Фридрих Незнанский - Осужден и забыт
– Вы уверены, что это было покушение?
Михайлов-младший горько усмехнулся:
– Ну а как еще назвать погоню и выстрелы? У меня есть серьезные основания полагать, что это как-то связано с делом отца…
Он сделал знак своему брату, чтобы тот продолжил повествование. Константин Михайлов откашлялся и начал:
– Я живу в Псковской области. Занимаюсь экспортом леса. Меня там каждая собака знает. После звонка Славы я поехал в Москву. Потыкался по архивам. Глухо. Везде давали от ворот поворот. Я уж и так, и так, деньги давал – ничего не помогало. Единственное, чего я от них тогда получил, это маленькая справка, что отец был осужден по такой-то статье в таком-то году. А это я и без них знал. Самое главное – не сообщали, какое именно наказание получил отец. Пытался пробиться на прием к начальству – и тут облом. Не принимают меня, и все.
– А что вы хотели? – вставил я. – Речь идет о разведчике.
– Но и о моем отце! – возразил Михайлов-старший.
– Значит, – подытожил я, – вам так и не удалось больше ничего узнать о судьбе отца?
– Нет, удалось. Кое-что.
Михайлов-старший достал из кейса лист бумаги и протянул мне.
– Прочитайте.
На листе значилось:
Федеральная служба безопасности РФ
Исх. No 235346347
Михайлову Константину Алексеевичу
В ответ на Ваш запрос от… сообщаем, что Ваш отец Алексей Константинович Михайлов был осужден военным трибуналом Московского гарнизона в закрытом судебном заседании 18 ноября 1971 года по статье 64 п. "а" к смертной казни – расстрелу. 2 сентября 1972 года приговор был приведен в исполнение.
Зам. начальника канцелярии центрального аппарата ФСБ
Российской Федерации генерал-майор Стаднюк Н. Л.
Я вернул лист Михайлову.
– Ну и что дальше? Кажется, вы добились того, чего хотели?
Михайлов покачал головой:
– Нет, не все. Вот еще один документ. Взгляните.
Это был пожелтевший от времени обрывок оберточной бумаги. На нем еле проглядывался текст, написанный наполовину выцветшими чернилами. Мелкий, убористый почерк. Видно, писавший экономил бумагу. Я с трудом, по складам, разбирал слова.
Дорогая Лёля!
Может быть, это единственное и последнее письмо, которое удастся тебе передать. И. В. сильно рискует, согласившись взять его. Вероятно, я получу б.п.п., так что вряд ли я смогу передать хоть какую-то весточку. Не говоря уже о том, чтобы увидеться с детьми. Лёля, я прошу тебя, заботься о них и не допусти, чтобы их отдали в детдом. Постарайся воспитать из них настоящих советских людей.
Прощай, твой Алексей.
– Кто это – Лёля? – спросил я.
– Это сестра отца. Тетя Лёля нас воспитала и вырастила.
– Та-ак, – протянул я, – а кто такой И. В.?
– Не знаю, – покачал головой Михайлов, – я думаю, что это, скорее всего, адвокат. Кто еще мог иметь связь с заключенным, да еще суметь передать записку?
– Да, вероятно. А б.п.п. – это, как я понимаю, «без права переписки». Однако я не вижу ничего особенного в этой записке. Почему она вас так насторожила?
– Эту записку тетя Лёля хранила всю жизнь и передала ее мне только в день моего совершеннолетия. Она хранилась в семейном архиве среди старых фотографий. Но после того как я получил ответ из ФСБ, еще раз внимательно изучил эту записку. И нашел нечто меня поразившее.
Он взял клочок бумаги у меня из руки и перевернул его. На обратной стороне виднелся чернильный штамп, вернее, остаток его.
– Вот посмотрите, Юрий Петрович.
На штампе значилось:
…ковский сахарорафинадный комбинат им. Мантулина
…ХАР-РАФИНАД ПРЕССОВАННЫЙ
…торой сорт
…та изготовления 03 января 1973 года
Всего пары секунд мне было достаточно, чтобы понять, в чем дело. А у этого Михайлова действительно светлая голова!
– Итак, ваш отец не мог бы послать эту записку, если бы был расстрелян, как следует из ответа ФСБ, 2 сентября 1972 года. То есть как минимум через три с половиной месяца после этой даты он был жив.
Михайлов кивнул:
– Да. Как ни крути, получается так.
– Может быть, штамп неправильный? – засомневался я.
Но допустить такое значило отойти от фактов. Как минимум неправильную дату на штампе нужно было доказать. А между тем оттиск был довольно четким.
– Хорошо, – подытожил я, – это все очень интересно. Даже захватывающе. Но пока что я не вижу, чем бы я смог вам помочь.
– А я вижу! – категорично заявил старший Михайлов. Было видно, что он привык руководить. – И я и мой брат уверены, что в отношении нашего отца было допущено беззаконие. Или судебная ошибка. Мы не можем даже быть уверены, что его действительно расстреляли…
– Можете не сомневаться, – вставил я, – в те годы с теми, кто подозревался в измене Родине, не церемонились…
– …Тем не менее у нас есть серьезные основания для сомнений. Понимаете, это письмо… Мне кажется, когда смерть стоит за дверью, не до вранья. И потом, автора никто не тянул за язык. Зачем он написал это письмо?
– Если я вас правильно понимаю, вы хотите разобраться с обстоятельствами дела вашего отца?
Михайлов кивнул:
– Да. И я и Слава уверены, что наш отец невиновен. Что вокруг него велись какие-то грязные игры. Мы хотим добиться его реабилитации.
– Но вы же понимаете, что это практически невозможно!
– Почему?
– Хотя бы потому, что это дело – сверхсекретное! Вы ни за что не узнаете правды. Спецслужбы умеют хранить свои секреты. К тому же, если все, что произошло с вашим братом, действительно связано с какими-то тайнами вокруг Алексея Михайлова, эта затея становится очень опасной. Опасной и почти невыполнимой. Мы сможем узнать лишь то, что лежит на поверхности, а не настоящие секреты. Тайны наших спецслужб – КГБ и ФСБ – это айсберг, погруженный в океан непознаваемого.
Михайлов пожал плечами:
– Это совершенно не факт. Вы как адвокат знаете, что дело можно обжаловать в порядке надзора. В этом случае вы сможете ознакомиться с материалами дела.
– …И что вы будете делать дальше?
– Я надеюсь, это будете делать вы, а не мы.
Вот те раз! Называется, поутру счастье привалило. Нет уж, господа хорошие, связываться со спецслужбами я не буду ни за какие коврижки!
– То есть вы хотите, чтобы я взял на себя ведение защиты в надзорной инстанции по реабилитации вашего отца?
Братья Михайловы разом кивнули.
– Шансов очень мало, что мы добьемся результатов в Генеральной прокуратуре и Верховном суде. Во-первых, у меня нет достаточного опыта в ведении дел в порядке статьи 371-й Процессуального кодекса.
– Приобретете.
– Во-вторых, я не могу дать никаких гарантий выигрыша…
– А мы и не требуем.
– В-третьих, это совершенно безнадежная затея…
– Ну, надежда всегда есть. Она, как говорится, умирает последней…
– …И опасная…
– Ничего. Мы дадим вам парабеллум…
Мои возражения, кажется, только раззадоривали Михайловых.
– У меня в Москве много старых дел. Я загружен по уши, и у меня нет времени, чтобы заняться еще одним сложным делом.
Михайлов вынул из кармана пачку долларов в банковской упаковке. Краем глаза я рассмотрел цифры на ней – «$25 000».
– Это ваш гонорар.
Михайлов положил деньги на стол, через секунду пачку накрыл продолговатый чек, выписанный Владиславом Михайловым.
– А это от меня.
– Причем, – сказал Константин Михайлов, – ваш гонорар не зависит от успешного или неуспешного исхода дела.
Пачка зеленых и чек на столе (кстати, на нем тоже значилась пятизначная цифра) приковывали внимание. Внутренний голос твердил: «Соглашайся, Гордеев, соглашайся! Где еще ты раздобудешь столько денег?!» В конце концов, чего я теряю? Голос разума произнес: «Ты, Гордеев, можешь потерять самое ценное, что у тебя есть, – жизнь». Но я сделал вид, что не слышу этот голос.
– Ну ладно, – наконец произнес я, – официально наше соглашение я оформлю в Москве в нашей юрконсультации. Но имейте в виду, я все равно считаю это дело безнадежным и очень опасным. Второго я не боюсь, а вот по поводу первого хочу, чтобы вы не испытывали никаких иллюзий. Вероятность, что из этой затеи что-нибудь получится, – ноль целых одна сотая процента.
Младший Михайлов разлил коньяк по рюмочкам.
– Я надеюсь, вы не откажетесь выпить за успех нашего дела? Даже с такой маленькой надеждой на успех?
Я взял рюмку, чокнулся с братьями и, преодолевая отвращение к спиртному, выпил. Густая ароматная жидкость чуть обожгла нёбо, согрела гортань и растеклась по внутренностям приятным теплом. Неожиданно я почувствовал себя в сто раз лучше. Голова прояснилась, настроение поднялось, жилы наполнились энергией. Теперь я ни секунды не сомневался в том, что принял правильное решение, согласившись взяться за это дело. Плюньте в лицо тому человеку, который скажет, что опохмеляться – вредно! Человечество за многие тысячи лет своего существования не изобрело средства лучше, чем рюмка хорошего спиртного наутро после пьянки!
Братья с удовлетворением наблюдали, как только что нанятый ими адвокат расправляет плечи, будто сдутый надувной матрас, если к нему подключить компрессор. А Владислав Михайлов не преминул снова наполнить рюмки, которые тотчас же были опустошены.
