Ольга Миленина - Вольный стрелок
— Неплохо. — Зайцев, кажется, забыл, что о мертвых я писала не раз — но правду, которую далеко не всегда можно было охарактеризовать словом «хорошо». — А что — неплохо…
— Или хорошо — или ничего, — задумчиво повторила, маскируя этой самой задумчивостью ту лицемерность, с которой цитировала древних римлян. — Что ж, спасибо, что помогли, Иван Петрович, — не буду вас больше задерживать…
— Всегда рад! — столь же лицемерно откликнулся Зайцев, кажется, жутко довольный тем, что я уезжаю, и даже не собирающийся мне напоминать про обещанную чашку кофе. — Если что — звони. Да, и это — ты, если писать будешь, на меня не ссылайся, ладно? Не то начальству потом втык сверху сделают — пообещали этому банку, что информации никому и никакой. Да и чего тут вообще писать? Ну умер и умер — мало, что ль, народу умирает? Давай я тебе лучше какую-нибудь статью аналитическую подготовлю — по борьбе с оргпреступностью, скажем. Цифры, факты, истории про бандюков всяких, авторитетов да воров — зачитаешься. Давай?
— Это интересно, — ответила вежливо, зная, что вся фактура Зайцева — не третьей даже, а десятой свежести. А истории про бандитов взяты из книг, которыми завалены все киоски и лотки. А якобы аналитическая статья — неграмотно написанный доклад о несуществующих успехах родной милиции. — Я ребятам скажу из отдела расследований…
— Вот и ладненько! — Развеселившийся Зайцев приобнял меня так по-дружески, подвел к вешалке, хотя и не притронулся, к счастью, к моему пальто — одеваться я люблю сама, как и раздеваться, впрочем. — А о банкире покойном и писать нечего — чего их воспевать, банкиров-то?
Я кивнула ему на прощание и медленно пошла вниз по лестнице, анализируя все, что услышала недавно. С тоской думая, что, несмотря на то что Зайцев что-то скрывает, писать тут, похоже, нечего — да и скрывать он может какую-то ерунду. Типа того, что пока банкир лежал мертвый, дом его обокрали. А кажущееся поначалу подозрительным поведение банка, в общем, вполне оправданно — потому что имя Улитина ассоциируется именно с ним, а упоминание в печати в связи с покойником в банке вряд ли считают хорошей рекламой.
И даже в появлении «Сенсации» тоже ничего такого нет — в конце концов, там штатным сотрудникам, даже рядовым, платят вдвое больше, чем у нас, а сенсаций на всех не хватает, вот и цепляются за все подряд. И желание оперов до конца отработать версию смерти по естественным причинам — оно тоже объяснимо, потому что если потом пойдут слухи, что Улитин умер не своей смертью, то вставят именно им.
На улице было солнечно и, даже можно сказать, тепло — по крайней мере для начала апреля. И думать о работе не хотелось совсем — уж лучше об отдыхе.
Прежде всего о еде — без которой отдых невозможен. О тарелке дымящихся спагетти, политых густым соусом и присыпанных нежной сырной крошкой, — и о бокале вина.
Мой ярко-красный «гольф» завелся с пол-оборота, загудев уютно и приветливо — может, чуть шумнее, чем надо, но ведь он не новый в конце концов.
И я, прежде чем тронуть его с места, снова сказала себе, что, похоже, писать тут действительно не о чем. И идеально было бы двинуть отсюда в редакцию — хотя уже полпятого и субботний номер давно подписан в печать, Наташка наверняка еще на работе, и лучше прямо сегодня, не откладывая, заскочить к ней и сказать, что я беру другую тему.
Но перед глазами уже стояли тарелка с пастой и бокал вина — а никакой другой темы у меня пока не было. Так что получалось, что надо ехать прямо домой — а разговор с Антоновой отложить до понедельника. Понадеявшись на то, что за выходные что-нибудь да придет в голову.
Потому что в нее всегда что-нибудь приходит…
Глава 4
Рядом с забившими парковку престижными иномарками мой маленький и старенький «гольф» смотрелся довольно грустно — и я, не желая огорчать его таким соседством, свернула в переулок, обнаруживая, что хороших, пусть и менее дорогих, машин хватает и здесь. Престижные, типа «БМВ» седьмой серии и «мерседесов» от «трехсотого» и выше, вытянулись вдоль кладбищенской ограды и плотно оккупировали заасфальтированный пятачок напротив входа на кладбище — а тут стояло что попроще.
Место для «фольксвагена» нашлось только метрах в десяти за рынком — судя по всему, господин Улитин пользовался популярностью. А может, просто именно в эту субботу на Ваганьковском был день визитов к покойным родственникам и друзьям.
Втиснутый между большим японским внедорожником и «фордом-скорпио», «фольксваген» быстро потерялся из виду — когда я обернулась, отойдя метров на десять, то его не увидела, более крупные соседи прикрыли его полностью. Но я за него не беспокоилась никогда — интереса для угонщиков он не представляет. По крайней мере за те три года, — что я на нем ездила, ни одного эксцесса не было.
Ну в самом деле, кому нужен маленький «фольксваген-гольф» девяностого года рождения — это если верить документам, потому что не исключено, что он старше и что спидометр подкручен. Когда я его покупала три года назад, он якобы проехал всего восемьдесят тысяч — это за пять лет жизни. Так что я не исключала, что тот, кто мне его продал, что-то там нахимичил. Но в любом случае я не жаловалась и машиной своей была жутко довольна — маленькая, юркая, ест мало, неприхотлива в быту, а в сервис за три года я обращалась только два раза.
Причем во второй раз — когда решила ее покрасить, потому что краска потускнела, а мне хотелось, чтобы машина поярче была.
Мы с ним дружны, с «гольфом», — я его эксплуатирую нечасто, ну а он в благодарность меня не подводит. В отличие от когда-то давно подаренных мне папой «Жигулей» — которые, будучи всего-навсего трехлетними, постоянно нуждались во вмешательстве автомехаников. Я им за это платила, правда, — вмятинами, ездой по ухабам и открытым люкам и прочими неприятностями. Водить-то не умела, училась только — вот им и доставалось. А мне — от них.
Так что через два года я взвыла и купила «гольф». Шла домой из редакции и увидела своего уродца. А на нем объявление, гласившее, что его срочно хотят продать. И хотя все, с кем я консультировалась, отговаривали меня от этого шага — стремно, мол, покупать у незнакомого, которому ничего не предъявишь, если машина через пару недель просто умрет от старости, — я решилась-таки.
И ни разу об этом не пожалела. Потому что он оказался жутко удобный и не разонравился мне за три года, и опять же иномарка — на которую не позарится ни один грабитель и которую не тормозит милиция, понимая, что с хозяйки этого маленького старенького уродца ничего не возьмешь.
Вот и сейчас я легко выкинула его из головы. И шла медленно ко входу на кладбище, думая не о том, не случится ли что с моим уродцем, а о том, что народ на похороны господина Улитина съехался солидный. По крайней мере выстроившиеся напротив кладбища иномарки в большинстве своем имели блатные номера, и водители прогуливались у машин, поджидая хозяев. А на территорию кладбища пара «шестисотых» даже заехала несуеверно, встав сразу за воротами, — имущих власть и деньги пускают везде.
Последний раз такое скопище дорогих иномарок я тут видела на похоронах Отари Квантришвили — весной девяносто четвертого. Тогда их даже побольше было — понаехали и чиновники, и звезды эстрадные, и спортсмены известные, и бизнесмены, и представители криминального мира. Вот это была толпа — и куда ни глянь, везде кого-то известного замечаешь. Здесь, правда, было поскромнее в плане машин — но не намного.
Сейчас я вряд ли могла объяснить, зачем приехала сюда — скорее по наитию, на тот случай, что вдруг увижу что или услышу. На тот самый всякий случай, который выручает иногда. Потому что не раз у меня бывало такое, когда слепая абсолютно и пустая поездка или встреча вдруг могли дать ошеломляющий результат. И давняя подруга какого-нибудь большого чиновника могла ни с того ни с сего сообщить, что его сын в таком-то году сбил в пьяном виде пешехода, — а ничего не представлявший собой человек, который просто не мог владеть никакой информацией, внезапно выкладывал ценные сведения о причастности некоторых милицейских чинов к бандитской приватизации питерского порта.
И пусть все это сообщалось не для печати и рассказчики не предоставляли никаких документальных подтверждений — но это уже была ниточка. Даже толстая нить, за которую надо было только потянуть, чтобы она превратилась в веревку, а потом и в канат.
Здесь, правда, все обстояло похуже — меня тут никто не ждал и ничего рассказывать мне не собирался. И не стоило рассчитывать, что в толпе безутешных родных и друзей господина Улитина я увижу какого-нибудь хорошего знакомого, готового поделиться со мной фантастически интересными фактами. Но я все же поехала. Еще вчера, сразу после похода на Петровку, запланировав этот визит.
Сказав себе, что если и поездка на кладбище ничего не даст, значит, ловить здесь и вправду нечего.
