Елена Яковлева - Красное бикини и черные чулки
— Обиделась? — наконец догадалась Жанка. — Но я же всего лишь по справедливости… Что, это честно, когда невиновного человека в убийстве обвиняют?!
— По справедливости, значит? — Я чуть не прослезилась от умиления. — Лучше скажи, когда ты додумалась до этого своего алиби? Вчера, что ли? Потому-то и на похороны опоздала? — До меня вдруг дошло, с чего это она вчера вся такая взмыленная на панихиду заявилась и почему следователь Кошмаров скоропостижно возник среди могилок.
— Ну да, — Жанка потупилась, — это я вчера утром в прокуратуру приходила. Ну… И все рассказала. Про то, что Порфирий физически не мог убить Пахомиху, поскольку был сильно пьяный. А кроме того, я сама у него ночевала…
— Ночевала, — кивнула я. — Это когда ж ты успела, если я сама тебя домой отвезла, после того как мы твоего драгоценного мариниста в прихожей бросили?
Жанка старательно избегала смотреть мне в глаза:
— Да я потом вернулась… Подумала, как он там лежит на полу? Из-под двери сквозит…
— Ах сердобольная ты наша! — восхищенно всплеснула я руками. — Проявила заботу о ближнем! — И пообещала зловещим тоном: — Это тебе зачтется. На том свете.
Жанка сразу захныкала:
— Но что же?.. Что же я должна была? Бросить его на произвол судьбы, так, по-твоему?
— Конечно, — я положила руку на сердце, — разве можно не порадеть человеку, у которого твои коленки пользуются повышенным спросом еще с ранней юности?
— Ну вот, ты всегда так. — Жанка утерлась рукавом своей безразмерной трикотажной кофты. — Можно подумать, Порфирий твой личный враг. И я тоже. Взяла и наплевала в душу ни за что ни про что. Может, мои коленки и не такие замечательные, как твои, но вкусы у всех, слава богу, разные.
Ну все, пора кончать эту дискуссию о коленках, а то мы так далеко зайдем!
— Ладно, замяли, — буркнула я и сделала вид, будто что-то ищу в сумке.
Жанка походила вокруг меня кругами и приземлилась на стул рядом.
— Не сердись. Я хотела тебе еще вчера про это рассказать, но не получилось. Сначала на похоронах неудобно было, потом Порфирий мне позвонил, сказал, что его выпускают…
— …И ты понеслась его встречать, — продолжила я за нее. — Обхаживать пострадавшего…
— Но он ведь на самом деле пострадал, — примирительно заметила Жанка, — и не знаю, как ты, а я чувствую в этом свою вину.
— Ну, ты прямо декабристка! — восхитилась я Жанкиной самоотверженностью. — Только меня-то зачем топить?
— Это ты про что?
— Про то, что следователь Кошмаров всерьез рассматривает мою кандидатуру на роль Пахомихиной убийцы. Кто-то напел ему про наши с ней сложные и неоднозначные взаимоотношения, а также про Дроздовского. Кто бы это мог быть, а, как ты думаешь?
— Ты что? Думаешь, я? Да с чего… — Жанка вскочила со стула. — Это он, это Кошмаров тебе такого наплел? Сукин сын! Да вот те крест! — Жанка неумело перекрестила свою широкую, как прилавок, грудную клетку. — Я ему ничего такого не говорила! Я только рассказала про Порфирия, и все!
— Ну не ты, так не ты, — поморщилась я. — И без тебя доброжелатели найдутся. В конце концов, моя знаменитая пощечина на общем собрании обсуждалась. И коллектив взял меня на поруки.
— Но какие сволочи! Какие сволочи! — заскворчала Жанка. — У нас же не люди, а потомственные сексоты. Как будто не знают, из-за чего сыр-бор разгорелся. Ведь Пахомиха нам тогда такую передачу развалила. Просто из зависти! Ты хоть объяснила Кошмарову, из-за чего вы тогда с этой профурой сцепились? Из-за того, что она нашу предыдущую передачу под корень срубила. Ты сказала ему?
— Это уже детали, — отмахнулась я.
— Ну разумеется, как же я забыла! — фыркнула Жанка и прогундосила: — «Хвалу и клевету приемли равнодушно и не оспоривай глупца».
— Какая тебе хвала! — Я забегала из угла в угол. — Ты хоть понимаешь, что Кошмаров на меня глаз положил! В том смысле, что я теперь следующая после спасенного тобой Порфирия. Этому дуболому опять не надо никого искать, поскольку я очень кстати под руку подвернулась. Дескать, кокнула я Шамаханскую царицу на почве личных неприязненных отношений. Мужика не поделили!
— Да кто ж в такое поверит! — Жанка забегала вслед за мной. — Что за идиотизм, честное слово! Да мы… Да мы общественность поднимем… мы, мы… Мы выступим в прямом эфире и…
— Хватит, уже выступили. — Я вернулась на свое законное рабочее место и придвинула к себе тупые тексты, которые Краснопольский прислал мне на этот раз. — Садись лучше, работай.
Жанка послушно угомонилась. Склонилась над своим столом, только время от времени бросала в мою сторону виноватые взгляды. А я размашисто черкала распечатки с компьютера и пыталась понять, что она нашла в этом задрипанном маринисте, который ни разу в жизни моря не видал, кроме как по телевизору. Даже если он и не маньяк, то все равно алкоголик, бездельник и наверняка импотент. По крайней мере история с Жанкиными коленками наводит на такую нерадостную мысль. В конце концов, изрядно поломав голову, я с трудом нашла единственное сколько-нибудь приемлемое объяснение феномену странной Жанкиной привязанности к этому забулдыге. Помяните мое слово, с жиру она бесится, с жиру.
Так мы доработали до вечера. Жанка вздыхала, я шуршала бумагами. Телефон подозрительно молчал, как будто нас уже не было на свете. Только в половине шестого вдруг раззвонился. Жанка схватила трубку, послушала и стала корчить непонятные рожи.
— Да, да, — тарахтела она, все более округляя глаза, — я записала ваши данные, записала.
А потом, уже положив трубку, заохала:
— Да, жалко, что Краснопольский запретил «Разговор с тенью». Тут такие сюжеты подворачиваются. Прикинь, одна баба уже второй раз звонит. Хочет исповедаться за ширмой. Знаешь, на какую тему? Говорит, что ейный супружник уж очень однообразно любовью занимается. Уже десять лет одни и те же позы. Вот она и хочет ему свое «фэ» выразить.
Не скажу, чтобы я сильно удивилась, но на всякий случай поинтересовалось:
— А не проще ей взять да и выразить это «фэ» прямо в постели?
— Говорит, что стесняется, — жеманно захихикала Жанка.
Ну что тут скажешь. Остается радоваться, что Краснопольский прикрыл нашу лавочку, иначе родная область точно побила бы все рекорды по количеству маньяков на душу населения.
Собственно, на этой оптимистичной ноте мы с Жанкой и расстались. Чуя за собой вину, она даже вызвалась переночевать у меня, но я отказалась, сославшись на то, что этой ночью алиби мне не понадобится. Жанка не расстроилась, скорее даже обрадовалась. Наверное, настропалила лыжи к своему пьянице-маринисту. Уж лучше бы собачку завела, честное слово!
Я, конечно, не поленилась по-дружески предупредить ее:
— А не рискуешь ли ты, Хвостова? А ну как твой Айвазовский все же маньяком окажется на поверку?
Жанка натужно засмеялась и заковыляла к автобусу. Ну точно, на Новостройку собралась. Иначе бы попросила, чтобы я ее подбросила.
* * *Уж не знаю, каково было Жанке в объятиях ее разлюбезного забулдыги, а я всю ночь словно на раскаленных камнях каталась. В голову лезла всякая дребедень, а когда я наконец заснула — буквально под утро, — и вовсе кошмар привиделся. Будто мы с Жанкой новую передачу затеяли. Вернее, телеигру. Что касается ее условий, то тут у меня полный провал, зато я прекрасно запомнила главный приз — сувенирный гроб, расписанный под хохлому.
Жанка во сне так и сказала: «Победитель получит сувенирный гроб ручной работы». И добавила: «С сюрпризом». Открыла крышку, а из-под нее мелодия полилась, как из музыкальной шкатулки. И знаете какая? Хабанера из оперы Бизе «Кармен». Ну, про то, что у любви, как у пташки, крылья. А Жанка под эту самую хабанеру еще и в пляс пустилась, а я смотрю на нее и глазам не верю, потому что из одежды на ней только красное бикини и черные чулки!
После таких сновидений я сразу под холодный душ полезла, чтобы снять один стресс с помощью другого. Не помогло. На душе было все так же тревожно и муторно, в висках стучали никелированные молоточки: «Не к добру все это, не к добру!» В довершение всего я с немалым удивлением поймала себя на нервическом высвистывании и ритмичном выстукивании пяткой небезызвестной хабанеры. А потому один-единственный короткий звонок в дверь произвел на меня впечатление пушечного залпа.
Я вылезла из-под душа и, вздрагивая от каждого шороха, подкралась к двери. Заглянула в глазок — никого. Постояла в натекшей с меня луже и тихонечко повернула «собачку» замка. Высунула нос, но ничего опасного не заметила. И уже собралась снова захлопнуть дверь, когда увидела на полу коробку. Белую коробку, перевязанную розовой атласной ленточкой весьма легкомысленного вида.
Признаться, первой моей мыслью было немедленно вызвать саперов. Но коробка была брошена впопыхах, а потому легкомысленная ленточка развязалась, а крышка немного задралась. Поэтому мне не составило труда еще чуть-чуть сдвинуть ее в сторону большим пальцем правой ноги.
