Марина Серова - Ошибка Купидона
— И только-то? — улыбнулся он. — Пожалуй, мне тоже надо податься в частные детективы. Как бы я хотел, чтобы мои проблемы были такими же «трудными».
В последнее слово он вложил всю свою иронию и сарказм. И, как всегда, этого оказалось достаточно, чтобы и мне самой ситуация уже не казалась такой неразрешимой.
— Тебя не очень затруднит передать мне телефончик? — с комическим выражением лица спросил он, будто речь шла о какой-то шутке или розыгрыше.
Набрав номер, скорчил свирепо-серьезную физиономию.
— До вас невозможно дозвониться, — набросился он на своего телефонного собеседника. Только хорошо знающий Гарика человек воспринимал эту манеру как добрую традицию, заменяющую слова приветствия. — Что значит никуда не отлучался, повыгонять вас всех к чертовой матери. Или к нам в отдел перевести в качестве наказания. Здравствуй, дорогой, — без всякой паузы закончил он свою длинную тираду традиционно ласковым кавказским приветствием. — Мне бы маленькую оперативочку на пару славных человечков. Если не затруднит, всю жизнь тебе буду благодарен, а твоей жене подарю сиамского котенка. Что? Не надо котенка? Почему? Жены нет? Счастливый человек, слушай…
Вся соль последней шутки состояла в том, что сам Гарик никогда не был женат. И, насколько я понимала, не собирался этого делать.
Он продиктовал имена и адреса моих клиентов и повесил трубку.
— У нас есть минут десять, чтобы побезумствовать, — сказал он и развел руками, как бы предлагая мне на выбор любое из богатого ассортимента мыслимых и немыслимых «безумств».
— Десяти минут для такого мужчины явно недостаточно, — подыграла ему я. — Поэтому просто выпьем.
— Я тоже так думаю. А в конце лета поедем в горы недельки на две. И отведем там душу.
Временами я жалею, что у нас с ним ничего не было. Но теперь уже ничего не исправишь.
Последующие десять минут Гарик вполне успешно занимался одновременно тремя делами: варил кофе, пил коньяк и потешал меня анекдотами из жизни «лиц кавказской национальности». Все его байки так или иначе были связаны с любовью этой части населения к длинноногим блондинкам, поэтому за нашим столом уже через несколько минут витал дух здоровой чувственности и веселых двусмысленностей. Несмотря на довольно рискованные шутки, Гарик ни разу не переступил той невидимой грани, за которой начинается пошлость. В результате я дохохоталась до слез, и мне пришлось идти в ванную, чтобы привести в порядок лицо.
Когда я вернулась к гостю, он уже благодарил своего телефонного информатора, а на столе лежал листочек, исписанный его красивым мелким почерком.
— Что бы я без тебя делал? Слушай, если не хочешь котенка, может быть, возьмешь мою сестру в жены? Она немножко полновата, но готовит как бог! Ара, будем ходить к тебе обедать, только обещай, что старшего сына назовешь Гариком.
Повесив трубку, он сбросил шутовскую маску, как происходило всегда, когда разговор касался профессиональных тем.
— Никто из твоих подопечных в тюрьме не сидел, в криминальных группировках не состоял, поэтому вся информация о них поместилась на одной страничке из моего блокнота.
В подтверждение своих слов он помахал этой самой страничкой перед моим носом и с сокрушенным видом стал читать скупую ментовскую оперативку. О Вениамине ничего нового не сообщалось, но о нем я и так знала достаточно много. Больше меня интересовали две другие вершины этого «любовного треугольника». Светочка оказалась уроженкой Ленинграда и выпускницей Академии искусств. Этим и исчерпывалась информация о ней.
Я уже вновь готова была впасть в уныние, но по хитрому выражению Гариковых глаз поняла, что самую важную информацию он припас напоследок. Так оно и оказалось.
— Теперь — что касается твоего «красавчика»… — Он сделал театральную паузу, подлил в мою рюмку коньяку и только после этого продолжил: — Его зовут Александр Хрусталев. За последние годы он сменил несколько мест работы, но долго нигде не задерживался. Последние полгода числится безработным. Вот, пожалуй, и все…
Он пригубил рюмку и изобразил на лице крайнюю степень наслаждения.
— Все? — недоверчиво спросила я.
— Почти, — с невинным видом ответил Гарик и сделал еще маленький глоток. Свой листочек он не выпускал из рук.
— Папазян, я тебя убью, — почти всерьез предупредила я.
— Не советую. Тогда никто не сможет тебе сообщить, что Александр Хрусталев до девяносто четвертого года работал в цирке.
— Как ты сказал? — не поверила я своим ушам.
— Иванова, он профессиональный артист цирка. Правда, неизвестно, какого жанра. Как ты думаешь, может он быть клоуном? Или дрессировщиком? Если он иллюзионист, то тебе не позавидуешь. Представляешь, что он вытворяет в постели? У одного моего приятеля была девочка из цирка. Ты не поверишь — она оказалась змеей. Клянусь. На афише так и было написано — женщина-змея. Он от нее убежал, наверное, подумал, что она ядовитая…
Я вырвала из его рук листочек, чтобы своими глазами удостовериться в том, что услышала минуту назад. И прочитала, что Александр Хрусталев — выпускник Московского циркового училища.
— Так вот откуда Вениамин знает его — они вместе работали, — заорала я и залпом выпила свою рюмку. — Гарик, я тебя люблю.
— Я догадывался, но не понимал, почему ты это скрываешь.
Он сидел довольный, будто ему удалось раскрыть преступление века. Как профессионал он не мог не понимать, насколько важной для меня может оказаться добытая с его помощью информация. И он тут же стал выдавать «на гора» одну за другой шуточные версии, хотя в каждой из них было рациональное зерно.
Но я прервала извержение этого словесного Везувия. Теперь я предпочитала остаться наедине с этой бесценной информацией и упражняться в дедукции без его помощи. Момент «постижения истины» настолько сладок, что делиться им с кем бы то ни было не хотелось. Поэтому я постаралась свернуть наше застолье как можно быстрее, и через десять минут Гарик произносил у порога слова прощания.
Все-таки я стерва. Иначе как можно объяснить, зачем я поцеловала его на прощание в губы? В каждой женщине есть что-то от кошки, и время от времени нам просто необходимо проверить на цепкость свои коготки. А может быть, виной всему замечательный армянский коньяк. Но так или иначе, мы чуть было не перешли к «заключительной фазе». И у меня еще долго стучало сердце после его ухода.
Чтобы не сосредоточиваться на этих интимных переживаниях, я быстренько собралась и вышла из дома. Путь мой лежал в гостиницу «Арена». Такие гостиницы есть во всех крупных городах бывшего Советского Союза, включая Москву. И называются они везде одинаково. Но поселиться первому попавшемуся туда не удастся. Потому что предназначены они не для командированных и отдыхающих, а служат пристанищем вечно бездомным и многодетным артистам цирка.
Цирковыми артистами не становятся. Ими рождаются. Эта древняя, как мир, профессия мало изменилась за тысячелетия своего существования и окружена особой, лишь ей присущей атмосферой. Не случайно великие итальянские режиссеры так любят эту параллельную реальность, соединяющую в себе цыганскую вольницу, простоту нравов и высокие амбиции.
С детства я помню и люблю запах цирка. Он совершенно не похож на безрадостный и забитый запах зоопарков и тем более — на вонь коровников и свинарников. Хотя и здесь, и там источник один и тот же. Но, перемешанный с ароматами лошадиного пота, опилок и мороженого, он как бы лишается неприятных компонентов и не может оскорбить даже самый изысканный нос уже по той простой причине, что в каждом нормальном человеке будит детские воспоминания.
Однажды мне попался в руки кусок дорогого английского мыла для настоящих джентльменов. Вместо аромата роз и эссенций он соединял в себе запахи лошадиного пота и дорогой сигары. Наверное, это мыло на любителя, но я буквально влюбилась в него. И не только потому, что им пользовался человек, мне в то время небезразличный. Но еще и потому, что вызывал у меня цирковые ассоциации.
И цирковой народ мне тоже по сердцу. В большинстве своем бессребреники, поломанные во всех возможных и невозможных местах. Но они ни за что на свете не променяют свою опасную, по мнению «нормальных людей», несолидную профессию ни на одну другую, хоть самую высокооплачиваемую и престижную. Кроме того, они, как все бездомные, очень гостеприимны. И бутылка водки и полкило ветчины, которые я захватила с собой, были достаточно веским поводом для непрошеного визита в это удивительное место.
На мое счастье, вахтерши гостиницы, по своему устройству больше напоминающей общежитие, на месте не оказалось. Бывшая наездница и борец за чистоту нравов, она недолюбливает «чужих», а еще больше — смазливых девиц и чинит различные препятствия для их проникновения во внутренние помещения.
