Райан Канстон - Феникс: Возрождение
Тишина. Эдвард стоял спиной к психологу. Он думал о сказанных ею словах. Ему казалось странным то, что она так открыто, призналась ему в чём-то, чего он не понял. Через минуту он произнёс:
— Когда мне к вам прийти? — Эдвард не видел психолога, но чувствовал, что она чего-то боится. Её страх передавался ему. От всего этого его мышцы напряглись, а сердце начало выстукивать ритм какой-то быстрой музыкальной композиции.
— Через неделю в среду. До свидания Эдвард.
— До свидания Миссис Темстер.
Дверь открылась. Он вышел за порог.
Эдвард находился в заросшем травой поле. На улице стояла кромешная тьма. Подувший ветер поднял в небо семена одуванчиков и закружил их в неком мистическом танце, исполняемом лично для матушки природы. Эдвард с наслаждением наблюдал за происходящим. Ночное небо полное маленьких сверкающих звёздочек, красивое тёмно-зелёное поле полное цветов, и немного постаревшее, но все, же не утратившее своё былое величие, гигантское дерево именуемое «Стариком».
— Какая великолепная ночь. — с наслаждением произнёс Эдвард.
Он не чувствовал усталости от проделанной работы, напротив в нём кипела страсть и охота продолжать лишь бы во время неё он не потерял из виду всю эту красоту. Гудман взял его в помощники. Всю неделю Эдвард только и делал, что чинил поломанные аккумуляторы, двигатели, бензобаки, часы и телефоны. А один раз даже смог починить неисправный принтер, который сам Гудман не мог отремонтировать как надо.
Он пробыл в этом лагере целый месяц. Три раза был у психолога. Ничего нового она для него не сделала кроме того что заставила пить таблетки для успокоения пошатнувшихся нервов. Куда интереснее было у Гудмана в мастерской. Он там учился, общался, развлекался, в общем, жил сказочной жизнью, о которой большинство могут только мечтать. Правда, сам лагерь не был сказкой, и счастья в нём искать было бесполезно. Длительный рабочий день, ужасное отношение со стороны вожатых и комендантский час, начинающийся после восьми. «Много правил мало толку».— так сказал Лори, и Эдвард с этим высказыванием был полностью согласен. Дети всё равно выскакивали из своих деревянных нор на улицу. Их, конечно, ловили, но за это не слишком строго наказывали, отчего те позже снова выходили, и так продолжалось бесконечно (хотя бывало и так что некоторых сажали на день в изолятор, но это случалось слишком редко). Эдварду нравилось у Гудмана, но это единственное что ему здесь нравилось. По крайней мере, по сравнению с его домом.
Эдвард снова взглянул на небо. Ему нравились звёзды. Их блеск, их красота. Они успокаивали его душу, он даже забывал о том, что находится в тюрьме. Заворожённый их красотой он не мог думать о чём-то ещё кроме как о них и о бескрайних просторах галактики, так или иначе окружавшей его со всех сторон.
— Боже как же это всё красиво. — вымолвил он.
— Это точно. — сказал чей-то голос у него за спиной.
Эдвард резко обернулся. Перед ним стояла молоденькая девочка пятнадцати-шестнадцати лет. У неё были светлые волосы, свисающая с плеч косичка, голубые глаза и красивая бледная кожа, так чудесно гармонирующая с ночным небом и звездами, сверкающими на нём.
Сердце билось как сумасшедшее и, не сбавляя темпа, заставляла его потеть и краснеть, словно бы он увидел что-то прекрасное и ужасное одновременно. Он узнал её. Она та девочка из столовой, что так надолго закралась в его душу. Он думал о ней каждый день, каждый час. И вот теперь та девочка, что почти, что полностью потерялась в сознании Эдварда, вдруг появилась перед ним во всей своей красе.
Почувствовав неловкость от продолжительного затишья, Эдвард вымолвил:
— Кто ты такая? — прозвучавшие слова были несколько грубоватыми и Эдвард, осознав, что сказал всё неправильно, покраснел от стыда.
— Мелиса Майер, — сказала она, не обращая внимания на невежливое обращение с его стороны, а затем, подойдя чуть ближе, добавила. — А ты?
— Эдв-вар-рд Вэйтсон.
— Милое имечко. — она оглядела его с ног до головы, выявляя признаки которые видимо, интересовали её в нём больше всего. — Что ты тут делаешь? Разве ты не знаешь, что в такое время гулять не разрешается?
— Да знаю, что не разрешается. Просто мне иногда нравится сюда приходить. Постоять немного здесь и понаблюдать за небом. — он снова покраснел. На сей раз, он был полностью уверен, что не должен был так открыто объяснять ей, зачем он здесь, — Охранники сюда совсем не ходят, поэтому в том, чтобы находится здесь, нет ничего страшного, — затем он добавил, утратив при этом лик замявшегося влюблённого мальчика. — А ты почему здесь?
— Потому же почему и ты. Пришла посмотреть на небо и звёзды. — она замялась, видимо обдумывая, говорить или нет только что встреченному мальчику о причине своего нахождения здесь. — Правда, обычно я хожу сюда днем, а не ночью. Днём тут всё намного красивее и живее. По крайней мере, мне так кажется.
Эдвард и Мелиса, молча, уставились друг на друга. Никто не хотел прерывать затянувшееся молчание. «Что же мне делать? Я должен ей что-нибудь сказать, но что? Боже я ведь даже ничего о ней не знаю». — Эдвард витал в своих мыслях, пока вдруг, его внезапно не окликнула Мелиса:
— Эй! Ты что заснул?
— А? Нет. Ты что-то сказала? — растеряно поинтересовался Эдвард.
— Я сказала: Не хочешь ли ты погулять со мной? — рассерженным тоном произнесла Мелиса. Для пущего вида она даже нахмурила брови и приподняла к верху свой тоненький нос. Эдвард, увидев в этом действие нечто милое и приятное для глаз, сразу же потерял контроль над своими мыслями и закрылся, там задумавшись о её невероятной красоте.
Чуть опомнившись от нахлынувших мыслей, он быстро сообразил, что от него ждут ответа. Но какого?
— Конечно. — ответил он, стараясь не задерживать её и так уже слишком затянувшимся ответом на вопрос. А затем, снова засмущавшись, добавил. — А можно?
Она громко рассмеялась.
— Да. Но только если ты не будешь ко мне приставать, — она широко улыбнулась и кажется (по крайней мере, так показалось Эдварду) подмигнула ему. — Ну, пошли же или ты хочешь заставить девушку замерзнуть на этом поле?
Она побежала на холм, на котором всё это время стоял «Старик», то дерево что уже много лет не приносит плодов, но всё ещё продолжает цвести, как и вся эта роща. Эдвард не верил своим глазам. «Эта Мелиса играет со мной в какие-то игры. Всё это больше походит на то, что меня разыгрывают как глупого шута.… Да точно это розыгрыш! Сейчас из-за дерева появиться Лори и Бэрри и будут смеяться надомной. Но это произойдет, только если я поведусь на их глупый трюк,… если конечно это и в правду какой-нибудь трюк». — Размышления Эдварда не привели его к мысли, которая бы решила, что же ему делать в этой ситуации и он, пользуясь лишь инстинктами (посылами души), направился на верхушку холма.
Нахлынувший ветер не смог смыть в сторону семена одуванчиков, и те застряли в воздухе как в каком-нибудь невесомом пространстве на вроде вакуума. Время на этом поле ненадолго замерло для природы, давая возможность молодым людям поговорить по душам не опасаясь вмешательства со стороны.
Эдвард и Мелиса сидя на траве, раскрепощено беседовали, переходя с одной темы на другую. Так продолжалось несколько часов, и они уже успели обойти минное поле недоверия. Эдвард поверил, что это не розыгрыш, а Мелиса поверила в шанс на спасение.
— Так ты, воровка? Интересно, — изумился Эдвард. — И чего ты украла, если не секрет?
— Много всякого. Уже и не вспомню, что было последним, а что первым. Меня не волновало, что я беру, важен был процесс. У меня как говорят психологи — кляптомания. От неё я так и не смогла излечиться. — с горестью в голосе сказала Мелиса.
— Ты имеешь в виду клептоманию? — поправил её Эдвард. — А разве это такая серьёзная проблема? Мне говорили, что это очень легко лечиться, пары походов к психологу хватит для исправления этого недуга.
— Есть одна проблема, — в её голосе чувствовалось некое нарастающее напряжение. Она встала и подошла к дереву. Её лицо омывал лунный свет. Эдвард видел, как светятся её глаза и как ярко в них выражено горе от нахлынувшего в память воспоминания, — Эта проблема психологи лечащие меня. Они не понимают, что я чувствую, когда краду. Они видят в этом проблему, от которой нужно избавиться. Я же вижу в этом хобби, которое всегда приносит мне такой прилив адреналина и такую радость, что это ни с чем, ни с честь. Но никто меня не понимает. Никто. Вот если бы только моя мама… — Мелиса неожиданно замолчала. Она наклонила голову, так чтобы Эдвард не смог заметить её лица.
— Что мама?
— Ничего, — Мелиса повернула голову и на её лице, как ни в чём не бывало, снова виднелась яркая насыщенная красками света улыбка. — А ты значит боец? Не мог бы ты мне показать пару приёмчиков из своего репертуара? Ну, что-нибудь что могло бы вырубить охранников, и мы смогли бы сбежать отсюда на свободу.
