Михаил Литов - Московский гость
------------
"Гладкое брюхо" готовилось к наплыву гостей. Макаронов легко провидел будущее: эти гости сначала от души погуляют на улицах и в кафе явятся, скорее всего, в непотребном виде; однако даже такое будущее устраивало Макаронова, и всякие печальные предчувствия не сбивали его со стремления встретить посетителей чистотой и блеском. Он лично участвовал в развешивании бумажных гирлянд и разноцветных лампочек, не поскупился и на живые цветы. Расставляя их на столах, словно бы осыпанный и увитый ими, Макаронов блаженно улыбался, хотя если вспомнить о его незаурядном и столь же незадачливом жениховстве, то надо признать, что с этой стороны он не имел оснований сознавать себя счастливым человеком, поскольку Соня Лубкова в последнее время решительно отошла к Шишигину, а верного жениха, своего, можно сказать, верноподданного, и вовсе не удостаивала вниманием. И все же Макаронов улыбался, как бы закрыв глаза на этот прискорбный факт. Красный Гигант и Голубой Карлик, перед выступлением подкреплявшие силы отбивными котлетками на своем обычном месте в углу, с неприязнью следили за владельцем кафе, и у них не было ни малейшего сомнения, что этот малый, уже костюмированный под клоуна, финансовый магнат, ставший притчей во языцех из-за своих смехотворных упаданий вокруг взбалмошной поэтессы, улыбается исключительно в предвкушении новых доходов. Они не в состоянии были понять счастье жизни, через которое Макаронов проходил как через дивный лес, наполненный сказочными существами и волшебными звуками музыкальных инструментов, на которых играли безмятежные, плененные красотой друг друга боги.
- Если бы я не знал о твоем болезненном пристрастии к грабежам и погромам, Леонид Егорович, - заметил Антон Петрович, - я бы сейчас с удовольствием поднял вопрос об экспроприации хозяйства этого комедианта.
- Грабежи? Погромы? - взволнованно и недовольно закудахтал Красный Гигант, торопливо заглатывая пищу, чтобы не отвечать на клевету друга с набитым ртом. - Я ограбил кого-то? Я зову к погромам? И откуда бы это взяться у меня пристрастию к насильственным мерам? Я прежде всего ученый... теоретик...
- Теория теорией, а к погромам и экспроприациям ваш брат левак всегда готов. Для чего же еще ему бузить и затевать смуту, как не для грабежей? А награбивши вволю, вы начинаете с важным и суровым видом правительственных чиновников резать друг друга.
- Это вздор... клевета! - задыхался Леонид Егорович от негодования. Время грабежей давно прошло... да, были отдельные ошибки, перегибы, но это от несознательности масс... К тому же много всяких проходимцев и карьеристов примазалось к движению, они и погубили дело... А теперь все будет иначе, мы возьмем власть мирным путем и никого грабить не будем, а просто отстраним таких, как этот Макаронов.
- Отстранишь от его денег? От этого кафе? - Антон Петрович устало усмехнулся. - Опять ты за старое, Леонид Егорович, а пора бы угомониться.
- А ты не трогай меня, не задевай!
- Но ты же не попка-попугай, чтобы повторять когда-то заученные слова и формулы. Ты умный человек, ты развиваешься... новая среды и новые обстоятельства по-новому развивают тебя. Ты жил в застое, пока руководил своей дурацкой ячейкой, а сейчас ты весь в движении, в борьбе... Мы оба боремся. Но за что? Я для того постоянно и задеваю тебя, тормошу, чтобы ты осмыслил прошлое и прояснившимися глазами взглянул на наше с тобой настоящее. Неужели ты до сих пор не понимаешь, что лежит в основе всех этих красных идей? Сейчас ты уже должен понимать, сейчас, когда ты беден и для поддержания жизни вынужден унижаться на сцене, работать на подлеца, который нещадно и нагло тебя эксплуатирует.
Красный Гигант вытаращил глаза.
- А ты, ты-то сам? - вскрикнул он болезненно. - Разве не ты заманил меня в этот притон, не ты заставляешь меня здесь страдать от унижения, от того, что мне, такому грузному, тяжело сделать лишний шаг, а постоянно приходится? Не твоя это идея?
- Моя, - вздохнул Голубой Карлик. - Но я хотел как лучше, надеялся поправить наше финансовое положение. И мне жаль, что так вышло... Но ведь я о другом. Скажи, чего стоят все твои теории, все тома классиков твоего учения, когда ты видишь толстую пачку денег в руках этого Макаронова и у тебя текут слюнки, ты исходишь в зависти, в бессильной злобе, в тоске? Ты понимаешь, что это очень далеко - устраивать революцию с последующим шаганием к светлому будущему, зато близко - вырвать из загребущих рук ту пачку, купить ящик водки и пакеты с закуской, явиться на лоно природы и пить и закусывать, закусывать и пить до посинения...
- Это не мои идеи и чувства, - угрюмо возразил Леонид Егорович. - Но для человека, доведенного до отчаяния, чаще всего только обрисованный тобой путь и остается. А кто виноват? Тот, кто лишил пролетария и крестьянина истинного образования, не открыл ему глаза на возможности честной и культурной жизни...
- Оставь... насчет образования и честной жизни - об этом не надо, - с досадой прервал друга Антон Петрович. - Не вам, сгубившим Россию, говорить о честности и культуре.
- Но ведь и ты, со своими идеями полной демократии, свободы слова и совести, приходишь к тому, что, с одной стороны, балом правит разнузданный торгаш, хапуга, а с другой, мается нищий и униженный труженик. И ты не нужен ни тому, ни другому, потому что для первого вся демократия и свобода в его деньгах, а для второго нет ничего более заманчивого, чем экспроприация.
Артист в голубом, откинувшись на спинку стула, даже зубами заскрипел, так мучительно было для него признать правоту друга. Но он был честен. И сказал:
- Это верно. Ты прав, Леонид Егорович.
Артист в красном просиял, довольный, как мальчик, получивший в подарок дорогую игрушку. Голубой Карлик презрительно усмехнулся на это его простодушие.
- Значит, - сказал он, - мы оба приходим к одному и тому же. Вот что меня озадачивает и мучает: где же выход? в чем спасение? существует ли воистину чистый и справедливый путь? До сих пор всегда даже самые верные, гуманные, человеколюбивые идеи оборачивались кровью, насилием, войнами, ложью, лицемерием. Тупик? Ты бьешься головой об стенку, размышляя обо всем этом?
- Мне достаточно того, что ты колотишь меня на эстраде.
- Все подводит нас к тому, что мы должны искать третий путь. Люди, подобные нам, говорили и говорят о том же. Но в чем этот третий путь и где он? Мы с тобой, дружище, рационалисты и прагматики, но те, что говорили о нем до нас, они идеалисты. Искомый путь, конечно же, в честности и справедливости, но как только заходила речь о достижении этой честности и справедливости, эти прозорливцы, словно бы не зная, как выкрутиться и что придумать для скорейшего осуществления их начертаний, ударялись прямо-таки в безудержный идеализм, в головокружительные мечтания. Они талдычили, например, о Золотом веке человечества... раз он был некогда, он должен быть и в будущем. Но это чистая фантастика! Где, когда и кем по-настоящему доказано, что этот век когда-то имел место? Что проку во всех этих ссылках на некие загадки древности, на тайну Атлантиды? А даже если та Атлантида и была земным раем, которого люди оказались в конечном счете недостойны, то где же гарантия, что в будущем люди снова сумеют построить рай? Я думаю, Леонид Егорович, мы с тобой должны искать такой третий путь, который заведомо исключит проявления зависти, злобы, отвратительного честолюбия, жестокости, страсти к обогащению.
Оппонент долго размышлял над словами Голубого Карлика, выискивая в них противоречия и неувязки, и наконец произнес с холодным, ироническим удивлением:
- Мы с тобой?
- А почему бы и нет? Разве мы не связаны с тобой одной цепью, а если уж на то пошло, то и дружбой?
- Но где мы будем искать этот третий путь? Здесь, в "Гладком брюхе"? В перерывах между выступлениями?
- Да, да, здесь, в "Гладком брюхе"... везде, где бы мы ни оказались! с жаром подтвердил Голубой Карлик, его глаза, стесненные белыми мясистыми выпуклостями, засверкали. - Мы будем искать его в наших душах. Мы вынуждены потешать сытую и глупую публику своим гнусным номером, но у нас не отнят разум, не отнято еще понимание справедливости... Разве мы имеем право отбросить это понимание, не развивать его, не искать для него выхода, воплощения в действительности?
Леонид Егорович снова погрузился в размышления. Он не мог не признать правоту своего друга и не заразиться его энтузиазмом. Но для легкости подъема он был все-таки слишком грузен, ему мешал лишний вес. Красный Гигант с горечью вымолвил:
- Мне надо сначала похудеть...
- Может быть, - согласился Голубой Карлик. - Но может статься и так, что ты никогда уже не похудеешь. И тогда твои слова, что сначала-де надо похудеть, напомнят другие, печально знаменитые: потерпите, товарищи, вот построим сначала социализм, общество разума и справедливости, а потом и станет хорошо, потому что мы начнем строить общество безусловного благоденствия и когда-нибудь будем жить в нем. Нет, время не терпит, Леонид Егорович. Наша жизнь становится все меньше. Да и нужно ли, чтобы ты похудел? Я, напротив, склоняюсь к мнению, что как раз нынешние наши скорбные обстоятельства как нельзя лучше способствуют развитию идей и поискам третьего пути.
