Роберт Гэлбрейт - Зов кукушки
Повисло долгое молчание.
— Доказательств нет, — выдавил наконец Бристоу. В офисе было так темно, что Страйку едва был виден его силуэт. — Доказательств ноль.
— Вот тут ты, боюсь, ошибаешься, — сказал Страйк. — Полицейские, надо думать, уже получили ордер.
— На что? — спросил Бристоу; он наконец обрел уверенность и захохотал. — На обыск мусорных баков Лондона с целью обнаружения толстовки, которую, по твоим словам, выкинули три месяца назад?
— Ну зачем же: на осмотр сейфа твоей матери, разумеется.
Страйк задумался, сможет ли он достаточно быстро поднять жалюзи. До выключателя ему было не дотянуться, а в кабинете стало совсем темно. Он не хотел отрывать взгляд от едва видимой фигуры Бристоу. Ему не верилось, что тройной убийца мог прийти безоружным.
— Я дал им на пробу несколько комбинаций, — продолжил Страйк. — Если не сработают, думаю, им придется вызвать специалиста. Но на спор я бы выбрал ноль-три-ноль-четыре-восемь-три.
Шуршание, взмах бледной руки, и Бристоу бросился вперед. Острие ножа царапнуло Страйка по груди, когда тот отбрасывал Бристоу в сторону; адвокат сполз со стола, откатился вбок и снова атаковал; на этот раз Страйк упал вместе с креслом назад и оказался зажат между стеной и столом, а Бристоу навалился сверху.
Страйк стиснул запястье Бристоу, не видя, где нож, и в темноте с такой силой двинул ему кулаком в челюсть, что у того запрокинулась голова и слетели очки; Страйк ударил снова, и Бристоу врезался в стену; Страйк попытался сесть, но Бристоу нижней частью тела вдавил в пол его пульсирующую культю и пырнул Страйка ножом в предплечье. Лезвие раскроило плоть, из раны хлынула теплая кровь, и руку каленым железом пронзила резкая боль.
В блеклом свете, падавшем из окна, он успел заметить, как адвокат занес руку. Еле поднявшись под весом Бристоу, Страйк увернулся от второго удара ножом, сбросил с себя противника и попытался прижать его к полу, но тут из брючины вывалился протез, и горячая кровь залила все вокруг; Страйк так и не понял, где сейчас нож.
Под тяжестью Страйка стол опрокинулся; детектив надавил здоровым коленом на тщедушную грудь Бристоу, неповрежденной рукой пытаясь на ощупь найти нож, и тут в глаза ему ударил резкий свет, и кабинет огласился истошным женским криком.
Ослепленный, Страйк все же заметил нож, взлетающий к его животу; схватив валявшийся рядом протез, он принялся, как дубиной, колотить им Бристоу по лицу, раз, другой…
— Нет! Корморан, ПЕРЕСТАНЬ! ТЫ ЕГО УБЬЕШЬ!
Страйк откатился от Бристоу, застывшего без движения, выронил протез и растянулся на спине возле перевернутого стола, зажимая кровоточащую рану.
— Я же сказал, — хрипло выдавил он, не видя Робин, — чтобы ты шла домой.
Но она уже набирала номер службы спасения:
— Срочно полицию и «скорую»!
— И такси вызови, — проскрипел он с пола; от долгих разговоров у него пересохло в горле. — Я с этим куском дерьма в одну «скорую» не сяду.
Он дотянулся до мобильного, который валялся в стороне. Дисплей был разбит, но запись продолжалась.
Эпилог
Nihil est ab omni
Parte beatum.
Ведь не может счастье
Быть совершенным.[27]
Гораций. Оды. Книга 2
Десять дней спустя
Британская армия требует от военнослужащих такого отречения от личных нужд и привязанностей, какое трудно понять гражданским умом. Она считает, что нет ничего выше ее требований. Непредсказуемые переломные моменты человеческой жизни — рождения и смерти, свадьбы, разводы, болезни — обычно влияют на планы военных не больше, чем камешки, стучащие в днище танка. И все же бывают исключительные случаи; благодаря одному из таких исключительных случаев вторая афганская командировка лейтенанта Джонаса Агьемена завершилась досрочно.
Главное управление полиции потребовало его срочного возвращения в Великобританию. Хотя армия обычно не ставит интересы полиции выше своих собственных, на этот раз она пошла навстречу органам правопорядка. Обстоятельства смерти сестры Агьемена получили освещение в международном масштабе, и суета прессы вокруг безвестного доселе сапера не шла на пользу ни вооруженным силам, ни ему самому. По этой причине Джонаса посадили в самолет и отправили на Британские острова, где армия расстаралась, чтобы поставить заслон жадным до сенсаций хроникерам.
Читатели газет в большинстве своем полагали, что лейтенант Агьемен будет рад-радешенек, во-первых, оказаться дома, вдали от боевых действий, а во-вторых, подготовиться к получению такого богатства, какое ему и не снилось. Однако же молодой офицер, с которым Страйк встретился после полудня в пабе «Тотнем» через десять дней после ареста убийцы, держался почти агрессивно и, казалось, еще не оправился от первоначального шока.
Эти двое в разные периоды жили одинаковой жизнью и ходили под одинаковой смертью. Человеку гражданскому этого не понять; первые полчаса они говорили только об армии.
— Значит, ты «пиджаком» был? Надо же такому случиться, чтобы «пиджак» испоганил всю мою жизнь.
Страйк улыбнулся. Он не счел это неблагодарностью, хотя швы на руке болезненно тянуло, когда он поднимал свою пинту.
— Моя мать хочет, чтобы я сделал заявление, — сказал офицер. — Твердит, что только так и можно выпутаться из этой заварухи.
Это стало первым, пусть косвенным, упоминанием причины, которая сейчас свела их вместе, а до этого оторвала Джонаса от армейской жизни, выбранной им самим.
А потом его вдруг прорвало, как будто он не один месяц дожидался Страйка.
— Она понятия не имела, что у моего отца был другой ребенок. Он ей так и не признался. У него даже не было уверенности, что эта бабенка, Марлен, и вправду забеременела. Перед самой смертью, когда жить ему оставалось считаные дни, он мне сказал: «Давай не будем расстраивать маму. Я, — говорит, — рассказываю тебе об этом только потому, что мой час пробил, а я даже не знаю, есть ли у тебя где-нибудь единокровный брат или сестра». Сказал, что та женщина, белая, исчезла с концами. Вполне возможно, сделала аборт. Тут я просто обалдел. Знал бы ты моего отца. Каждое воскресенье ходил в церковь. На смертном одре причастился… Я мог чего угодно ожидать, только не этого. У меня и в мыслях не было посвящать маму в эту историю. И вдруг как гром среди ясного неба — телефонный звонок. Слава богу, я был здесь, в отпуске. Правда, Лула, — он произнес ее имя с осторожностью, как будто не знал, есть ли у него такое право, — сказала, что повесила бы трубку, подойди к телефону моя мама. Сказала, что не хочет никому делать больно. Мне показалось, неплохая девушка.
— По-моему, она такой и была, — заметил Страйк.
— Не спорю… но хоть убей, странно как-то. Вот ты бы, к примеру, поверил, если б тебе позвонила какая-нибудь топ-модель и сказала: «Я твоя сестра»?
Страйк подумал о своей причудливой семейной истории.
— Отчего ж не поверить? — сказал он.
— Ну, в принципе, всякое бывает. А с чего ей выдумывать? Это я как бы сам себе сказал. Короче, дал я ей свой номер мобильного, и, когда у нее была возможность встретиться с этой подружкой, с Рошелью, мы с ней не раз трепались. Она все продумала, чтобы только газетчики не докопались. А меня это устраивало. Я не хотел маму огорчать.
Агьемен вытащил сигареты «Ламберт энд Батлер» и стал нервно вертеть в руках пачку. Наверняка куплены по дешевке, понял Страйк в приливе воспоминаний; в полковом чипке как пить дать.
— Так вот, звонит она мне накануне… перед тем как… это случилось, — продолжал Джонас, — и просит приехать. А я уже ей сказал, что в этот приезд встретиться не выйдет. Черт, у меня просто крышу сносило. Моя сестра — топ-модель. А мама очень волновалась: как это я полечу в Гильменд. Ну не мог я ее огорошить: мол, у отца был другой ребенок. Думаю, успеется как-нибудь. Потому и сказал Луле, что в этот приезд встречи не будет. Тут она прямо умолять стала. Похоже, неприятности у нее были. Ладно, говорю, только попозже, когда мама спать ляжет. Если что, скажу ей: мол, с приятелем по-быстрому выпить собираюсь или что-нибудь в этом роде. А Лула просила приехать как можно позже, за полночь уже. — Джонас смущенно почесал в затылке. — Ну, собрался я к ней. Дошел до угла… и вижу, как она… — Он утер губы рукой. — Вот тут-то я и припустил. Так припустил… Не знал, что и думать. Просто не хотел, чтобы меня там увидели, а то бы пришлось объяснения какие-то давать. Я ведь помнил, что у нее психические проблемы, что голос по телефону был расстроенный, вот я и подумал: это она меня специально заманила, чтоб видел, как она с балкона бросится. В ту ночь я глаз не сомкнул. Честно скажу, только порадовался, когда пришла пора в часть возвращаться. Укрыться от этой чертовой шумихи.