Лоренцо Каркатерра - Гангстер
Я вел теперь ту самую жизнь, на которую рассчитывал Паолино Вестьери, когда сошел на этот берег много десятков лет назад. Я жил и процветал в той Америке, которую он надеялся найти. Я осуществил его мечту, которую он не сумел передать своему сыну. Это была жизнь, которую Анджело, как я думаю, просто не позволял себе замечать.
Я часто вспоминал о ночи, проведенной в комнате над баром, и о разговоре с Анджело. Я был воспитан в мире, превыше всего ценившем молчание, и знал, насколько важно скрывать такие вещи от любых глаз. Все мы должны хранить наши тайны захороненными как можно глубже, и в первую очередь от тех, кого мы больше всего любим и о ком сильнее всего печемся. Выдавать им подобные тайны — это вовсе не проявление любви и не проявление доверия. Пожалуй, это, напротив, преступление, которое погубит самое безоблачное счастье и наполнит мертвящим холодом даже самое горячее сердце.
Никто и никогда ничего не узнал о той ночи. Эта ночь не должна была, не имела права увидеть свет. Эта ночь была устроена для того, чтобы уничтожить любовь и погубить женщину. Ради того, чтобы поставить меня на колени и вернуть меня на преступную стезю.
Эта ночь навсегда сохранится в моей памяти.
Ночь, которой суждено было породить тысячи ужасных кошмаров.
Ночь, когда я увидел истинное лицо гангстера.
Это было лицо зла.
Глава 21
Я прошел за спиной Мэри, сидевшей на постели возле неподвижных ног Анджело, низко опустив голову и прислонившись лбом к его ладони. Ее плечи сотрясались от прорывавшихся рыданий. Я мягко положил руку ей на спину и стоял так, глядя на человека, который дал мне столько радости и вынудил пережить нечеловеческую боль.
— Вот, пожалуй, и вся моя история, — сказал я голосом, хриплым от тех усилий, которые мне пришлось приложить для того, чтобы в первый и последний раз в жизни рассказать о той ночи.
— Какая жалость, что я этого не знала, — сказала она, сидя все так же, с опущенной головой, и прижимая ладони к мокрым от слез щекам. — Какая жалость, что никто ничего мне не сказал. Все эти годы! Гейб, мне никто ничего не говорил! Клянусь вам, никто не сказал ни слова.
Я несколько секунд смотрел на нее, а потом погладил ее кончиками пальцев по щеке.
— Кто вы такая? — спросил я. — Действительно, почему кто-то должен был рассказывать вам об этом?
— Сядьте, — сказала она. — Вон туда, на мой стул. И перед тем, как вы услышите от меня то, что должны услышать, ради чего я сегодня пришла сюда, я должна попросить вас об одной важной для меня вещи.
— Какой же? — осведомился я.
— Постарайтесь не ненавидеть меня, — сказала она.
Я вновь взглянул, на Мэри и ничего не ответил.
— Как я вам уже успела рассказать вскоре после того, как впервые появилась здесь, я познакомилась с Анджело на лодке, принадлежавшей моему отцу. Это случилось летом 1953 года, — сказала она. — Я не была наивной девочкой и понимала, кто он такой. Мой отец имел много деловых контактов с гангстерами и сделал на них немалые деньги. Но в тот день я совершенно не думала, что когда-нибудь вновь увижу Анджело, и отнеслась к тому, что происходило во время этой прогулки, как к шутливому и совершенно безобидному флирту. И вдруг, несколько месяцев спустя, он позвонил мне в дверь и пригласил на обед. Он даже не дал себе труда предупредить меня по телефону. Он просто пришел.
— Он ненавидел телефоны, — объяснил я. Ведь мне были хорошо известны привычки и навязчивые фобии Анджело. — За все время, пока я жил у него, я не припомню ни одного раза, когда бы он говорил по телефону.
— Во всяком случае, я приняла его приглашение, — сказала Мэри. — Он мне успел приглянуться еще тогда, на лодке. А там уже оказалось рукой подать до романтического приключения.
— Он был женат, когда вы познакомились? — спросил я, откинувшись на стуле и вытянув ноги.
— У нас обоих были семьи, — ответила Мэри. — Ни Анджело, ни я не относимся к людям, гоняющимся за легкими связями. Просто таку нас случилось. Я была скучающей молодой домохозяйкой, замужем за мужчиной, который был намного старше меня. И он был таким же печальным и все равно что одиноким. Мы хорошо подходили друг другу.
— И долго это длилось? — спросил я, вложив в свой тон некоторую долю цинизма. — Этот великий роман?
— Он так и не закончился, — сказала Мэри, не обратив ни малейшего внимания на мою интонацию. — Мы по нескольку раз в году устраивали длительные свидания, а накоротке виделись друг с другом всякий раз, когда это позволяли наши другие жизни. Он всегда был мне хорошим другом.
Я повернулся и поглядел на Анджело; его хриплое дыхание постепенно становилось немного тише и медленнее.
— Он любил вас? — спросил я.
— У замужней женщины должно хватать ума никогда не задавать своему женатому любовнику такой вопрос, — ответила Мэри. — Но он относился ко мне так, будто так оно и было, а его поведение значило для меня ничуть не меньше, чем слова.
— А как же ваш муж? — продолжал я расспросы. — Он что-нибудь знал о ваших отношениях с Анджело?
— Он, вероятно, подозревал, — сказала Мэри. — Но ничего не знал наверняка, пока я не сказала ему об этом.
— И что же заставило вас так поступить?
— Я забеременела, — созналась Мэри. Она глубоко вздохнула; я отчетливо видел, что ее руки задрожали. — И он должен был знать, что ребенок, которого я вынашивала, не от него.
— Вы родили?
— Это все произошло очень давно, Гейб. — Словно не слыша моего вопроса, Мэри поднялась, медленно обошла вокруг кровати и остановилась перед большим окном. — Я была настолько молода… А в те дни, если бы стало известно, что я родила ребенка от любовника, случился бы настоящий скандал. Необходимо было проделать все тайком. К счастью, мой муж был мудрым, понимающим и заботливым человеком.
— Вы сделали аборт? — спросил я. Вызывающая резкость, которую я напускал на себя в последние минуты нашего разговора, куда-то исчезла сама собой; ко мне вновь вернулась та умиротворенность, которую эта женщина принесла с собой.
— Нет, я родила. Я надолго уехала из города, там родила ребенка и отдала его на усыновление. После этого я вернулась домой, возобновила прежнюю жизнь и никому никогда не рассказывала о том, что произошло. Так все и тянулось следующие десять лет.
— Вам хоть было интересно? — спросил я. — Я имею в виду — что случилось с ребенком?
— Я думала об этом все время, — ответила Мэри, — каждый день. Это терзало меня, и в конце концов я не выдержала. Я пошла к Анджело и попросила его о помощи. Без него я не смогла бы найти нашего сына.
— И вы вывалили на него эту новость через десять лет после того, как все произошло… — Я покачал головой. — Не думаю, чтобы он вас приветливо выслушал.
— Он выслушал меня очень внимательно и пообещал найти мальчика, — сказала Мэри. — И позаботиться, чтобы тот вырос в хороших условиях. Но он настаивал на том, чтобы ребенок не знал, кем были его настоящие родители. Он считал, что мы лишились права называться его родителями в тот день, когда я отказалась от малыша.
— Но почему вы согласились на такое условие? — спросил я. — Тем более после того, как прошло столько лет.
— Мне было достаточно знать, где и с кем находится мой сын, — ответила Мэри. — Я сама ни за что не сумела бы разыскать его. Анджело, единственный из всех моих знакомых, обладал достаточным влиянием, чтобы справиться с этим делом. Ну а мне оставалось довольствоваться сознанием того, что мой мальчик окажется в заботливых руках.
— Такие сведения непросто раздобыть даже такому влиятельному человеку, как Анджело.
— У меня не было ничего, кроме бумаги, которую я заполнила, когда оставляла сына в приюте, — сказала Мэри дрожащим, ослабевшим голосом. — Я отдала ее Анджело, поцеловала его в щеку и вышла из бара.
— И он нашел мальчика?
— Ему потребовалось на это некоторое время, но, да, он его нашел. — Она теперь стояла между мною и кроватью Анджело, положив руку мне на плечо. — Его переводили из одной приемной семьи в другую, некоторое время он прожил в приюте далеко в провинции. Как только Анджело нашел мальчика, он устроил так, чтобы его передали в семью, жившую совсем рядом с баром.
Я поднялся и, глядя в лицо Мэри, схватил ее за руки и сжал. Возможно, даже слишком сильно.
— Продолжайте, — потребовал я.
— Через несколько месяцев мальчик покинул своих приемных родителей и переселился в бар к Анджело. И тот вырастил его, как своего родного сына. Каким он и был на самом деле.
У меня перехватило дыхание, я почувствовал, что у меня кружится голова, а земля уходит из-под ног.
— Но как он мог ничего мне не сказать? Как он мог молчать все эти годы? И как вы могли допустить, чтобы все это вот так тянулось годами, а я ничего не знал?
