Полина Дашкова - Misterium Tremendum. Тайна, приводящая в трепет
– Пока не очень, но все впереди. Это только начало.
Хотелось обмануться, убедить себя, что Федя преувеличивает. Кто, в самом деле, полезет в личные записи профессора Свешникова? Смешно представить человека вроде товарища Сокола, ночью, в кабинете, со свечой, читающего лиловую тетрадь.
Но, почти не отдавая себе в этом отчета, Михаил Владимирович не называл имен, не описал в своей тетради ни одного из случаев введения препарата людям. Мысль о том, что прочитать все-таки могут, не покидала его.
Теперь Михаил Владимирович видел скрытую механику событий. Он, как и Федя, стал свидетелем жизни на вершине платоновской пирамиды.
Там, внутри Кремлевских стен, сушилось на веревках батистовое белье наркомовских жен, гуляли тиф и грипп «испанка». Неизвестно, чего больше боялись новые жители древних царских палат – эпидемий или друг друга. Страх потерять власть пересиливал страх смерти. Это постоянное напряжение, взаимная подозрительность выматывали новых властителей. Они старались выглядеть бодрячками, несгибаемыми оптимистами, завзятыми остряками, верными товарищами и компанейскими ребятами.
Здоровых людей среди них не было. Туберкулез, неврозы, психозы, мания величия и мания преследования. Вот с чем приходилось сталкиваться Михаилу Владимировичу. При этом каждый тщательно скрывал свои недуги, чтобы никто не воспользовался его слабостью, чтобы не провели без него какого-нибудь важного заседания, не сплели интригу за спиной, не оттеснили, не скинули с вершины.
Вождь страдал тяжелей остальных. Головные боли, бессонница, судорожные припадки. Это напоминало атеросклероз. Но такой диагноз был лишь отговоркой, косвенным признанием ограниченности и бессилия медицины.
Маленького лысого эмигранта Ульянова пожирала изнутри неведомая тварь, имя которой он дал сам, условное имя, один из многих его псевдонимов. Ленин.
Ульянов тосковал по Швейцарским Альпам, по венским кофейням, рвался из Кремлевских стен за город, на дачу в Горки. Ему нравилось гулять по лесу, собирать грибы, кататься на велосипеде, он легко находил общий язык с чужими детьми и жалел, что своих детей у него нет. Он любил кошек, музыку Бетховена, сестер Анну и Марию, брата Дмитрия, свою жену, некрасивую больную женщину по прозвищу Минога. Он обожал «дорогого друга» красавицу Инессу.
– Помереть не боюсь, однако в одночасье вряд ли получится, боюсь паралича и маразма, – смущенно признавался Ульянов.
Все, кто пытался противостоять новой власти, ненавидели и клеймили Ульянова, называли его злодеем, ничтожеством, недоучкой, высмеивали, цитировали бред его статей и речей, ужасались, возмущались.
Так ли уж важно, каким он был человеком, если от человека мало что осталось? Почти все живое в нем сожрала внутренняя ненасытная тварь. Великий вождь товарищ Ленин. Откуда взялось чудовище, почему стало править Россией, это уже другой вопрос. Одержимости и фанатизма одного Ульянова вряд ли хватило бы, чтобы такое могло случиться не только с ним самим, но с огромной страной.
Механизм был запущен и набирал обороты. Миллионы людей продолжали убивать, грабить и мучить друг друга. Тварь радовалась всякой крови, любому проявлению ненависти. Ей плевать, кто, кого, за что ненавидит. Главное, чтобы ненависти было много, как можно больше. Тварь питалась ненавистью, росла, крепла, всерьез и надолго устанавливала свое господство.
Осматривая вождя, Михаил Владимирович физически чувствовал ледяное зловонное присутствие и молился молча, не разжимая губ.
– Всякий боженька есть труположество, – объявляла тварь, подмигивала и грозила пальцем.
– Мозг мой болен, вот эта ваша микстура хорошо помогает, – бормотал измученный человек после очередного припадка.
Тварь была неутомима, строчила, строчила человеческой рукой бесконечные декреты о расстрелах, заложниках, распределении мыла, изъятии остатков хлеба у крестьян, национализации швейных машинок и строжайшем учете мануфактурных пайков. Тварь хихикала, изрыгала непристойную брань, на митингах поливала толпы людей потоками словесных нечистот, издевательской ахинеей речей и воззваний.
Ульянов интересовался, как продвигаются опыты. Михаил Владимирович рассказывал ему о работе желез, о загадочных свойствах эпифиза, говорил, что ищет способ воздействия, но торопиться нельзя, к тому же необходимых компонентов не хватает, за ними надо отправиться в экспедицию, в Вуду-Шамбальскую степь, однако из-за войны это пока невозможно.
Вождь каждый раз вначале слушал внимательно, потом отвлекался. Медицинские подробности утомляли его. Звонил телефон. Секретари приносил бумаги. Он извинялся и отпускал Михаила Владимировича, не дослушав.
Однажды он вдруг воскликнул:
– А, я понял! Это как у Маркса! «Идеальное есть материальное, пересаженное в человеческую голову и преобразованное в ней».
Именно эту фразу Михаил Владимирович зачем-то записал в тетради и вздрогнул от резкого телефонного звонка.
Было раннее утро. Он едва успел умыться и переодеться. Автомобиль ждал. На этот раз предстояло посетить товарища Свердлова.
Всесильный председатель ВЦИК и секретарь ЦК вернулся из инспекционной поездки. Его спецпоезд остановился под Орлом. Бастовали железнодорожные рабочие. Товарищ Свердлов отправился их агитировать. Он отлично умел это делать. Однако рабочие были слишком нервны и голодны для митинга, вместо того чтобы послушать товарища Свердлова, они стали его бить.
Яков Михайлович не отличался физической силой и выносливостью, к тому же был болен «испанкой». Охрана вмешалась поздно. В Москву Свердлов вернулся с сотрясением мозга и пневмонией.
Свердлова вождь не любил, но ценил за полезность делу. В последнее время отношения между ними стали портиться. Яков Михайлович был бандит, очень умный, осторожный, хитрый. Никаких иллюзий насчет справедливого переустройства мира во имя счастья трудящихся он не питал. Он хотел только власти и денег, чем больше, тем лучше. Возможно, конечной его целью было занять место Ленина, но тварь не сочла его достойным преемником. Или просто он уже выполнил свои функции, и дальнейшее его существование больше не имело смысла.
Кремлевские врачи, осмотрев его сразу после возвращения, объявили, что никакой опасности нет, организм молодой, крепкий, Яков Михайлович отлежится и встанет.
Он действительно встал, хотя делать этого не стоило. Девятого марта он явился на заседание Совнаркома, провел заседание президиума ВЦИК. Шла подготовка к очередному партийному съезду, он не мог не принять участия. Кремлевские врачи отлично понимали такие вещи и старались не огорчать влиятельных пациентов несвоевременными запретами.
Михаила Владимировича вызвали слишком поздно, он застал председателя ВЦИК в агонии. Ничем уж нельзя было помочь. В коридоре его ждал Федор.
– Ильич просил зайти, – сказал он хрипло и добавил на ухо, шепотом: – Этот зверь самый злобный, теперь должно стать легче.
Ленин выглядел усталым и грустным. Но оказалось, что грустит он вовсе не из-за Свердлова. В Петрограде умер от тифа Елизаров, муж Анны Ильиничны. Вместе с Крупской вождь собирался на похороны.
В кабинете находилось несколько человек. Дзержинский, Троцкий, Стасова. Со всеми Михаил Владимирович был знаком, только одно лицо оказалось для него новым.
Коренастый кавказец курил возле окна. Черная, густая, давно не мытая шевелюра, черные толстые усы, низкий лоб. Черты тяжелые, грубые.
– А вот, познакомьтесь, профессор. Наш Коба. Прошу любить и жаловать.
Коба отложил папиросу, шутовски поклонился, шагнул навстречу. Темная смуглая кожа была побита оспой. Карие глаза смотрели внимательно и спокойно. Веки припухли, белки покраснели. Вероятно, недосыпал, как все они.
Рукопожатие его оказалось слабым, ладонь влажной. Он говорил с сильным кавказским акцентом.
– Сталин. Здравствуйте, товарищ Свешников. Знаете, как любит повторять Ильич? Врачи-товарищи в девяноста девяти случаях из ста ослы. Так, может, лучше обращаться к вам господин Свешников?
– Иосиф, это именно тот единственный случай из ста, когда врач-товарищ не осел, – сказал вождь.
– Спасибо, Владимир Ильич, я это запомню, – кивнул Сталин и сощурился в лукавой улыбке.
– Вот азиатище! – заметил Ленин и засмеялся.
Вслед за ним засмеялись все, кроме Троцкого.
* * *Ла-Манш, 2007
«Бобренок уютно сопел у меня под мышкой. Еще не поздно было выбраться из хатки, попытаться убежать, уползти. Я принял решение. Я не дамся им в руки живым, буду сопротивляться до последнего дыхания. Надо только собраться с силами, скинуть ботинок, второй все равно утонул, а скрываться в одном ботинке сложнее, чем босиком. Я ждал, что голоса будут приближаться. Но они звучали все там же. Женщина и офицер охраны не двинулись с места.
– Мисс Денни, почему вы раздеты? Где ваш плащ?
