Федора Кайгородова - В Москве-реке крокодилы не ловятся
— Вот, ребенок потерялся! — памятуя о беседе с постовым, ответил Ромашкин.
— Где нашли? — строго спросил дежурный.
— В парке имени Баумана?
— С какой целью вы там были?
— Ни с какой. На работу шел.
— Где живете?
— На Гороховой.
— Почему через парк? Там же ближе по улице? — строго сказал полицейский.
— Вы что, меня в чем — то подозреваете? Так и скажите!
— Идите прямо по коридору к инспектору.
Вместе с девочкой они дошли до 414-го кабинета. Их встретила приветливая женщина в форме лейтенанта полиции. Пожалуй, даже излишне приветливая. Это потом Ромашкин понял, когда последовали другие события.
— Заходите, заходите! — пригласила его дама словами и жестами. — Ух, как — кая куколка! Ваша? — она заправила волосы за уши и наклонилась к девочке: — Как зовут нашу бэб — би?
— Аня! — Ромашкину не понравилась жеманность офицера. — Нет, не моя! Я нашел!
— Нашли? Где же? — почему — то обрадовалась инспектор.
Ромашкин рассказал все сначала. Женщина внимательно слушала, не перебивая и не задавая вопросов.
Потом она опять повернулась к ребенку, занятому нехитрыми игрушками, расставленными на тумбочке:
— Утю — тю! — сделала она «козу» девочке.
Строго взглянув на нее, Анечка не улыбнулась, а пошла и села на стул.
— Вы случайно не знаете, где она живет? — спросила инспектор у Ромашкина.
Он уж было раскрыл рот, чтобы ответить, что представления не имеет, но видимо, где — то поблизости, раз такая ухоженная девочка гуляет в такую раннюю пору в саду.
Но тут Анечка отчетливо произнесла:
— Уица Го — оховская! Дом девять!
— О, да она у нас умница! — уже без всякого восхищения сказала инспектор. — Ну что же, оставляйте ее нам, — повернулась она к Ромашкину, — мы о ней позаботимся. Идите, идите, что ж вы стоите?
— А протокол? — спросил Ромашкин.
— Какой протокол? О чем? О том, что вы привели девочку? Зачем разводить бюрократию? Главное, что ребенок в полиции. Вы что же, полиции не доверяете?
— Я — доверяю! — ответил Ромашкин. — Но…
— Идите, идите, — замахала руками женщина, — не отвлекайте меня от работы.
Ромашкин вышел из кабинета, но уходить не торопился. Он зашел за поворот коридора, уставился на какую — то показательную доску и сделал вид, что читает свежие инструкции о том, какую надо проявлять бдительность, если встретишь брошенную в транспорте сумку.
Вскоре в конце коридора появилась плотная женщина в цивильном платье, круто завитая и ярко накрашенная, что определенным образом ее старило. В руках она несла незавернутую куклу «барби», держа ее толстыми пальцами за крохотную талию, и бутылочку «пепси», что несколько встревожило Мишку: он понял, что подарки предназначались Анечке, а детям такие напитки вредны. Мишка продолжал «читать» инструкции. Он ждал недолго. Через несколько минут обе женщины, щебеча без умолку, вышли из кабинета. У дамы в платье оказался низкий, с хрипотцой голос — о чем она говорила, Мишка не слышал. Держа Анечку за обе руки, они прошествовали по коридору и скрылись на лестнице.
Ромашкин пошел следом на некотором расстоянии, и увидел, что дамы направились к припаркованному во дворе отделения автомобилю «Форд — сьерра». Лейтенант в серой форме села за руль, а дама с найденным ребенком разместилась сзади. Ромашкин успел заметить, что номер машины заканчивался на цифру «56». Он и сам не знал, зачем ему это. Но вся эта история не нравилась Михаилу Ромашкину, совсем не нравилась.
А потом Ромашкин отправился в свое управление. Но смутная тревога за судьбу маленькой девочки в платье колокольчиком уже проникла в его сердце.
Это было пять месяцев назад, а, кажется, только вчера. Как странно, что маленькая девочка привела его к знкомству с убитым сегодня Костровым. А, может это, не тот, другой Серега Костров, с которым так нелепо свела его судьба? Да нет, конечно же тот! Нечего себя обманывать! С кем же он тогда говорил?
Кобра
Когда мы уплывали, стояла тихая осенняя ночь. Матросы, то ли от радости, что, наконец, от нас избавились, то ли из искренних побуждений, вышли на палубу плавбазы и молча смотрели нам вслед. Никто не помахал, но мне казалось, что я расстаюсь с друзьями. Лишь один шутник послал воздушный поцелуй, у остальных лица были задумчивыми.
Пока мы прыгали на палубу буксира, пока он разворачивался, появился его величество командир Перов со своим неизменным рупором, который он немедленно приложил к губам:
— Максим! — это он нашему водителю, запомнил же! — Поезжай к пристани! Смотри за огнями буксира, он направляется туда. И не гони по дорогам, — обычная фраза, разнесенная рупором над рекой, прозвучала так трогательно, что у меня защипало глаза.
Водитель нашей «девятки» ничего не ответил, но мы на судне слышали, как на берегу сразу же заурчал мотор, а потом по колдобинам запрыгал свет фар.
Буксир скользил по воде на самой малой скорости. За бортом тихо шелестела вода. И даже лунная дорожка появилась, как на заказ. Яркий прожектор повис над бортом плавкрана. Мир ночами выглядит иным, поэтому это время суток так любимо романтиками и ворами. Обычно ночь для меня пресна, как мамин рыбный пирог — а все потому что я слежу за режимом, и в самое поэтичное время суток обычно сплю.
Юра жадно снимал выловленный из воды буксир, висевший на цепях. Его фотоаппарат работал, как автомат. У меня дел особых не было. Прислонившись к борту — на буксире он достаточно высок, я смотрела в сторону плавкрана и весело махала ручкой, стараясь не разреветься. Я прощалась. Конечно же, я прощалась, и тут мне не приходилось себя обманывать. На плавкране как будто прошел целый кусок моей жизни, а на самом деле всего — то полдня.
Вы видели, как возвращается из похода подводная лодка? Матросы выстраиваются на борту строго в ряд. Их лица суровы и нежны. Черные шинели полощутся на ветру. А сами они незыблемы, как скала. На берегу в это время не плачут — это будет потом. Наше прощание с плавкраном чем — то напоминало встречу подлодки. В таком же молчании проплывают лица. И все — как в немом застывшем кадре. А мы уходим, уходим, уходим…
Вот и ушли. И сели в свою машину, о которой мечтали весь день. И покатили в Москву.
В машине я сразу уснула. Юра что — то рассказывал про наши приключения, но без энтузиазма. Максим также, без энтузиазма, сдержанно удивлялся. В Москву мы приехали поздно ночью.
— Мы тебя, Наталка, доставим прямо в квартиру, — сказал Максим, высаживая меня возле моего подъезда.
А потом наступило утро. Обычное московское утро — в меру серое, в меру озабоченное, в меру суетливое. Конечно, как всегда, я не успела позавтракать. Едва — едва приведя в порядок растрепанную прическу — мои волосы любят поторчать на макушке, — я помчалась в редакцию. У меня была назначена встреча.
Юру я в тот день не видела, он уехал на задание рано. Во всех красках расписав его вчерашний героизм, я повергла беднягу в такое смущение, что несколько дней фотокору пришлось прятаться от восторженных редакционных дам. Впрочем, страдал он из — за своей славы недолго, и через несколько дней перешел на телевидение. Я знала, что он ждал место оператора. Больше я никогда не встречалась со своим спасителем и даже ничего не слышала о нем.
Отписав с утра свой материал и бросив его на верстку, я тоже отправилась на задание. Накануне на московской таможне задержали контрабандиста с живым товаром из Вьетнама — тремя королевскими кобрами. Змей передали в зоопарк, и вот об этом событии я и должна была написать репортаж.
В зоопарке я сразу же прошла в террариум, минуя кудлатеньких петушков и ободранных котов детского уголка. На служебном входе в коробках пищали сотни белых мышей. Не глядя по сторонам, я устремилась к тесному закутку, именуемому кабинетом.
— Садись! — сказал специалист по ядовитым змеям Федя Кедров, снимая стеклянную клетку с коброй с того самого стула, куда он меня приглашал. — Садись, Наталья! Придется подождать!
— Спасибо! — бодро ответила я. — Я постою!
Я всегда здесь чувствовала себя ловкой и подтянутой. Не дай бог расслабиться среди Фединого хозяйства! Все было, как всегда. Федя поставил клетку с коброй на пол и снова уставился в экран монитора.
Только однажды я допустила ошибку и, ответив вежливостью на его приглашение, действительно села на стул. Чем заслужила несказанное уважение Феди. Это случилось в самом начале нашего знакомства. Слева у меня тогда оказалась самая ядовитая змея на земле — тайпан. Вблизи я рассмотрела, что тайпанья клетка едва прикрыта легкой картонкой. Я слегка отодвинулась вправо, и очутилась рядом с королевской коброй. Ее клетка стояла на полу, ее откуда — то принесли и еще не установили на полку. Кобра, выползая наверх, старалась спихнуть крышку своего временного обиталища. Внутренне воскликнув «ой, мамочки!», я задержала дыхание и уставилась прямо перед собой.
