Наташа Купер - Жертва
— Ты имеешь в виду, приехал не просто деревенский полисмен на велосипеде?
— Вот именно. Наверное, они с самого начала поверили доктору, потому что явились на двух битком набитых автомобилях. Двое полицейских сразу стали обыскивать дом, двое начали допрашивать Дебору, и еще двое — ее мать. Мать призналась, что убила мужа, но заявила, что использовала подушку. Деб сказала, что вообще его не трогала, однако в ее мусорной корзине нашли злосчастный полиэтиленовый пакет.
— Появление которого она объяснила, к полному твоему удовлетворению.
Триш улыбнулась. Джорджу с его ясным умом удавалось сократить ее беспорядочное повествование до нескольких емких предложений.
— Правильно, — сказала она. — Дебора объяснила, как в корзине появился пакет, и сделала это не менее правдоподобно, чем сторона обвинения. Насколько я знаю, никаких научных доказательств у них не было.
— Понятно. Затем сделали вскрытие, и оказалось, что у старика была передозировка антигистаминного препарата, а именно терфенадина, который ему прописали всего за два дня до смерти. Получать таблетки ходила Дебора, так?
— Да.
— Кроме того, в крови убитого обнаружили следы другого антигистаминного средства — астемизола, который ему вообще никогда не прописывали.
— Верно. Этот препарат прописывали в прошлом году от сенной лихорадки самой Деборе. По ее словам, она выпила не всю упаковку, но клянется, что остатки давно выбросила. В доме несколько маленьких детей, и Дебора не хотела, чтобы там хранились сильнодействующие препараты.
— Мысль здравая, — сказал Джордж и допил вино в своем бокале. — Как именно она выбросила таблетки? Вместе с бытовыми отходами?
Триш кивнула.
— Я сказала ей, что не следовало так делать. Деб ответила, что в городском совете над ней бы просто посмеялись, если бы она заказала вывоз опасных отходов ради жалких десяти таблеточек.
— А десяти таблеток хватает, чтобы человек потерял сознание?
— Вроде бы хватает, но я хочу все перепроверить. Может, Фил и сам все проверял, просто в стенограммах заседаний ничего об этом не сказано.
Джордж забыл, что его бокал пуст, и попытался отпить еще вина. Триш привстала, чтобы взять бутылку. Та оказалась на удивление полной. Наверное, они говорили так много, что не успели выпить свою обычную норму.
— Как ты считаешь, — начал Джордж, налив себе полбокала вина, — Фил не позволил ей дать показания, потому что боялся? Думал, она завалится на перекрестном допросе?
— Вполне вероятно. Даже наверняка, хотя самой Деборе он ничего объяснять не стал. По ее словам, Фил сказал, что у обвинения нет ничего, кроме косвенных улик, и надо относиться к ним с подобающим презрением. То есть не давать никаких показаний и напомнить присяжным, что нельзя признать человека виновным без всяких доказательств.
— Тоже верно.
— Может быть, хотя теперь она жалеет, что не настояла на своем и не выступила в суде. Деб считает, что сильнее всего на исход дела повлияли показания Корделии и доктора по поводу ее характера и того, как она относилась к отцу. Она уверена, что присяжные не были бы так сильно против нее настроены, если бы ей тоже позволили дать показания и честно рассказать и о своих чувствах, и о причинах этих чувств, и о том, как она справилась с болью и обидой и все-таки приехала ухаживать за отцом.
— Не исключено. Однако, судя по всему, у нее очень несдержанный характер. — В голосе Джорджа не было особого сочувствия. — Вопросы обвинения наверняка спровоцировали бы у нее вспышку гнева, и тут уж она показала бы себя во всей красе. Тогда у нее точно не осталось бы ни единого шанса.
Триш почувствовала в словах Джорджа скрытое неодобрение и напомнила себе, что он всегда терпеть не мог любые проявления неконтролируемого гнева. По мнению Джорджа, злость лишает человека способности рассуждать здраво, вредит ему самому и всему, что он делает. Джордж не признавал даже праведного гнева, что служило основной причиной всех их споров. Триш ни разу не видела, чтобы Джордж вышел из себя и на кого-то разозлился. Иногда его сдержанность пугала ее, а иногда успокаивала и внушала уверенность.
— Да ладно тебе, Триш! Признай, что я прав. Понимаю, тебе нравится эта женщина, но попробуй взглянуть на ситуацию как профессионал. Фил принял единственно верное решение, и на его месте ты наверняка поступила бы точно так же.
Триш сделала огромный глоток вина, чтобы смыть неприятный осадок от признания, которое ей даже не пришлось произносить вслух. Джордж принялся убирать посуду со стола.
— Ну а что тебя убедило в ее невиновности? — спросил он, счищая остатки еды с тарелок в мусорное ведро.
Триш подумала и сказала:
— Она мне понравилась.
— По крайней мере честно, — откликнулся Джордж с ее любимой улыбкой на лице.
— Еще я поверила ее объяснениям по поводу вставной челюсти и пакета.
— Уже лучше.
— Ах ты, снисходительный паразит, — весело сказала Триш и пригнулась, когда Джордж замахнулся на нее кухонным полотенцем. — Еще я не могу понять несколько моментов. Если Деб действительно убийца, то почему она, во-первых, не надела перчатки, когда брала в руки пакет и прижимала к нему пальцы отца, а во-вторых, почему не оставила мешок на голове убитого. Она ведь не законченная идиотка. Она должна была понимать, что спасти ее может только версия о самоубийстве, и обязательно оставила бы пакет на голове отца.
— Ладно, убедила.
— Ну, слава тебе Господи, — проговорила Триш так язвительно, что Джордж снова замахнулся на нее кухонным полотенцем.
— Ты помнишь, что сегодня по телевизору показывают тот классный французский фильм про убийство на шоколадной фабрике? — спросил он. — Кажется, по четвертому каналу. Начнется через пять минут. Хочешь посмотреть?
— Почему бы и нет? Я немного тут приберусь и сварю кофе, а ты иди включай телевизор.
ГЛАВА 4
Триш взбегала по лестнице в здание Королевского суда, когда краем глаза заметила Фила Редстоуна. Узнав ее, адвокат слегка напрягся.
— Триш! — позвал он.
— Мне сейчас некогда, — откликнулась она, перегнувшись через перила, отчего ремешок сумки свесился вниз. — Бегу на слушание. Давай позднее переговорим.
— Я хотел…
— Позднее, Фил. Все в порядке. Не волнуйся.
Она побежала дальше, уверенная, что Филу успели рассказать о ее интересе к делу Деборы Гибберт и намечающихся съемках телефильма. Так или иначе, ей следовало убедить коллегу, что она не собирается втаптывать в грязь его репутацию. Ему не стоит опасаться каких-либо правовых санкций. Ничто из сказанного в зале суда не дает оснований для предъявления иска, и адвоката не могут привлечь к ответственности за небрежность в работе.
В конце концов, каждое дело кто-то выигрывает, а кто-то проигрывает. Вы не можете ходить по инстанциям и жаловаться на своего защитника только потому, что именно вам вынесли несправедливый приговор. Даже если вы действительно невиновны, адвокат не несет ответственности за судебную ошибку. Не все клиенты это понимают, но коллеги должны поддерживать друг друга.
Однако сейчас у Триш не было времени раздумывать о таких вещах. Все ее мысли сосредоточились на Магнусе Хирсоне и его четырехлетием сыне Алексе. Они стояли вместе со своим солиситором возле зала заседаний, всего в нескольких метрах от Анджелы Хирсон и команды ее адвокатов.
Двое взрослых старались не смотреть друг на друга. Алекс стоял, прижавшись к колену отца, и глядел на мать с нескрываемым страхом. Магнус легко прикасался правой рукой к плечу сына, а мальчик держался за указательный палец отца обеими ручками. Когда Триш прочла материалы дела, ей сразу захотелось сделать все возможное, чтобы ребенка оставили отцу. Теперь, когда она увидела их вместе, ее решимость удвоилась. Триш считала, что мальчика не стоило приводить в суд, но понимала, зачем Магнус это сделал. Один вид такого крохотного и беззащитного ребенка мог заставить агрессивного родителя отступиться. Няня Алекса стояла в стороне, готовая позаботиться о нем, пока родители бьются в суде за его будущее.
Триш легкой улыбкой поприветствовала няню и заговорила с Магнусом и его сыном, пытаясь ослабить напряжение, которое опутывало их будто веревками.
Судью, который председательствовал на заседании, Триш знала очень давно. Он терпеливо и с бесстрастной улыбкой на лице выслушал обоих барристеров и судебных инспекторов по надзору за детьми. Триш вспомнила, что в выступлениях ему нравится холодная рациональность, и немного разбавила ею свою страстную решимость. Однако в конечном итоге судья принял сторону матери.
Триш не могла поверить собственным ушам. Она повернулась к клиенту. Его лицо застыло и побелело как мел, глаза ярко заблестели. Он посмотрел на Триш с таким гневом, что ее словно опалило огнем. Она не стала отводить взгляд.
