Андрей Воронин - Проводник смерти
- Хорошо у тебя здесь, Федор Григорьевич! - протянул он, вытирая о траву испачканные углем пальцы. - Даже уезжать жалко.
- Здрасьте-пожалуйста, - опешил егерь. - Только приехал, и уже уезжать? Что так сразу?
- Ну, почему же сразу? - Забродов пожал плечами. - Пару дней, как всегда, погощу. Но уезжать-то все равно придется. А когда помру, и вовсе сюда не попаду.
О! - вдруг оживился он. - Идея! Напишу завещание, и в нем отдельным пунктом: так, мол, и так, желаю быть похороненным на кладбище деревни Зинцово, что в Завидовском заповеднике...
- Ну, как есть дурак, - проворчал Нефедов, тоже опускаясь на корточки. - Кто же о таких вещах говорит? Да и рановато тебе о смерти думать.
- А я, Федор Григорьевич, о ней лет с двадцати думаю, - серьезно ответил Илларион. - Работа у меня такая.., была. Одно время, помнится, даже и не надеялся, что в своей земле похоронят.
- Как же ты живешь-то? - глядя на переливы красного жара от пепелища, спросил егерь. - С такими мыслями?
- Хорошо живу, - спокойно ответил Илларион. - Ты пойми, Григорьевич: помнить о смерти и бояться ее - разные вещи. Когда все время помнишь, что ты не вечен, живешь как-то.., полнее, что ли. Больше успеваешь, да и чувствуешь острее.
- И не боишься? - недоверчиво переспросил егерь.
Илларион пожал плечами.
- Да как тебе сказать. Не то, чтобы боюсь, а.., ну, не хочу, пожалуй. Организм, он ведь дурак, ему ничего не втолкуешь. Ему, бедняге, дико: как же это - все останется, а меня не будет?
- И как же ты справляешься? - с неподдельным интересом спросил Федор Григорьевич. Ему действительно было интересно. Илларион непостижимым образом ухитрялся повернуть любой, самый мимолетный и пустой разговор так, что собеседник потом долго чесал в затылке и удивлялся: как же это ему самому не пришло в голову? Вот и сейчас Федор Григорьевич поймал себя на том, что, оказывается, прожил всю жизнь с таким чувством, словно впереди у него тысяча лет. А ведь, если задуматься, осталось-то всего ничего...
- Как справляюсь? - переспросил Илларион. - Да как все, так и я. Голова на что? Не могу же я позволить скелету собой командовать.
- Какому скелету? - удивился егерь.
- Да своему скелету, какому же еще!
- Ох, и здоров же ты языком чесать, - проворчал Нефедов, бросая окурок в горячую золу. Бумажный мундштук сразу потемнел, задымился и вдруг весело вспыхнул по всей длине, в считанные секунды сгорев дотла. - Ты мне лучше скажи, только без обид: с чего это козлихин пацан решил, что ты браконьер?
- А, - оживился Илларион, - доложили, значит!
Ну, пойдем.
Они подошли к машине, и Забродов распахнул дверцу багажника. В багажнике влажной спутанной грудой громоздилась сеть. Нефедов поднял брови: сеть как-то совершенно не вязалась с тем, что он знал об Илларионе.
- Это он, наверное, подсмотрел, как я сеть вытаскивал, - сказал Забродов. - Не хмурься, Григорьевич, рыбы в ней почти не было. Видно, недавно поставили.
Надеюсь, ты не думаешь, что это мое хозяйство? ;
- Не волнуйся, - проворчал Нефедов. - Хозяйство знакомое. У нас в деревне только козлихин зять такие плетет. Что-то Колька мудрить начал. Мальчонку подослал...
- Колька - это такой здоровенный, белобрысый? - уточнил Илларион. - На глазок лет тридцать - тридцать пять, немного косолапит... Он?
- Вылитый, - сказал удивленный Нефедов.
- Ну, так он, наверное, заболел. Рука у него болит, и еще челюсть. И шея наверняка не ворочается. Можешь пойти, навестить больного. А вот это, Забродов нырнул в салон машины и вернулся с обшарпанным одноствольным дробовиком в руках, - вот это ему гостинец. Я бы его ленточкой перевязал, да взять ее негде.
- Ну, стервец, - принимая дробовик, сказал Нефедов.
- Надеюсь, не я? - испуганно спросил Илларион.
Глаза его при этом смеялись.
- Не ты, не ты... Ах, стервец! Предупреждал ведь я его... Да что тут предупреждать! Жить-то надо.
- Это точно, - сказал Забродов. - Жить надо прямо сейчас, а на то, что будет через полсотни лет, наплевать.
- Представь себе, - буркнул Нефедов, переламывая ружье и нюхая патронник.
- Патрон - вот, - сказал Илларион, вынимая из кармана ядовито-зеленый картонный цилиндрик и протягивая его егерю. - Не нюхай, не нюхай, выстрелить он не успел.
- Теперь ясно, почему ты в кустах сидел, - откликнулся Федор Григорьевич, со щелчком ставя ствол на место и пряча патрон в карман дождевика.
- Да не сидел я в кустах! Лежал себе на травке...
Ты мне, между прочим, чуть руку не оттоптал.
- Лежал он... Интересно, где тебя научили так лежать? Да ладно, ладно, это я так... Знаю, что все равно не скажешь. В разведке, что ли, служил?
- Ну, вот видишь, - сказал Илларион, - ты сам ответил на все свои вопросы.
- Неужто догадался? - обрадовался егерь.
- А вот это я не знаю, - виновато ответил Забродов.
***
Через три дня бывший инструктор учебного центра спецназа ГРУ Илларион Забродов вышел на крыльцо сторожки, в которой обитал егерь Нефедов, и с удовольствием потянулся, хрустнув суставами.
Было начало шестого, солнце еще не взошло, и предутренний воздух приятно холодил обнаженный торс отставного спецназовца. Илларион глубоко вдохнул и резко выдохнул, сбежал с крыльца, высоко подпрыгнул и бросился бежать по грунтовке, которая начиналась сразу за подворьем Нефедова, взяв с места убийственно быстрый темп. Откуда-то с веселым лаем вывернулся бестолковый Бубен и помчался рядом, норовя ухватить за штанину. Этот бездельник сразу сдружился с Забродовым.
"Два сапога пара", - сказал по этому поводу суровый Федор Григорьевич.
Километра через полтора пес отстал, вернувшись на кордон, и дальше Забродов побежал один. Бежать по лесу было легко - воздух здесь был гораздо чище, чем на Малой Грузинской, и вдоволь напоенные кислородом мышцы, казалось, совсем не чувствовали усталости. Добежав до деревенской околицы и всполошив собак, Илларион повернул обратно, с удовольствием ощущая, как последствия вчерашнего прощального ужина покидают организм через открытые поры.
Ему было хорошо. Сейчас он переживал один из очень редких в его жизни моментов. Его устраивало все без исключения: погода, воздух, вчерашний ужин, сегодняшняя пробежка, состояние природы и собственного организма, и даже предстоящее возвращение в Москву, по которой он успел соскучиться. Его ждали книги и неторопливые беседы за чаем со старым антикваром Пигулевским, а также язвительные споры со старинным другом и сослуживцем Андреем Мещеряковым, который все никак не мог дослужиться до генерала, и огни вечерней Москвы - все то, из-за чего он не мог покинуть город и окончательно перебраться в какую-нибудь лесную сторожку.
Даже ставшее за последние годы привычным ощущение ненужности и бесцельности собственного существования, с которым Иллариону приходилось бороться днем и ночью, отошло куда-то на задний план, уступив место простой и незатейливой радости жизни. "Все живое - трава", - вспомнилось Иллариону название прочитанного когда-то давным-давно романа. Помнится, дело было на полигоне, книга попала ему в руки совершенно случайно, и он просмотрел ее по диагонали за вечер - это была фантастика, к которой капитан Забродов относился со снисходительной скукой. Как и следовало ожидать, содержание романа в подметки не годилось названию, но само название накрепко засело в памяти - была в нем маленькая частичка какой-то последней правды.
Закончив зарядку, он умылся у колодца и вернулся в дом, где уже горел огонь в плите, посапывал, древний эмалированный чайник, и шипела посреди стола, распространяя вкусные запахи, большая закопченная сковорода. Федор Григорьевич кухарил, держа в зубах неизменную беломорину. Это получалось у него сноровисто и ловко - он был вдов уже десять лет. Замужняя дочь давным-давно перебралась в город, так что с кастрюлями и сковородками егерь Нефедов управлялся ничуть не хуже, чем с ружьем, топором или конской упряжью.
- Набегался? - бросил он на Иллариона быстрый взгляд из-под густых нависающих бровей. - Экий ты... прямо как боровик. Свежий, крепкий, так и хочется пальцем потыкать.
- Не стесняйся, - разрешил Илларион и сделал грудь колесом.
Федор Григорьевич только хмыкнул, затягиваясь папиросой и вороша дрова в плите.
- Железный ты мужик, Илларион, - сказал он. - Все тебе нипочем. Неужто голова после вчерашнего не болит?
- А чему в ней болеть? - Илларион удивленно округлил глаза. - Там же сплошная кость!
Для наглядности он постучал себя согнутым пальцем по макушке и пошел одеваться.
Они плотно, по-мужски позавтракали яичницей с салом, заедая ее толстыми ломтями ржаного хлеба с зеленым луком.
- Последний, - сказал о луке Федор Григорьевич.
Подумав, он вынул из шкафчика недопитую с вечера бутылку и сделал вопросительное движение горлышком в сторону Иллариона.
- Ни-ни, - сказал Забродов. - Я, конечно," человек русский, но за рулем, как правило, не пью.
- С каких это пор? - недоверчиво хрюкнув, поинтересовался Нефедов. Ну, хозяин - барин, неволить не буду. А мне требуется, ты уж не обессудь.
