Филлис Джеймс - Изощренное убийство
Как иногда бывает с молчаливыми и лишенными воображения людьми, перенесенное потрясение способствовало приступу дурного настроения. Старшая сестра была очень сердита: на Дэлглиша — за то, что по долгу службы он имел право задавать дерзкие и нескромные вопросы, на себя — за то, что не могла скрыть своих чувств, и даже на жертву, которая вовлекла весь персонал клиники в это дикое разбирательство. Дэлглиш уже сталкивался с подобным поведением и знал, что нет смысла пытаться принудить такого свидетеля к сотрудничеству. Возможно, позже ему и удастся вызвать сестру Эмброуз на более доверительный разговор; сейчас же он бы только потерял время, стараясь выудить у нее больше сведений, чем она готова была дать. По крайней мере один раскрытый ею факт имел решающее значение: мисс Болем была еще жива и двигалась по направлению к лестнице в полуподвал примерно в двадцать минут седьмого. В семь часов ее нашли мертвой.
Эти роковые сорок минут были крайне важны, и если кто-нибудь из сотрудников клиники мог предоставить алиби на этот отрезок времени, то их можно было бы исключить из списка подозреваемых. На первый взгляд дело казалось не особенно трудным. Дэлглиш не верил, что посторонний человек каким-то образом проник в клинику и затаился там в ожидании мисс Болем. Убийца, очевидно, до сих пор находится в здании.
Теперь задача состояла в тщательном допросе, методичной проверке алиби всех и каждого и поисках мотива. Дэлглиш решил поговорить с человеком, который, казалось, обладал нерушимым алиби и должен был сформулировать объективное стороннее мнение о клинике и ее многочисленных обитателях. Адам поблагодарил старшую сестру Эмброуз за помощь (ее глаза сверкнули за стеклами очков в стальной оправе, так что он понял: его ирония не осталась незамеченной) и попросил констебля у двери пригласить в кабинет мистера Лодера.
Глава 2
Дэлглишу впервые представилась возможность рассмотреть секретаря комитета вблизи. Он увидел плотно сбитого, круглощекого мужчину с кротким взглядом из-под тяжелых квадратных очков, который в своем ладно скроенном твидовом костюме был больше похож на деревенского доктора или адвоката из маленького городка, чем на бюрократа. Он был полностью расслаблен и держался как человек, уверенный в своей власти, который не желал, чтобы его торопили, и всегда оставлял что-нибудь интересное про запас. А у него, подумал Дэлглиш, ум куда более тонкий, чем может показаться, если судить исключительно по внешнему виду.
Лодер сел напротив Дэлглиша, подвинул стул вперед, чтобы ему было удобнее, и, не извинившись и не спросив разрешения, достал трубку из одного кармана и начал искать кисет в другом. Кивнув в сторону сержанта Мартина, державшего раскрытый блокнот, он заговорил медленно и с легким североанглийским акцентом:
— Реджинальд Ивен Лодер. Дата рождения — 21 апреля 1905 года. Место проживания: Эссекс, Чигвелл, Мейкпис-авеню, дом 42. Род занятий: секретарь Восточно-Центрального комитета по управлению лечебными учреждениями. Ну что ж, суперинтендант, теперь скажите, что вас интересует?
— Боюсь, многое, — ответил Дэлглиш. — Прежде всего хотелось бы знать, есть ли у вас хоть какие-нибудь соображения по поводу того, кто мог убить мисс Болем?
Секретарь взял курительную трубку в рот и, опершись локтями на стол, с удовлетворением принялся созерцать раскаленную чашечку.
— Хотел бы я, чтобы они у меня действительно были. Тогда я пришел бы к вам намного раньше и рассказал обо всем без всякого страха. Но нет. Здесь я ничем не могу вам помочь.
— У мисс Болем не было врагов, насколько вам известно?
— Врагов? Знаете, суперинтендант, это слишком сильное слово. В ее окружении были люди, которым она не особенно нравилась, так же как и в моем, и, несомненно, в вашем. Но мы же не боимся, что нас могут убить. Нет, я не сказал бы, что у нее были враги. Имейте в виду, я ничего не знаю о ее личной жизни. Это не мое дело.
— Вы могли бы что-нибудь рассказать о клинике Стина и должности, которую занимала мисс Болем? Разумеется, я знаком с репутацией клиники, но был бы вам очень признателен, если бы вы нарисовали мне ясную и четкую картину того, что здесь происходит.
— Ясную и четкую картину того, что здесь происходит?
Возможно, это была лишь игра воображения, но Дэлглишу показалось, что губы секретаря на мгновение исказила судорога.
— Думаю, главный врач мог бы проинформировать вас об этом лучше, чем я, то есть с медицинской точки зрения, разумеется. Но я могу рассказать о клинике в общих чертах. Учреждение было основано в годы между Первой и Второй мировыми войнами семьей некоего Хаймана Штайна. Говорят, старик страдал от импотенции, потом прошел небольшой курс психотерапии и впоследствии стал отцом пятерых детей. Доведя его до бедности, все они начали процветать и, когда он умер, обеспечили клинику солидной финансовой поддержкой в память о нем. В конце концов, они тоже были кое-чем обязаны этому месту. Все сыновья сменили фамилию на Стин — по вполне понятной причине, как я полагаю, — и увековечили ее в названии клиники. Я часто задаюсь вопросом, что подумал бы об этом старый Хайман.
— Клиника получает много пожертвований?
— Раньше — да, но не сейчас. Организация получала пожертвования вплоть до даты вступления в силу Акта 1946 года.[7] Раньше тоже поступали кое-какие средства, но в небольших количествах. Мало кто жаждет отписать деньги учреждению, которое подчиняется правительству. До 1948 года, как и многие другие подобные заведения, клиника отнюдь не испытывала недостатка в финансах. Сотрудники сами закупали хорошее оборудование и аппаратуру. Поэтому комитету пришлось нелегко, когда перед ним встала задача обеспечивать клинику так, как там привыкли.
— Клиникой сложно управлять? Думаю, здесь можно столкнуться с разными личностными проблемами.
— Не сложнее, чем любой маленькой организацией. Личностные проблемы возникают везде. Я бы в любом случае предпочел иметь дело с неприятным психиатром, чем с неприятным хирургом. Вот они — настоящие примадонны.
— Вам казалось, мисс Болем — хороший администратор?
— Ну… она знала свое дело. Мне не поступало никаких жалоб. Полагаю, она была резковата. В конце концов, министерские директивы не имеют силы закона, поэтому нет смысла относиться к ним так, словно их записали под диктовку всемогущего Господа Бога. Сомневаюсь, что мисс Болем могла бы пойти дальше и преступить границы дозволенного. Говорю вам: она была компетентным, последовательным и исключительно добросовестным работником. Не помню, чтобы она когда-либо отправляла нам неточный отчет.
«Бедная женщина!» — подумал Дэлглиш, потрясенный унылой обезличенностью этой официальной эпитафии. Он спросил:
— Ее здесь любили? Остальные сотрудники, например?
— Ну, знаете, суперинтендант, об этом вам лучше спросить у них. Не вижу никаких причин, по которым они могли бы ее не любить.
— Не оказывали ли на вас давления в лечебно-медицинской комиссии, чтобы вы поспособствовали ее смещению с должности в клинике?
Кроткие серые глаза потухли и потеряли всякую выразительность. На мгновение повисла пауза, затем секретарь спокойно ответил:
— Официально ко мне не поступали запросы такого рода.
— А неофициально?
— Время от времени, как мне кажется, в комиссии подумывали, что смена места работы могла бы благотворно повлиять на мисс Болем. Это не такая уж плохая мысль, суперинтендант! Для любого руководителя маленькой организации, а в особенности психиатрической клиники, новый опыт может оказаться весьма полезным. Но я не перевожу сотрудников с одного места на другое по прихоти лечебно-медицинской комиссии. Да никогда, Боже правый! И, как я уже говорил, официально таких запросов сделано не было. Если бы мисс Болем сама попросила о переводе, это было бы совсем другое дело. Но даже в таком случае было бы нелегко удовлетворить ее просьбу. Она была старшим администратором, а у нас не так много подобных вакансий.
Затем Дэлглиш задал вопрос о телефонном звонке мисс Болем, и Лодер подтвердил, что разговаривал с ней примерно без десяти час. Он запомнил время, потому что как раз собирался идти на ленч. Мисс Болем хотела поговорить с Лодером лично, и секретарь соединила ее с ним. Мисс Болем спросила, нельзя ли встретиться срочно.
— Вы можете точно воспроизвести ваш разговор?
— Более или менее. Она спросила: «Можно ли договориться с вами о встрече в самое ближайшее время? Думаю, здесь происходит нечто такое, о чем вы должны знать. Мне нужен ваш совет. Это началось задолго до моего появления здесь». Я ответил, что не смогу увидеться с ней днем, так как буду на встрече в комитете по финансам и общим вопросам с двух тридцати и далее, а после этого сразу поеду в объединенный консультационный комитет. Я спросил, не может ли она хотя бы намекнуть, о чем идет речь, и не может ли это подождать до понедельника. Мисс Болем заколебалась и, прежде чем она успела ответить, я сказал, что загляну в клинику по дороге домой сегодня вечером. Я знал, что по пятницам клиника работает допоздна. Мисс Болем сказала, что уладит все дела и будет одна у себя в кабинете с шести тридцати, поблагодарила меня и повесила трубку. Заседание объединенного консультационного комитета затянулось дольше, чем я ожидал — в этом комитете так всегда, — и я оказался в клинике чуть раньше семи тридцати. Но это вы уже знаете. Я все еще находился на заседании комитета, когда нашли тело, что вы, несомненно, проверите.
