Иван Сербин - Гилгул
– Вызовите милицию. В квартире труп. После чего спустился по лестнице, вышел из подъезда и забрался за руль Татьяниной «девятки». Он уже твердо знал, что делать дальше. Времени почти не оставалось, а ему нужно было успеть заехать еще в два места. Обязательно.
14 часов 29 минут
– Кто там? – спросили испуганно из-за двери. В первый момент Саша не узнал голос. От давешней вальяжности в нем не осталось и следа.
– Профессор, откройте, – попросил он. – Мне очень нужно с вами поговорить.
– Нет! – Саше показалось, что старик задыхается. Хотя, наверное, так оно и было. Ужас – очень мощная сила. – Нет! Немедленно уходите!
– Профессор, откройте, я прошу вас, – повторил Саша. – Иначе мне придется выбить дверь!
– Уходите, пока я не вызвал милицию!
– Вы вызовете милицию, профессор? За дверью повисло тяжелое молчание. Саша едва ли не физически ощущал, как профессор потеет от страха. Он боялся Саши, потому что тот стал причиной неприятностей. Еще больше он боялся милиции, потому что она являлась воплощением этих самых неприятностей. И он не знал, кого боится больше.
– Уходите! – снова крикнул профессор. – Прошу вас, оставьте меня в покое! Я не хочу ни с кем разговаривать! Я… Я ничего не знаю.
– Зато я хочу с вами разговаривать! – заорал Саша. – Я хочу!!! Это очень важно, профессор! И я не уйду до тех пор, пока вы не откроете мне дверь! Кто-нибудь вызовет милицию, и милиция обязательно зайдет к вам поинтересоваться, почему это я сидел под вашей дверью! И вас отвезут на Петровку и станут допрашивать как соучастника! Откройте дверь, черт бы вас побрал!!! Он стукнул по двери ногой. От слабости. От осознания собственного бессилия. Ему был нужен этот человек. Необходим! Долгое молчание, затем замок щелкнул, створка приоткрылась, и Саша увидел в полумраке коридора белое, словно висящее в воздухе лицо, на котором выделялись горящие сумасшедшим блеском глаза.
– Заходите, – сказал профессор.
– Спасибо, – Саша шагнул вперед и тут же почувствовал, как в живот ему уперлось что-то жесткое, холодное.
– Вы такой же, как они, – прошептал старик. – Вломились в мою жизнь и стали топтать ее ногами. И вы привели с собой их. Поэтому я сейчас убью вас. «Если этот несчастный старик говорит так, что же должен сказать я двоим Ангелам?» – подумал Саша со злостью.
– Что это у вас, профессор? – неожиданно крикнул он. – Ружье? Откуда? Вы собрались стрелять в меня? Ну так стреляйте! Мне все равно. Только помните, что через полчаса за вами придут и увезут в то самое здание, откуда вы недавно вернулись. Хотите убить меня? Почему же? Не потому ли, что позволили обращаться с собой, как со скотом, а теперь испугались собственной слабости? А? – Саша кричал, и голос у него был неприятный, резкий, надменный. Ствол ружья отлепился от его живота. Однако Сашу уже понесло. Он выговаривал все, что накопилось за несколько сумасшедших дней. – Вы говорите, я их привел за собой? Нет, профессор. Вы сами выбрали такую жизнь, создали такой мир. Молча и старательно! Каждый раз кто-то пытается объяснить это вам, и каждый раз вы отказываетесь слушать! И продолжаете плодить чудовищ. Сознательно или нет – не имеет значения. А когда эти чудовища вырастают и начинают глодать вас, вы вопите: «Что делать?» и «Кто виноват»! Вы сами виноваты, профессор! Вы сами! Из комнаты появилась девушка. Беловолосая, тоненькая, как тростинка, светлая. Она стояла на пороге и смотрела на орущего, брызжущего слюной Сашу. Затем быстро подошла к профессору, встала сбоку, обняла его и сказала тихо и очень сильно:
– Прекратите! Вы не имеете права кричать на него. Он старше и мудрее вас.
– Старше и мудрее? – переспросил Саша. Глаза его сузились. – Вы, профессор, рассказали ей про то, что с вами делали сегодня утром?
– Перестаньте! – завизжал старик, снова поднимая винтовку. – Вы не смеете напоминать мне об этом!
– Нет, смею! Смею! Вы, профессор, еще страшнее Кости. Потому что Костя – ваше собственное творение. И остальные тоже. Ради вас меня убивают в течение шести тысяч лет! Я умирал сто раз и сто первый уже не может меня напугать. Вы думаете, вам одному страшно? Мне еще страшнее. Потому что вы боитесь только за себя, а я за вас всех! Вы – сборище трусов! Вас же унизили. Вашу любовь растоптал ассенизатор от власти! Он вытер о вас сапоги, плюнул вам в лицо, изнасиловал вас, оболгал эту девушку. – Саша указал пальцем на хрупкую блондинку. – Он делает это тысячи и тысячи лет! Он так привык! И он знает, что ему не ответят. Страх и преклонение у вас в крови! В вас не осталось любви. К жизни! К людям! К миру! Почему вы здесь, а не у Петровки? Почему грозите винтовкой мне, а не Косте? Почему не заставите Костю извиниться перед этой девушкой?
– Прекратите! – завопил старик. – Прекратите! Иначе я… я…
– Вы… Что? Убьете меня? – тихо и устало спросил Саша. – Не убьете, профессор. Потому что вместе с любовью в вас умерла и гордость. И чувство собственного достоинства. Их нет. Совсем. Вы сами убили в себе человека. Теперь вы даже не животное. Животные огрызаются, если их ударить! Вы запуганное животное. А такие животные не убивают из-за попранной гордости. Они убивают только из-за объедков. И то редко.
– Уходите, – прошептал профессор. – Уходите отсюда.
– Уходите, – попросила девушка. – Вы же видите – ему плохо.
– Мне ничуть не лучше, – резко ответил Саша. – За несколько дней я потерял все. Дом, друзей, женщину, имя. Все! И теперь вы предлагаете мне уйти? Ну уж нет. Сперва профессор ответит на пару вопросов.
– Я не стану вам отвечать, – пробормотал старик. – Не стану. Вы – чудовище. Вы такой же палач, как и ваш Костя.
– Нет, станете, – Саша в бешенстве рванулся вперед, ухватил старика за отвороты мятого халата, рванул к себе так, чтобы оказаться лицом к лицу. Затрещала ткань, расползаясь по швам. – Станете! Вы мне должны! Очень много должны!
– Оставьте его! – крикнула девушка, бросаясь на Сашу, но он даже не взглянул в ее сторону.
– Вы написали на меня ложный донос, профессор, помните? – шипел яростно Саша. – Помните? Вы оболгали меня! А ложь – основа всех грехов! Поэтому вы ответите мне, хочется вам того или нет. Я заставлю вас ответить! Старик обмяк, опустил руки, отвернулся. Губы его стали серыми в синеву.
– Теперь скажите мне, профессор, знаком ли вам персонаж по имени… или фамилии «Далуия» или «Баженов». «Олег» или «Леонид». Может быть, созвучные имена. Или какие-то религиозные места. Возможно, в переводе на древнегреческий, или арамейский, или латынь. Думайте, профессор. Я не уйду, пока вы не ответите.
– Далуиа, – прошептал тот. – Далуиа.
– Так, вспомнили, прекрасно, – пробормотал Саша. – И кто же он, этот «Далуиа»?
– Вто… второй сын Царя Дэефета, – бесцветно ответил старик, глядя куда-то в пространство. – Второй сын… Он был рожден, но… о нем больше нет никаких упоминаний в… Библии.
– Вот как, – Саша улыбнулся словно кому-то невидимому, но находящемуся здесь же, в профессорской квартире. – Значит, второй сын Царя Дэефета. Спасибо, профессор. Мы квиты. – Он отпустил старика, добавил чуть слышно: – Если надумаете идти на Петровку, к Косте, не советую. Только зря потратите время. Саша вышел из квартиры, закрыв за собой дверь.
***
«Он стоял в главной зале, через распахнутые двери которой открывалась перспектива на длинную, широкую улицу. Из вечерних сумерек докатывались крики. Каска знал, что это. Второй триумвират призывал плебс и армию к расправе над заговорщиками, назначив награды за их головы. Шансов у них не было. Странно, но Каска совершенно не волновался. Он прошел в заднюю комнату и сменил тунику и тогу на лорицу и галею кентуриона. Затем взял щит и меч, примерил к ладони дротик. Надел кожаные солдатские калигае и багряный сагум‹Caligae (лат.) – вид высоких сапог в древней римской армии. Пальцы ног в них оставались открытыми. ‹M›Sagum (лат.) – вид плаща.›. Когда он застегивал золотую фибулу, хлопнула дверь. Каска метнулся в залу, извлекая гладиус из ножен. Он знал, что еще слишком рано, но, может быть, кто-то из самых отчаянных решил подзаработать на его голове. Это оказалась Цесония в окружении трех рабынь. Нарядная розовая стола и палла цвета золота очень шли ей. Каска улыбнулся.
– В Риме беспорядки, – задыхаясь от волнения, но без тени страха произнесла она. На звук ее голоса из соседних комнат появились двое домашних рабов – грек Ясон и перс Артабан. Они молча смотрели на одетого в доспехи хозяина. – Триумвир назначил награду за головы заговорщиков: двадцать пять тысяч динариев свободному и десять тысяч – рабу. Нимвр, Катон и Цинна были убиты первыми. Убийцы встретили их на главной площади. Плебс давит друг друга. Каждому хочется принести голову и получить награду. Убивают всех. Дети – отцов, жены – мужей, рабы – господ. Это ужасно. – Цесония выдержала паузу, затем спросила: – Нас тоже убьют?
– Меня, – ответил Каска. – Но я не боюсь смерти. Тебе же лучше уйти. И забери рабов. Иначе вас убьют вместе со мной.
