Цю Сяолун - Шанхайский синдром
– Что ж, может, вы и правы, – кивнул Чэнь. – Потом их отношения разладились?
– У понял, что она настроена серьезно и слишком требовательна. Ее отношение стало его тяготить. Видимо, она очень сильно давила на него, но У и помыслить не мог о разводе с женой.
– Почему?
– Родственники его жены – очень влиятельные люди. Вы ведь знаете, кто был покойный тесть У? Лян Сяндун, первый секретарь района Хуадун.
– Но ведь Лян умер в годы культурной революции.
– Возможно, кое-чего вы все же не знаете. Да, тесть У умер, но его зять стал вторым секретарем парткома провинции Аньхой. Более того, его теща, которая жива и полна сил, работает в Пекине – она член центральной комиссии КПК по проверке дисциплины.
– Нам это известно, – сказал Чэнь. – Семейственность и кумовство. А теперь расскажите, как У реагировал на требования Гуань.
– Сначала У просто смеялся – у нее за спиной, конечно. Еще одна ее образцовая маска, говорил, как те, которые надевают актеры пекинской оперы: «в разных сценах – разные маски». Ее требования его не слишком беспокоили. А может, даже нравилась их новизна.
– Когда их отношения начали портиться?
– Если честно, я ничего не замечал до того случая… Дело было после одной вечеринки в декабре прошлого года. Гуань вела себя как обычно – прямая, как бамбуковый шест. Но У силой заставил ее выпить несколько чашек «Маотая». Не знаю, может, он что-то туда подмешал… Вскоре она отключилась. У попросил меня помочь отнести ее в спальню. К моему удивлению, там он начал ее раздевать. Она ни о чем не догадывалась – спала невинно, как овечка.
– Он объяснил, зачем вы ему понадобились?
– Нет, просто начал фотографировать ее в моем присутствии – ну, вы понимаете, о каких снимках я говорю. Помню его слова: «Раздень догола Всекитайскую отличницу труда и получишь очередную распутную шлюху». Для него это не было чем-то необычным – я имею в виду фотографирование ню.
– И для вас тоже?
– Ну, подобные вещи происходили и раньше – один или два раза. Конечно, с другими девушками. У иногда просил меня снять его с какой-нибудь девушкой в постели. Но в ту ночь У захотел, чтобы я позировал вместе с Гуань. Он сделал тот снимок, что у вас. Клянусь, я просто позировал. Между нами ничего не было!
– Да вы просто какой-то Лю Сявэй XX века!
– Не знаю никакого Лю Сявэя. Но я был потрясен. До той ночи У не велел нам, своим друзьям, трогать ее. Он никогда не относился так к другим девушкам. Более того, на других девушек У было попросту наплевать.
– Как вы думаете, почему У в ту ночь вдруг переменил свое отношение?
– Не знаю. Может, У хотел использовать те снимки, чтобы помешать ей втравить его в неприятности.
– И ему это удалось?
Понятия не имею. Потом они продолжали встречаться. А через несколько недель после той съемки они…
– Что?
– Подрались.
– Здесь опять попрошу вас рассказывать подробнее, – сказал Чэнь. – Вы видели драку своими глазами?
– Нет, не видел. Но случилось так, что я зашел к У вскоре после того, как они подрались. У был просто вне себя.
– Когда это было?
– Кажется, в начале марта.
– Что он сказал?
– Он был пьян и весь трясся от гнева. Вроде она украла у него что-то важное.
– Что-то, чем она могла угрожать ему?
– Да, товарищ старший инспектор. У не объяснил, что именно унесла Гуань. Он сказал что-то вроде: «Эта сучка думает, что может меня шантажировать. Она дорого за это заплатит! Я вышибу ей мозги!» Да, вроде бы речь шла о шантаже.
– Он рассказал, как намерен поступить?
– Нет, не рассказал. Он тогда ужасно разозлился и ругался как сумасшедший.
– Что было потом?
– Однажды ночью в середине мая он вдруг приехал ко мне проявлять пленки. Сказал, в его фотолаборатории что-то испортилось. Он пробыл у меня всю ночь. Помню, было воскресенье, потому что жена еще была недовольна. Мы по воскресеньям обычно ложимся рано. Через несколько дней У позвонил мне и во время разговора два или три раза повторил, что приезжал ко мне проявлять пленки десятого и оставался у меня всю ночь. Я не понимал, почему он так настойчиво повторял одно и то же, пока ваши люди не стали расспрашивать меня про десятое мая.
– Вы сказали следователю Юю в точности то, что внушил вам У, и тем самым обеспечили ему алиби.
– Да, но я не знал, что обеспечиваю ему алиби, как не знал и того, что У совершил убийство. Позже я проверил дату. У ночевал у меня в воскресенье, тринадцатого мая. Но в то время, когда я беседовал со следователем Юем, я как-то не обратил на это внимания.
– После вы не спрашивали У о том, что случилось?
– Я позвонил ему на следующий день и рассказал, что меня допрашивал следователь. Он пригласил меня в бар и между прочим сказал, что его скоро назначат замминистра культуры Шанхая и что он не забудет моей услуги.
– О Гуань он упоминал?
– Нет. Просто спросил, какое число я назвал товарищу следователю Юю. Мне показалось, услышав мой ответ, он вздохнул с облегчением.
– И больше ничего?
– Нет, в тот день он больше ничего не говорил, а я не спрашивал, – сказал Го. – Я ничего от вас не утаиваю, товарищ старший инспектор Чэнь!
В селекторе внутренней связи послышался голос Мэйлинь.
– Звонит советник Юй, – сообщила она. – Говорит, по срочному делу. Вас соединить?
– Да, пожалуйста.
– Товарищ старший инспектор, мы кое-что обнаружили в багажнике машины, – заявил Старый Охотник. – Длинный женский волос.
– Немедленно отправьте улику доктору Ся, – распорядился Чэнь. – И позаботьтесь о Го – он важный свидетель, чьи показания могут иметь решающее значение!
Настало время для последней схватки.
39
Качаясь на следующее утро в переполненном автобусе, Чэнь обдумывал, что скажет на встрече с секретарем парткома Ли и начальником управления полиции Чжао, однако ему мешал сильный запах духов, смешанный с не менее отвратительным запахом немытого тела. Запахи исходили от молодой пассажирки, которую в давке притиснули к нему вплотную. Не в силах пошевелиться, Чэнь казался себе сардиной в банке – безмозглой, почти бездыханной.
Автобус полз по улице Яньаньлу. Пассажиры входили и выходили, бесцеремонно расталкивая соседей плечами и локтями. Чэнь заранее готовился к противостоянию; оно может закончиться по-разному, но встречу больше откладывать нельзя. У него есть вся цепочка доказательств: мотив, улики, свидетели. Ни одного пропущенного звена. Ни одного предлога, чтобы и дальше оттягивать неизбежное.
Лишь только получив заключение доктора Ся, Чэнь позвонил секретарю парткома Ли. Ли выслушал его, ни разу не попытавшись перебить.
– Вы уверены, – спросил напоследок Ли, – что в ту ночь за рулем машины был У Сяомин?
– Да, уверен.
– Заключение доктора Ся у вас?
– Еще нет, но по телефону он подтвердил, что волос, обнаруженный в багажнике машины У, принадлежит Гуань.
– Го готов дать показания против У?
– Да. Он понимает, что тем самым спасает собственную шкуру.
– Значит, по-вашему, пора кончать.
– У нас есть мотив, улики и свидетель. И алиби У оказалось ложным.
– Дело необычное. – Чэню показалось, что Ли глубоко задумался и несколько раз вздохнул перед тем, как продолжать. – И рассмотрят его не в обычные сроки. Завтра я иду к начальнику Чжао. Пока никому ни слова!
Подойдя к кабинету Ли, Чэнь увидел на двери записку:
«Товарищ старший инспектор Чэнь! Пожалуйста, подождите нас в конференц-зале номер 1. Начальник управления Чжао тоже придет. Ли».
В конференц-зале никого не оказалось. Чэнь выдвинул себе обитый кожей стул в конце длинного стола. В ожидании он еще раз перечитал свои записи. Ему хотелось, чтобы отчет был максимально доходчивым, сжатым и точным. Закончив чтение, он снова посмотрел на часы. С назначенного времени прошло уже двадцать минут.
Он не питал иллюзий относительно предстоящего совещания. Вряд ли его начальники с нетерпением ждут встречи. Наверняка опять заведут свою песню об интересах партии и отстранят его от дела. В самом худшем случае его официально уволят.
Однако Чэнь твердо решил не сдаваться – пусть его уволят и даже исключат из партии!
Как сотрудник полиции, он обязан свершить правосудие, покарав убийцу, кем бы тот ни был.
Как член партии… Чэнь помнил о своих обязанностях члена партии. Курс политграмоты. Член партии обязан прежде всего служить интересам партии.
В том-то и трудность. В чем они, интересы партии?
В начале пятидесятых годов председатель Мао призвал китайскую интеллигенцию поучаствовать в дискуссии об ошибках среди представителей партийного руководства. «Великий кормчий» заявил, что этого требуют интересы партии. Однако, после того как некоторые восприняли призыв буквально, Мао впал в ярость и обвинил наивных обличителей в ревизионизме. Их отправили в тюрьму. Разумеется, газеты тут же раструбили о том, что и это сделано в интересах партии. Более же ранний призыв Мао провозгласили мудрым тактическим ходом, призванным «выманить змею из логова». Так было и с другими политическими перегибами, включая и культурную революцию. Все делалось в интересах партии. После смерти Мао катастрофические последствия культурной революции списали на «просчеты, сделанные из лучших побуждений», что не умаляло славных достоинств партии. Китайский народ снова призывали забыть прошлое в интересах партии.
