Бернхард Шлинк - Прощание Зельба
Удар был громкий, в ту же секунду завизжали тормоза на встречной, на которую чуть не вылетела «изетта», загудели автомобили, которым Шулер не уступил дорогу, завопил ребенок, которому он чуть не переехал ноги. Началась неразбериха. Мой сосед-турок, выскочивший из магазина, взял у меня из рук кейс и сказал: «Посмотрите, как там! А я вызову полицию и „скорую“». Я кинулся со всех ног, но резвость у меня не та, что раньше, поэтому, когда я добрался, «изетту» уже обступила толпа зевак. Я протиснулся вперед. Деревом пробило дверь, и ствол торчал между крышей и днищем. Я заглянул сверху через боковое стекло, внутри было полно битого стекла и крови; перекореженная дверь притиснула Шулера к сиденью, и руль вошел в грудную клетку. Шулер был мертв.
Потом приехали полиция, «скорая помощь» и, поскольку «изетта» застряла на дереве, вызвали пожарных. Полиция не делала попыток допросить меня в качестве свидетеля, а я не проявил инициативы и сам не стал напрашиваться. Я пошел к себе в контору, которую оставил нараспашку, и увидел издалека, как кто-то выходит из двери. Я не понял, зачем этот человек приходил и что мог там искать. Ничего не пропало. Заведение моего турецкого соседа переживало маленький бум: зеваки наблюдали за суетой вокруг шулеровской «изетты», давали профессиональные комментарии и покупали шоколадные батончики, молочные ломтики и рогалики с мюсли.
Только когда все успокоилось и наступила тишина, я вспомнил про кейс Шулера. Достал его, положил на стол и начал осматривать. Черная матовая искусственная кожа, золотистый кодовый замок — обыкновенный некрасивый кейс. Я вытащил из стола банку с кофе и бутылку, налил себе самбуки, добавил в нее три кофейных зернышка. Достал из шкафа пачку «Свит Афтон», запалил и то и другое (и самбуку, и сигарету) — сидел и смотрел на голубое пламя и голубой дымок.
Я думал о Шулере. Я бы с удовольствием снова послушал его истории. Почему сцепились лейтенант Велькер и прусский офицер. Что стало с дочкой Веллеров после того, как ее милый погиб, почти как Ромео, хотя между семьями тут вместо безмерной вражды царила безмерная дружба. Когда полюбили друг друга Бертрам и Штефани. Я задул пламя и выпил самбуку. Будь моя воля, я бы сделал так, чтобы перед смертью к Шулеру вернулась способность ощущать запахи и вкус.
А потом я открыл кейс. Он был битком набит деньгами — потрепанными купюрами достоинством в пятьдесят и сто марок.
13
Слежка
Нет, мне не пришла в голову мысль переложить купюры в спортивную сумку, прикрыть их рубашками, брюками, свитерами и нижним бельем, захватить зубную щетку с бритвой и мчаться во франкфуртский аэропорт, чтобы улететь в Буэнос-Айрес. На Мальдивы, Азорские острова или Гебриды. Мне ведь и в Мангейме жить достаточно сложно. Стоит ли ожидать, что мне будет проще где-то там, где я даже не буду знать языка?
Я не стал также ломать себе голову над тем, как бы получше припрятать деньги. Под пыткой я все равно моментально признаюсь. Открыв дверцу своего канцелярского шкафчика, я сложил все старые папки, которых было немного, на одну полку и вытащил остальные перегородки, устроив таким образом вместилище для кейса. А потом снова закрыл дверцу.
Деньги пересчитывать я тоже не стал. Их было очень много. Вполне достаточно, чтобы напугать человека до смерти. Вспомнив, каким был Шулер при нашей встрече на улице, вспомнив его походку, жесты, гримасы, его слова, я понял, что тогда он был до смерти напуган.
По телефону голос Нэгельсбаха звучал ничуть не веселее, чем во время моего визита:
— Так что там у вас — несчастный случай или убийство? Как вы сами понимаете, этим занимаются разные отделы.
— Я просто хочу знать, когда будет проводиться судебная экспертиза.
— И тогда вы обратитесь к своему другу из городской больницы, который, в свою очередь, позвонит судебным медикам. А что вы, позвольте поинтересоваться, делаете сами? Что касается меня… Во вторник… моя жена… я… В общем, завтра мой последний рабочий день, а после работы у нас предполагается скромная вечеринка, прощальные посиделки, так что мы будем рады, если придете и вы с подругой. Сможете?
Мне показалось, он боится, что в гости никто не придет. Они с женой всегда представлялись мне людьми, которым друзья не нужны, им вполне хватало друг друга, иногда я даже завидовал. Они сидели в гостиной, он мастерил из спичек здание мюнхенского Дворца юстиции, она вслух читала «Процесс» Кафки, а перед сном они выпивали по стаканчику вина. Интересно, супружеские симбиозы способны существовать только до пенсии?
По дороге в Шветцинген за мной следили. Еще раньше, когда я пешком шел два квартала от конторы до машины, мне показалось, что за мной кто-то идет. Но, оборачиваясь, я никого не замечал, а ощущения могут быть обманчивы, хоть Бригита и уверяет, что они всегда бывают верными, а вот мысли способны лгать. Автобан был почти пуст. У перекрестка в Мангейме я заметил в зеркало бежевую «фиесту», в Пфингстберге я остановился на крайней полосе, «фиеста» ушла вперед и скрылась за ближайшим поворотом. Я поехал дальше, за следующим поворотом обогнал грузовик и опять посмотрел в зеркало: «фиеста» снова оказалась сзади. Я воспользовался тем же приемом за несколько метров до съезда на Шветцинген. Едва она меня обогнала, я сел ей на хвост и не отставал, пока она не свернула в сторону; я поехал дальше и за Брюлем километра два трясся по кочкам проселочной дороги.
Меня не удивило, что у дома Шулера стоит полицейская машина. Перед бывшим складом никого не было. Я позвонил, вошел в дом, но не смог открыть дверь в архив. Когда я отъезжал, в зеркале снова появилась «фиеста».
Я устал. Устал от мира, в котором безобидного, дурно пахнущего старика, любителя копаться в бумагах, ни за что ни про что можно напугать до смерти. Устал от мира, в котором слишком много потрепанных пятидесяти- и стомарковых купюр. В котором некто входит как к себе домой в мою контору и преследует меня на бежевой «фиесте», а я даже не знаю, кто он такой и что ему нужно. В котором порученная работа мне не по душе. Она не интересует меня и, положа руку на сердце, не может интересовать моего клиента. Зато меня весьма интересуют сам клиент, смерть его жены и смерть его архивариуса. Разумеется, мой клиент не заинтересован в том, чтобы я интересовался этими вопросами. Тогда в чем же его интерес? И почему он дал мне заказ, который изначально не может его интересовать?
Прослушав сообщение на автоответчике, я подумал, что Велькер словно прочитал мои мысли. «Добрый день, господин Зельб. Не могли бы вы подъехать завтра? Я давно о вас ничего не слышал и хотел бы узнать, как продвигается наше дело и на каком этапе мы находимся. Сроки уже поджимают, и…» Он прикрыл трубку рукой, в телефоне что-то зашумело, как в ракушках на Тиммендорфском пляже (в детстве мама учила меня слушать, как шумит море), — иногда долетали обрывки слов, смысл которых от меня ускользал. Потом заговорил Самарин: «Мы знаем, что господин Шулер был у вас. Что он оставил у вас деньги. Вы должны нам помочь сделать все возможное, чтобы его доброе имя не пострадало из-за одного-единственного глупого поступка. Деньги нужно вернуть в банк. Так что завтра в три».
Мне надоела игра, в которую играют Велькер с Самариным. Я не стал перезванивать ни тому ни другому. Решил завтра утром связаться с Георгом в Страсбурге и спросить о первых результатах. Наметил также позвонить Нэгельсбаху в полицейское управление в его последний рабочий день. О том, что за мной следил водитель «фиесты», я совсем забыл.
14
Не с пустыми руками
Зато водитель «фиесты» про меня не забыл. На следующее утро в половине девятого он стоял на лестнице и звонил в дверь моей квартиры. Он позвонил много раз. Позже объяснял, что старался проявить тактичность: трезвонил, хотя легко мог открыть сам. Замок у меня ерундовый.
Он топтался на пороге, как уличный торговец: выражение лица одновременно вызывающее и безнадежное, поза напряженная. Ему было лет пятьдесят, не высокий и не маленький, не толстый и не тонкий, на щеках прожилки от лопнувших сосудов, волосы редкие. Черные синтетические брюки, светло-серые туфли, голубая рубашка с синим кантом на карманах и на планке, расстегнутая куртка. Бежевая, как его «фиеста».
— Итак, это были вы.
— Я?
— Вчера вы за мной следили.
Он кивнул:
— У Шветцингена вы меня сделали. Но я же знал, куда вы едете. Вы ведь просто съехали с автобана? Тайными, так сказать, тропами? — В его приветливости проскальзывали покровительственные нотки. — А синий «мерседес»? Он и по тайным тропам тоже за вами ехал?
Я промолчал, что понятия не имею, о чем он говорит.
Но он все понял по моему лицу:
— Ага, вот оно что! Его вы даже не заметили. А меня срисовали только вчера.
— Лучше бы я вас вообще никогда не срисовывал, в том числе и сегодня. Что вам нужно?
