Оксана Обухова - Рефлекс убийцы
— Ох, ох, — запричитала сыщица Губкина и так показательно схватилась за сердце, что Разольской ничего не оставалось, только как посторониться и пропустить захворавшую соседку в номер.
— Сейчас, сейчас, Надежда Прохоровна. Проходите. Садитесь на диван, я мигом! — И скрылась в спальне.
Баба Надя, шаркая, ввалилась в гостиную, огляделась по сторонам: ничего себе номерочек, не хуже нашего будет. Завиточки, кандибоберы…
К гостье сразу же подбежал Арно, обнюхал ее ноги, баба Надя сказала псинке «у-тю-тю»…
Собака на дружбу не повелась. Приподняла верхнюю губу, показала меленькие острые зубы и наморщила нос.
Ух ты! Надежда Прохоровна хорошо знала таких вот мелких злобных шавок. От горшка и вершка не будет, а норову — на хорошего ротвейлера. За пятку схватит, почтальону портки порвет, а от кошки сама на дерево вскарабкается.
Бдительно следя за собакой, баба Надя опустилась в ближайшее кресло и от греха подальше прибрала под него ноги в тапочках. Врачи врачами, а пока из главного корпуса добежать успеют, кровью истечешь…
Арно подошел ближе и, гипнотизируя гостью взглядом коричневых выпуклых глазенок, сел напротив: не балуй, тетка!
Пухлотелая Генриетта Константиновна ходко выкатилась из спальни; на ходу копошась в косметичке-аптечке, достала упаковку нитроглицерина, выщелкнула одну красную горошину:
— Вот. Возьмите.
С видом почти уже умершей бабушки Надежда Прохоровна положила горошину под язык, расслабленно закрыла глаза.
— Сейчас отпустит, — пробормотала. — А у вас этих… — слабо покрутила рукой в воздухе, — никак название запомнить не могу… ах да… — произнесла название лекарства, которым отравили Богрова. Незаметно посмотрела на хозяйку номера сквозь неплотно прикрытые ресницы.
Никакой особенной реакции. Только искреннее беспокойство.
— Вы сердечница? — негромко поинтересовалась Разольская.
— Угу.
— Давайте я все же врача вызову…
— Да нет, не надо… мне бы таблеточку… пожалуйста…
— А вам это лекарство раньше прописывали?
И снова на лице и в голосе только беспокойство, без всякого подозрительного напряжения при упоминании таблеток.
Но впрочем, и о том, что у нее нет названного лекарства, не говорит. Не отнекивается.
Надежда Прохоровна широко открыла глаза, в упор, требовательно поглядела на чуть опешившую от неожиданной перемены в гостье Генриетту Константиновну и напрямик спросила:
— А Мишу Богрова ты спросить забыла: прописывали ли ему врачи это лекарство? Предписывали вместе с алкоголем принимать?
Удар пришелся по месту. Лег кое замешательство сменило понимание всего. Надежда Прохоровна прожила долгую жизнь, научившую читать по лицам: Генриетта сразу поняла, на что ей намекнула «прихворнувшая» соседка.
Слишком быстро поняла.
Отпрянула. И привычное для нее, как успела заметить Надежда Прохоровна, слегка дурашливое выражение лица сменила мина то ли брезгливости, то ли нешуточного сожаления. Верхняя губа приподнялась и напряглась, совсем как у собаки.
Разольская слепо повернулась к окну, стянула с головы дурацкий молодежный парик, провела им под подбородком, по шее…
— Убили, значит, Мишу? — сказала тихо. — Отравили…
Надежда Прохоровна наблюдала, как медленно, неотвратимо наползает на женщину оторопь, как повисает рука со стиснутым в кулаке париком. Опустив плечи, Разольская застыла соляным столбом, на несколько минут забыла о гостье, наблюдающей за ней, не слыша встревоженное сопение собаки…
Куда девалась дамочка с сумасшедшинкой в глазах? Куда ушла пугливая жертва новомодной фобии? Перед Надеждой Прохоровной стояла вполне нормальная пожившая тетка: с седеньким хвостиком на затылке, с морщинистыми пальцами, не упрятанными ни в какие атласные перчатки. На руках, где и положено, — россыпь старческой гречки, под глазами, как и у всех в этом возрасте, — мешки.
Стянув парик, Генриетта как будто утратила весь прежний ненормальный, совсем не украшавший ее шик. Кричащую яркость.
Обычной стала. Более понятной.
И сумасшествия совсем лишилась. Что тоже радовало.
В комнату тихонько постучали, Разольская очнулась, поджимая подбородок, задумчиво оглядела Надежду Прохоровну…
— Вы имеете отношение к правоохранительным органам? — спросила, прищурив только что незрячие глаза.
Надежда Прохоровна не ответила. По прежним своим расследованиям знала — как важно тонкое психологическое равновесие «момента истины», как важно его не разрушить: нарушишь, поколеблешь одним неточным словом — пиши пропало. Колыхнется внутренняя чаша в другую сторону, спрячется готовый к откровению человек в раковину и вновь уж не покажется. Передумает. Или испугается.
— Вы работаете в службе безопасности этого отеля? — продолжала допытываться Разольская, не обращая внимания на повторный стук в дверь.
Баба Надя и тут ничего отрицать или подтверждать не стала. Сидела на диване в любимой позе — руки высоко под грудью сложены — и в упор смотрела на хозяйку апартаментов.
— А впрочем, ладно, — отмахнулась Генриетта, — какая разница? — И, гаркнув в сторону двери: — Войдите! — ушла в спальню: Надежда Прохоровна через незакрытую дверь видела — села на пуфик перед туалетным столиком, начала нарядный платок на седенькую голову тюрбаном налаживать. — Принесите, пожалуйста, еще один прибор! — приказала официанту оттуда.
Привезший сервировочный столик парнишка кивнул, открыл дверь — сразу за порогом, можно сказать, высоко подпрыгивая, метался шеф Пал Палыч, строя бабе Наде из коридора страшные глаза.
Надежда Прохоровна бросила косой взгляд на сидящую перед зеркалом Генриетту — их взаимные отражения встретились взглядами — и сделала Паше незаметный жест ладошкой — уйди, мол, не до тебя, у меня тут «момент истины» назревает.
Скорее всего, верно расшифровать краткую пантомиму ладошкой Архипов не сумел. Заподпрыгивал перед официантом еще выше, зашевелил губами, выманивая движениями обеих рук бабу Надю из номера.
Надежда Прохоровна проявила строптивость, скрутила из трех пальцев тугую дулю и показала ее беснующемуся Палычу.
Сей выразительный международный жест Архипов понял. Выругался в сердцах сквозь зубы, уставил кулаки по бокам на брючный ремень и, отвернувшись, помотал головой — что с вами сделаешь, Надежда Прохоровна!
Офигевающий от прыжков охранного шефа официант закрыл дверь. Бабушка Губкина склонила голову и прошептала к район воротника:
— Прием, Паша, прием. У меня все нормально.
К воротнику мягонького домашнего костюма бабы Нади Пал Палыч пришпилил микрофон. Каждое слово, произнесенное в комнате, Архипов слышал, беспокоиться ему было не о чем, так что чего он гам в коридоре выделывал — его проблемы. У нас тут тишь да гладь, у бабушек «момент истины» назревает, и малолеткам здесь не место.
Генриетта Константиновна вернулась в гостиную; как и две минуты назад, присобирая подбородок, оглядела бабу Надю…
— А я ведь сразу догадалась: не просто так уютная бабушка в коридоре с вязаньем устроилась… Вы ведь, Надежда Прохоровна, не столько носок вязали, сколько за нашей компанией приглядывали. Так?
Надежда Прохоровна не стала отрицать. Поворочалась немного, подлаживая руки под вздыхающей грудью, и продолжила терзать «допрашиваемую» «всевидящим оком».
— Понятно, — наклонила голову Разольская. — Так я и думала. — Вскинула на ровесницу глаза, усмехнулась. — Арестовывать меня пришли?
— Поговорить, — заговорила наконец-то «всевидящая» сыщица.
— Это обнадеживает, — кивнула Генриетта и села в кресло перед накрытым для завтрака столиком. — О чем будем говорить?
— О том, зачем ты вчера чашечки с кофе переставляла, — сразу переходя к привычному обращению на «ты», сказала баба Надя. — Я это видела. Пока все за циркачом смотрели, ты чашечки переставляла.
— Переставляла, — согласилась Разольская. — Но ничего в них не добавляла.
— А зачем крутила по столу?
Совершенно оправданный вопрос снова заставил Разольскую ядовито усмехнуться:
— Арно приказал.
Здрасте-здорово. Опять причуды начались.
Надежда Прохоровна посмотрела на напряженно прислушивающуюся к их разговору собаку: Арно чутко прядал ушками, перебирал тонкими лапами. Умной собачонке не нравился хозяйский тон. Настораживали некие нотки.
— Считаете меня сумасшедшей? — догадливо поинтересовалась Генриетта. — Считаете, совсем старуха сбрендила, раз выполняет собачьи приказания? — горько скривила лицо, наклонила голову набок. — А зря. Арно поумнее многих двуногих будет. Он меня охраняет.
Понимаете, Надежда Прохоровна, — ох-ра-ня-ет. Я не зря везде ношу с собой собачку, Арнольд мой маленький бодигард. Он обучен замечать чужие или непривычные запахи на моих вещах. И кажется, — Разольская невесело усмехнулась, — вчера он снова выполнил свою задачу — спас мне жизнь.
