Владимир Бацалев - Убийство в "Долине царей"
— И какая же тут технология? — спросил я. Мне было интересно, что входит в круг обязанностей Горчицына, помимо массажей Поглощаева.
— Не совсем к столу будет сказано, ну да мы выпивши: сначала железным крюком извлекают мозг через ноздри, потом делают разрез в паху и вынимают внутренности, прополаскивают полость живота пальмовым вином, наполняют благовониями, зашивают и на семьдесят дней кладут в щелочную соль. Проще пареной репы! Требуется всего лишь пятнадцать компонентов: пчелиный воск, чтобы закупорить все дырки в теле, но сойдет и пластилин, кассия, корица, кедровое масло, которое египтяне добывали почему-то из можжевельника, камедь, хна, лук, пальмовое вино, какие-то смолы (сам не знаю, какие), опилки, вар, гудрон и натрон.
— В этом перечне я половину даже по названиям первый раз слышу. Где вы все это берете?
— У Геродота описан и более простой, дешевый способ. Берешь клистирную трубку и вливаешь кедровое масло через анус. Опять кладешь тело в соль, через семьдесят дней выпускаешь масло и от покойника остаются кожа да кости. А для совсем бедных египтяне заменяли кедровое масло редечным соком. Как видите, вариантов много, а клиент с тебя уже не спросит за то, что его забыли прополоскать пальмовым вином. Хотя оно и есть в «Долине царей», правда, в бутылке из-под пива и для наглядной агитации. Даем понюхать при жизни всяким фомам неверующим, объяснил он.
— Однако, — сказал я, не найдя никакого другого слова.
— Вы, я чувствую, помирать не собираетесь, поэтому буду с вами откровенен. Неужели вы думаете, что мы и в самом деле придерживаемся рецептуры древних египтян? Это был бы нонсенс для всей нашей коммерческой промышленности: сделать то, что обещал. Нет, мы честные советские люди и готовим клиентов, как добрые кулинары заводской столовой, — из всего, что под рукой. Многое покупаем в тех же коммерческих палатках, которые при жизни принадлежали нашему клиенту. Он, скажем, купил корицу за рубль, нам продал за десять, а мы набили его до горла его же корицей, но уже за сто. Вот и весь бизнес.
— А в Шекельграббера вы тоже влили редечный сок?
— Нет, для него мы постарались.
— Кстати, как вы познакомились с ним и с Поглощаевым?
— Вернувшись из Суздаля, я на одной вечеринке высказал вслух идею о мумиях, и Шекельграббер за нее уцепился. Я навел справки. Все видели в Ване богатого дурака. Богатого по советским меркам. Он недавно приехал из Америки и машины ГАИ принимал за такси, тормозил и удивлялся, когда его били. Кстати, такси он принимал за персональные машины великих шахматистов. Это был настоящий спонсор, без обмана, и мы быстро ударили по рукам… А Поглощаева я знал поверхностно, он заведовал снабжением в нашем институте, но мог и бухгалтером. Упирался он долго, все озирался, как бы чего: все-таки гарантированная бедность лучше, чем богатая неизвестность, но после первых клиентов уволился. Мы разделили функции: мне досталась реклама, Шекельграбберу — платить деньги, а Поглощаеву — оформление документов и поиски подходящего морга. Пока мы обустраивались, Горчицын, чтобы не терять время, тренировался на кошках. Ведь древние египтяне мумифицировали не только людей: кошек, крокодилов, ибисов, быков, ихневмонов, а питались тростником. Но это их дело.
— Кто привел Горчицына в фирму?
— Этого паразита? Он — поглощаевский знакомый.
— Кувыркалкину?
— Я, — ответил Кашлин. — Встретил в метро и позвал за собой. А медсестры и до нас в морге работали.
Мне показалось, что Кашлин дозрел до откровенной беседы.
— Ладно, а теперь говорите, что вы хотели, — предложил я.
— То есть? — не понял он.
— Ну не напиться же вы сюда пожаловали!
— Именно напиться. Когда я работал в институте, нам почему-то выдавали спирт на производственные нужды, вместо авторучек. Наверное, потому, что вечно пьяным неловко просить прибавки к зарплате. А теперь, после смерти Шекельграббера, мне и душу отвести не с кем… Кстати, какой левша разукрасил ваш правый глаз?
— Правда, левша. А я сам не сообразил из-за зеркала!..
Я уже давно не отмечал дни недели в памяти, но теперь, как бы состоя при конторе, сунул нос в календарь и вычислил субботу. Пришлось кое-что менять в планах, учитывая выходной.
Когда я печатал фотографии «подельщиков», позвонила Кувыркалкина. Я велел ей немедленно приехать. «С удовольствием!» — ответила она и через час уже стояла на пороге.
— Муж подбросил, что ли?
— Почему вчера не появился? — укорила она вопросом.
— Отмокал, — ответил я и показал синяк под глазом.
— Кто же тебя так приложил, сыщик?
— Думаю, муженек твой, — укорил я ответом.
— Шутишь! Его пятиклассник уроет.
— Лучше сообрази: мог Опрелин нанять ребят или позвать друзей, чтобы рассчитаться за рога, не отходя от кассы? Черт, из меня уже Квочкин лезет!
— Нет, — сказала Кувыркалкина. — И нанять не мог, и друзей у него таких нет, и не стал бы — трус он.
— Но собутыльники-то у него есть! — решил я. — Не замечала, нет ли среди них левши?
— Я не смотрю, какой рукой они стакан держат, — сказала Кувыркалкина. — Кстати, принесла тебе список клиентов. Разглашаю коммерческую тайну.
— Брось на стол, потом посмотрю, — ответил я…
Часа через два Кувыркалкина промурлыкала в ухо:
— Пойдем в ресторан.
— У меня вечер занят, — пришлось соврать. — Лучше вспомни, что случилось необычного за неделю и после убийства Шекельграббера.
— Я и вчера, что было — плохо помню, — ответила она.
— А я помогу: было Рождество, потом старый Новый год. Наверняка вы отмечали всей фирмой.
— Да. Я собирала стол на Рождество в офисе, но сидеть рядом с Горчицыным не могла. Как представила, что он за стенкой с трупами вытворяет, так чуть не стошнило. Я рано ушла с Шекельграббером.
— Куда?
— Поехали к Размахаевой и там сели гулять по-новой.
— Кто еще был?
— Югослав один, Терентьевич.
— И вы поиграли в шведскую семью?
— Что ты! — довольно искренне ответила Кувыркалкина. Терентьевич такой принципиальный. К тому же он безнадежно влюблен в Размахаеву. У него Шекельграббер весь вечер комом в горле стоял.
— По моим наблюдениям, Размахаева вполне могла угодить обоим, не поступившись совестью.
— Я же говорю, Терентьевич — настоящий мужик. Ему либо все, либо ничего.
— Что ж этот Терентьевич-настоящий-мужик у нас делает в трудную для Югославии годину: оружие на военных объектах ворует или нефть контрабандно закупает?
— Ну что-то он, конечно, делает. Деньги у него есть. Вот и мне два газовых пистолета подарил на Рождество. Кстати, я принесла тебе, как обещала.
«Господи! — подумал я. — Хоть бы один безденежный иностранец попался! Просто так, для разнообразия. Чтоб совсем дураком себя в собственной стране не чувствовать».
— Какая у этого Терентьевича машина?
— Красный «форд», — ответила Кувыркалкина.
— А старый Новый год вы где встречали?
Она засмеялась:
— Не поверишь: я — с мужем.
— А Шекельграббер?
— С Размахаевой.
— И Терентьевич там был?
— Не знаю, — ответила она. — Значит, не поведешь меня в ресторан?
— Мы же не договаривались. Откуда я знал, что ты сегодня забежишь на холостяцкий огонек.
— Ну и подлец же ты! — сказала она. — Только пользуешься мной как женщиной и как информатором.
— А как еще тобой пользоваться? Хочешь, постирай мои носки.
— Сволочь! — сказала она, встала, оделась и ушла.
Я не препятствовал. Все-таки хорошая девчонка, эта Кувыркалкина! И детдом не сильно испохабил. Но огреть ее было просто необходимо. Чтоб не прыгала в постель ко всем подряд. Пошлю ей завтра букет роз… Опять бессмысленные траты! Да еще на чужое половое воспитание.
Я же оделся, во что Бог послал из гардероба, и пошел в Армянский переулок. Заклепкина не пришлось даже ждать, он прилежно гулял с пуделем. Сразу видно, человек на пенсии: дома — скука, на улице — тоже скука, но хоть ноги двигаются и за собакой следить надо.
— Не помните, — спросил я, — стоял в то утро в переулке красный «форд»?
— Что-то красное стояло, а что — не обратил внимания, ответил он.
— Перестаньте, вы знаете каждую машину в этом переулке и каждого владельца.
— Еще темно было, — сказал он, — а фонари через один светят. Это при социализме они работали… Не поручусь, что действительно была красная машина. Но и отрицать не буду: вдруг и впрямь стояла.
— Хорошо, поставим вопрос по-другому. Какие машины проезжали мимо с того момента, как вы обнаружили труп и до приезда милиции?
— Я как раз пошел звонить в милицию.
— Кстати, как вас зовут?
— Степан Николаевич, могли бы в протоколе посмотреть.
— У меня к вам просьба, Степан Николаевич, как к человеку, у которого много свободного времени и доброе сердце. Я сегодня поссорился с девушкой, но уже жажду помириться — так бывает в любви. Не могли бы вы от моего имени преподнести ей букет роз. Само собой, я заплачу. И за букет, и за труд.
