Георгий Ланской - Лик Сатаны
– Черт! – выругался он сквозь зубы, заметив Сашу, и скривился: – Вы к кому?
– Мне нужен Никита Шмелев, – молвила она и храбро вздернула подбородок.
– Ну, я – Никита Шмелев! Чего надо? – сурово поинтересовался лохматый тип и, засунув руки в карманы, уставился на нее с наглой ухмылкой.
Саше он крайне не понравился – самонадеянный и плохо воспитанный провинциальный «мачо». Таких парней она презирала и знакомиться с ними не спешила. Но тут было не до принципов. И она сделала вид, что наглости не заметила.
– Я знаю, – сказала сухо Саша. – Видела ваше фото в газете. – И не сдержалась, съязвила: – Надеюсь, не очень помешала?
Никита не ответил, преувеличенно тяжело вздохнул и поинтересовался:
– И зачем я вам понадобился?
Саша вынула из сумки сложенную вчетверо газету и сунула ее Никите под нос.
– Месяца три назад вы брали интервью у моего деда, Федора Ковалевского, помните?
Шмелев поскучнел, на статью глянул без особого любопытства.
– Да, что-то припоминаю… Но Федор… Как его по батюшке?
– Анатольевич.
– Ага, Федор Анатольевич, но у него вроде никаких претензий не было. Помнится, даже главному редактору звонил, благодарил… Или что-то обнаружил и спохватился? Так бывает, но статья вышла бог знает когда, я не помню деталей. Но знаю, что грехов моих там нет. Тем более запись беседы сохранилась, можно сравнить с напечатанным вариантом…
Все это Шмелев выдал на одном дыхании, но как-то лениво, видно было, что ему плевать и на претензии, и на жалобщиков, обивавших редакционные пороги.
– Нет, я не по поводу претензий, – отрезала Саша.
Никита ухмыльнулся и широко распахнул дверь кабинета.
– Тогда другое дело. Прошу, проходите! Как, кстати, поживает Федор Анатольевич?
– Дедушка умер, – быстро сказала Саша и вошла в кабинет.
Никита изобразил скорбь на заросшей щетиной физиономии, но актером он был никудышным, а сочувствие – насквозь фальшивым.
– Правда? Черт! Ну, примите мои соболезнования! – И без перехода спросил: – Как вас зовут?
– Александра, – буркнула она.
– Да, смерть ходит за нами по пятам! – снова опечалился Шмелев, но профессия победила, и он поинтересовался: – Наверно, хотите, чтобы некролог напечатали? Тогда вам в отдел объявлений, это чуть дальше по коридору. Вы простите, что я об этом не знал, но в редакцию никто не сообщил о кончине Федора Анатольевича. Сами понимаете, жизнь у нас заполошная… Кофе будете? А от чего он умер?
Он одновременно говорил и быстро двигался по комнате: включил чайник, критически осмотрел стоявшие на подоконнике чашки и, не найдя чистой, ополоснул одну водой из бутылки, вылив ополоски в горшок с чахлым аспарагусом. После столь сомнительной процедуры чашка не стала выглядеть чище, но, кажется, Никиту это не смутило. Чайник забурлил и, щелкнув кнопкой, выключился. Журналист ловко разлил кипяток, выудил ложку из стеклянной банки с сахаром, стоявшей там же, на подоконнике, насыпал кофе в чашку и придвинул ее Александре.
Чашка выглядела отвратительно, с засохшими потеками по краям, но Саша взяла ее, чтоб не обидеть хозяина кабинета, сделала для вида пару глотков и сказала:
– Я, собственно, поэтому и пришла. Мне кажется, деда убили.
– Убили? А почему такое кажется?
Никита, похоже, нисколько не удивился. Размешивая сахар, он смотрел на Сашу вроде и сочувственно, но без особого интереса. Поэтому она пояснила более поспешно, чем следовало бы:
– Официальная версия – самоубийство. Но вы, к примеру, способны поверить, чтобы человек в преклонных годах взял и запросто выпрыгнул из окна?
– Ну, всякое бывает. Я плохо знал вашего деда, и что там у него в душе творилось – ему одному известно. Почему вы не верите в версию полиции? Вскрытие было? А следователь что-то объяснил?
Саша покачала головой и раздраженно ответила:
– Было вскрытие, и что из того? Уголовное дело возбудили, но через две недели закрыли. По мнению полиции, типичный суицид, тем более – пенсионер. Кому это нужно расследовать? Закрыли дело, и как с гуся вода! И я, наверно, согласилась бы с этой версией, но за неделю до смерти деда его жена, моя бабушка, попала под машину и погибла на месте. Полиция объясняет самоубийство деда затяжной депрессией, тоской по жене…
– Ну, вот видите…
Никита пожал плечами, и окончательно разозлившейся Саше показалось, что он едва сдерживал зевоту.
– Ничего я не вижу, – сердито бросила она. – Я считаю все очень подозрительным.
– А я ничего подозрительного не вижу. Уж простите за цинизм, Саша, но люди, случается, попадают под машины. Если взять статистику, то количество погибших в результате несчастных случаев на дорогах превышает количество всех прочих смертей. От рака, к примеру, меньше умирает. Ваша бабушка по неосторожности не пропустила машину, водитель ее сбил и… Уехал?
– Да, – поскучнела Саша и добавила упавшим голосом: – Машину никто не заметил.
Она наконец поняла бесперспективность своей затеи. Что интересного для криминального журналиста в смерти пенсионера? Права, ох, права была мать, когда говорила, что ничего хорошего из ее затеи не выйдет. Саша опустила голову и, чтобы не высказать Шмелеву все, что она о нем думала, отхлебнула еще кофе. А он, не замечая ее состояния, продолжал добивать без всякой жалости:
– Дедуля ваш и впрямь тосковал, наверняка пил горькую и с горя сиганул вниз, а может, случайно выпал, голова закружилась. Ничего странного. Или из квартиры вынесли все-таки золото, бриллианты? А полиция не обратила на это внимания?
– Нет! – нахмурилась Саша. – Ценности остались на местах, да и сколько их было? Пара колец, немного денег да советский хрусталь. Кому сейчас нужен советский хрусталь?
Никита неопределенно пожал плечами и негромко произнес уже без скорбных интонаций:
– Саша, я вам очень сочувствую, но боюсь, ничего необычного в смерти Федора Анатольевича нет. Все вполне обыденно и объяснимо. С чего взяли, что это убийство?
Саша резко поставила чашку, от чего кофе выплеснулся на столешницу. Никита бросил на лужицу быстрый взгляд, но ничего не сказал, только вздохнул. Сашу раздражали его демонстративные вздохи, и поэтому она довольно грубо произнесла:
– Бабушка погибла по пути с работы. Она в музее работала.
– И что?
– Ничего! Только зачем ее понесло на работу вечером, почти ночью?
– Ну, мало ли… Забыла что-нибудь…
– Забыла? И до такой степени торопилась, что не обратила внимания на машину? Никита, надо знать мою бабушку, чтобы говорить такое. Она никогда не переходила улицу, трижды не посмотрев по сторонам, тем более что два года назад она неудачно упала, порвала связки и долго восстанавливалась. Не могла она бежать, не верю. У нее пунктик был насчет дорог. Я когда-то давно едва не угодила под колеса прямо у нее на глазах. С тех пор она боялась. Знаете, какими словами она провожала меня каждый раз? «Через дорогу переходи осторожно!» А какая там дорога? Двор, полупустая улочка, машины редко ездят. Что такое она могла забыть на работе, чтобы возвращаться? Мобильный? Кошелек? Без этого можно обойтись до утра!
Выпустив пар, она дерзко уставилась Никите в глаза. Он, откинувшись на спинку стула, скрестил руки на груди, ничего не отвечая, словно ожидал продолжения, разве что бросил быстрый взгляд в сторону. Она заметила валявшийся среди бумаг диктофон и, воодушевившись, продолжала:
– Вот вы говорите: дед запил от тоски. А он вообще не пил.
– Мог и начать. С горя и не такое бывает.
– Согласна, бывает! Только вам не кажется нелепым, что он напился до чертиков, вымыл посуду, выбросил пустые бутылки, а затем взял и прыгнул из окна. Попробуйте представить эту картину. Старик с радикулитом, решив покончить с собой, тащит табурет, отодвигает стол, открывает окно, протискивается сквозь створку и прыгает. Не слишком ли сложно? Кстати, он упал на бетонный козырек подъезда, а это чуть в стороне. Он что, в полете отклонился от маршрута?
– Саша, что вы от меня хотите? Вам не к кому больше обратиться? – раздраженно спросил Никита. – Идите в прокуратуру, в ФСБ. Ваш дед был известным человеком, должны отреагировать!
Навалившись на стол, Саша сложила перед собой руки, как примерная ученица, угодила локтем в лужу с кофе, но не обратила на это внимания. Шмелев откровенно ей не нравился, и все же она сдержалась и вполне искренне произнесла:
– Вы – лучший криминальный журналист города. И вы знали деда.
Ох, не только дед был тщеславен! Шмелев мигом сменил тон и сказал важно, но более дружелюбно:
– Допустим, я – лучший журналист, но, честное слово, у меня нет ни малейшего желания заниматься вашим делом. И без того полно работы. Боюсь, что ничем не смогу…
Саша бесцеремонно его прервала:
