Филипп Джиан - Вот это поцелуй!
– Слушай, а чем ты моешь посуду? У тебя есть резиновые перчатки?
Какой-то краткий миг я пристально смотрел на нее. Неужто слухи о ее сексуальных способностях имели под собой основание? И по каким критериям это оценивалось?
Зазвонил телефон.
– Где ты был? Ты меня с ума сведешь! Ну где ты был?
– С Марком. А ты что подумала?
– Я звонила Марку.
– Ты звонила Марку?
– Где вы были, а? Где вы были?
– В саду! Ева подарила ему новую машину, я тебе уже говорил. Ну вот мы и крутились вокруг нее, как мальчишки. Внизу, в саду.
– Оба? И вы были одни?
– Больше никого не было. Просто любящие братья сидели в тачке с откидным верхом, смотрели в небо, покуривали. Здорово было. Мы решили почаще этим заниматься. Это действительно отлично! Двое милых парней считают ворон и дышат свежим ночным воздухом. Посмотрела бы ты на нас. Но послушай, ты знаешь, который теперь час?
– Я не могу заснуть. Я не знала, где ты.
– Я был внизу, где же еще. В саду.
– В желудке Дженнифер Бреннен обнаружили суши.
– Да, знаю, мне звонили из лаборатории.
– Значит, когда из лаборатории, ты трубку берешь! Как лаборатория, ты не в саду! Так?
– Нет, ты не права.
– Я, значит, не права. Ну конечно. Ах ты, мудила! Ладно, проехали. Я нашла ресторанчик, откуда ей прислали суши.
– Браво. Поздравляю.
– Разносчик мне сказал, что заказ был сделан на четверых. Интересно, правда? Может, следовало бы найти трех остальных? Не займешься ли, когда у тебя будет свободная минутка? А? Когда ты не будешь торчать в саду до трех часов ночи. И корчить из себя Джека Керуака…
– Да не корчу я из себя Джека Керуака! Что это еще значит? Я не корчу из себя Джека Керуака!
– Ну, ты же смотришь на звезды, напиваешься в авто с откидным верхом, строишь заоблачные планы и вообще рисуешься.
– Слушай, я сейчас брошу трубку.
– Нет, не бросай!
– Я достаточно наслушался.
– Ну, хорошо, прости. Но я из-за тебя тут с ума схожу.
– Я тут ни при чем. Ты и так сумасшедшая. Почему бы тебе не запрыгнуть в машину и не примчаться, чтобы заглянуть ко мне под кровать? Как тебе такая идея?
– А скажи мне, что это я сейчас слышу? Что это за звуки?
Я повернулся, посмотрел на Паулу, шуровавшую в ящиках на кухне, и прикрыл дверь ногой.
– Что ты слышишь? Послушай, я не хотел тебе этого говорить, но у меня на кухне голая девчонка, она ищет резиновые перчатки. И не спрашивай меня, зачем она это делает и почему она здесь. А то совсем спятишь.
– Не будь со мной так жесток. Это несправедливо.
– Кстати о Джеке Керуаке. А ведь «На дороге» – его лучшая книга. Позволь мне кое-что уточнить. Там речь идет о битниках. Так вот, как посмотришь, что происходит вокруг, как посмотришь, во что люди превращают свою жизнь… По крайней мере, мир битников – это совсем другое дело. Вот что я чувствую. И я хочу сказать тебе, что, с литературной точки зрения, если сравнивать с произведениями «гусаров» и прочим дерьмом, которое вышло потом, Керуак на голову выше. Нет, на много голов! Вот все, что я хотел тебе сказать.
В ту минуту, когда я повесил трубку, Марк припарковал свою машину на подъездной дорожке. Я склонился к окну, чтобы помахать ему рукой и вдохнуть немного свежего воздуха. Если он беспокоился обо мне, то и я о нем. Я сам толком не знал почему. Потому что я был старше и потому что кроме него у меня не было никакой семьи. Мое беспокойство не имело под собой никаких особых оснований, кроме жестокости окружающего мира, подстерегающих нас несчастных случаев и болезней. Каждый раз, когда я слышал, что он благополучно вернулся домой, я чувствовал примерно то же, что чувствует старушка-мать, – сладкое покалывание в области сердца, тихую мимолетную радость, которую не хочется ни с кем делить.
– Паула с тобой?
Я кивнул. Он показал мне большой палец.
Паула лежала на кровати, абсолютно голая. Пока я раздевался, она не сводила с меня глаз. Я лег рядом с ней и погасил свет.
– Не обижайся. Это не из-за тебя.
– Угу.
– Спокойной ночи.
– Угу.
Мэри-Джо
Я опять села на амфетамины. Разумеется, это меня немного нервирует, я порой выхожу из себя по пустякам, зато держусь: в полдень могу ограничиться легким обедом, а вечером – фруктами и овощами. И вот результат: сегодня мой вес составляет (надеюсь и далее преуспеть в деле похудания) восемьдесят девять килограммов шестьсот граммов, такого не бывало уже давно!
Я сообщила об этом Натану, когда он пришел за мной. Я принимала душ и испытывала зверский голод после получасовой пробежки в парке, но настроение было отличное. Я крикнула ему, чтобы он зашел в ванную и взглянул на меня. Он зашел…
Я подумывала о том, что однажды он сможет поднять меня на руки и отнести в постель, но это произойдет, конечно, не завтра. О, он смог бы это сделать, я уверена, смог бы уже сейчас, он ведь силен как бык, даром что выглядит поджарым, а на самом деле он состоит из одних мускулов, мерзавец. Но я не хочу. Моя толщина меня стесняет, из-за нее я злюсь на саму себя.
Заниматься любовью с Натаном для меня не самое приятное занятие на свете. Это если говорить о физической стороне. Если уж начистоту, то гораздо лучше я могу удовлетворить себя сама, но это не его вина. Моя точка кипения – это мое личное дело. И Натан тут совершенно ни при чем. Единственный оргазм, который я испытала за всю жизнь, был у меня с моим отцом. Но я предпочитаю об этом не говорить.
И все же я охотно занимаюсь с Натаном любовью. Мне нравится обнимать его, прижимать к себе, втыкая ему пятки в бока. Вкусы у меня самые простые, к тому же я неплохая актриса. Когда он зажимает мне рот ладонью, чтобы заглушить мои стоны, в глубине души я посмеиваюсь. Но я довольна.
Мы вскочили с постели как ошпаренные, когда в дверь постучали. Натан быстренько натянул на себя одежду, а я накинула пеньюар и пошла к двери посмотреть в глазок.
Уф! Это был всего лишь Рамон, наш сосед снизу. Уф! А я уж испугалась, что нас с Натаном наконец застукают. Хотя если бы нечто подобное и произошло, то никаких потрясений, надо полагать, это бы не вызвало. Но так уж мы устроены. Запретный плод сладок, он добавляет нам соли, перчика и адреналина.
– Рамон, это ты? Чего тебе?
– А Фрэнк дома?
У этого юнца есть одна неприятная особенность: он никогда не смотрит в глаза. По крайней мере, мне он никогда в лицо не смотрит, а предпочитает пялиться на темную ложбинку между грудей.
– Нет, его нет.
Натан, причесанный, в застегнутой на все пуговицы рубашке, свежий как роза, с совершенно невинным видом появился у меня за спиной.
«Привет, Рамон». – «Привет, Натан». И он уселся в кресло и принялся листать журнал, где было написано, как ошеломляюще выросли авансы молодым неизвестным романистам за еще не написанные произведения.
– Ну, Рамон. Еще вопросы будут?
– У нас встреча была назначена. Я жду его битый час.
– Бывает.
– У нас дело. Мы должны были пойти на собрание. Очень важное…
– Ммм… Фрэнк не забывает даже про партии в покер. А на мобильник звонить ты пробовал?
– Звоню непрерывно. Все время занято.
Я почувствовала, как что-то потекло у меня между ног, и посильнее сжала ляжки. Недоуменно пожала плечами и стала закрывать дверь.
– Хорошо, Рамон. Давай договоримся: кто первый с ним свяжется, позвонит другому. Ладно? Так и сделаем. Удачи, Рамон.
Я бросилась в ванную… У Натана такая обильная сперма, просто ужас! Когда я вернулась в комнату, он как раз положил трубку. Никаких известий от Фрэнка. Сей господин был недоступен. И что же господин затевал? Загадка. К счастью, я не ревнива. Если речь о Фрэнке, то у меня ревности ни на грош.
Офисы компаний Пола Бреннена занимали тридцать пятый, тридцать шестой и тридцать седьмой этажи самого роскошного, самого безумного, самого крутого небоскреба, возведенного по проекту Ф. Гери[6] в центре города. Чтобы посмотреть на эту красоту, надо было непременно надеть солнцезащитные очки. Вообще по всему миру было разбросано около пятидесяти небоскребов и высотных зданий империи Бренненов, это была целая армада из стали, стекла, камня и мрамора, покрытого специальным составом против граффити, и нацелена эта армада была на завоевание всего мира. Очень впечатляюще.
Гигантское знамя (желтая волнистая полоса на красном поле) развевалось на вершине здания, на фоне голубого неба – великолепное зрелище. Первый этаж, где потолки были столь высоки, что у посетителя кружилась голова, был предназначен для торговли… ах нет, простите… был предназначен для того, чтобы посетители постепенно приспосабливались к образу жизни, который могли позволить себе лишь немногие избранные, откуда и сумасшедшие цены… о, тысяча извинений… вот откуда разумная система, позволяющая отсечь все нежелательные элементы: инакомыслящих, анархистов и бедных.
