, что нас подслушают. Да и для моего животика не вредно помахать руками.
— О'кей. Если я тебе не помешаю, то готов составить компанию. Давай прямо сегодня.
