Гастон Леру - Роковое кресло
И тогда, к великому изумлению служанки и мсье Патара, Мартен Латуш громко и весело расхохотался. Он подошел к Бабетте и потрепал ее по щеке:
— Ладно! Я тебя просто хотел попугать, старушка! Ты славная женщина, и я тебя очень люблю, но сейчас мне нужно поговорить с мсье постоянным секретарем. До завтра, Бабетта!
— До завтра, мсье. И храни вас Господь! Я исполнила свой долг!
Она церемонно поклонилась мсье Патару и вышла, заботливо прикрыв за собой дверь библиотеки.
Мартен Латуш послушал, как по лестнице удаляются ее шаги, затем, подойдя к мсье Ипполиту Патару, сказал ему шутливым тоном:
— Ох уж эти старые служанки! Они очень преданны, но порою излишне назойливы. Наверное, наплела вам с три короба! Знаете, ведь она немного того… Эти смерти в Академии окончательно свели ее с ума..
— Надо простить ее, — ответил Ипполит Патар. — В Париже есть люди и необразованнее, которые тем не менее тоже вне себя. Однако я счастлив, дорогой коллега, видеть, что столь печальное событие, такое ужасное совпадение…
— О, я, знаете ли, не суеверен.
— Даже не будучи суеверным… — пробормотал бедняга Патар, все еще взволнованный криками и страхами Бабетты.
— Мсье постоянный секретарь, позавчера вот на этом самом месте, как вам рассказала моя безумная служанка, я слушал Максима д'Ольнэ накануне его смерти. И скажу вам совершенно откровенно, он был поражен внезапной кончиной Мортимара, последовавшей после публичных угроз этого Элифаса… У Максима д'Ольнэ было больное сердце. И когда он тоже получил, как и мсье Мортимар, письмо, отправленное, без сомнения, каким-то злым шутником, то, несмотря на все свое внешнее самообладание, он пережил ужасную минуту. А с больным сердцем многого то не надо.
Ипполит Патар поднялся с места, грудь его наполнилась воздухом, и он вздохнул так, как вздыхают пловцы, выныривая наконец после невероятно долгого пребывания под водой.
— Ах, мсье Латуш! Какое же облегчение вы доставили мне своими словами! Не скрою, что, наслушавшись всех этих историй от вашей Бабетты, я и сам начал сомневаться в простой истине, очевидной для всякого здравомыслящего человека.
— Да-да! — тихо засмеялся Мартен Латуш. — Представляю… Шарманщик! Воспоминания о Фюальдесе… мои встречи с Мортимаром и д'Ольнэ, их последующая смерть… Страшные слова, прозвучавшие в моем таинственном кабинете…
— Верно, верно! — перебил Ипполит Патар. — Я уже не знал что и думать!
Мартен Латуш, демонстрируя большое доверие и дружелюбие, взял руки постоянного секретаря в свои.
— Мсье, — сказал он, — прошу вас в мой таинственный кабинет. — И улыбнулся: — Надо, чтобы вы узнали все мои тайны… Хочу вам довериться, такому же старому холостяку, как и я… Вы поймете меня! И не слишком меня жалея, только улыбнетесь!
Увлекая за собой постоянного секретаря. Мартен Латуш подошел к двери своего таинственного кабинета и открыл ее особым ключом.
— Это ключ, который я никогда не выпускаю из рук, — уточнил Латуш. — Вот моя пещера! — произнес хозяин и толкнул дверь.
Это была тесная, всего в несколько квадратных метров, комнатка. Окно еще было открыто. На паркетном полу лежали перевернутые стол и кресло, а бумаги и другие вещи в беспорядке валялись по разным углам. Стоявшая на пианино лампа тускло освещала странные музыкальные инструменты, развешанные на стенах. Оказавшись посреди всего этого хлама, мсье Патар удивленно посмотрел на Латуша. А тот, тщательно закрыв дверь на ключ, подошел к окну, выглянул на улицу и лишь после этого закрыл окно.
— На этот раз, — сказал Латуш, — похоже, он ушел. Видно, понял, что и сегодня ничего не получится!
— О ком это вы? — поинтересовался Ипполит Патар, вновь утративший спокойствие.
— О нем, о шарманщике, как его называет Бабетта.
Он спокойно поставил на ножки стол и кресло, широко, по-детски улыбаясь постоянному секретарю. А потом тихо сказал:
— Видите ли, мсье постоянный секретарь, здесь я действительно у себя дома! Такого порядка, как в других комнатах, здесь, конечно, нет, ведь Бабетте вход сюда запрещен! Именно здесь я прячу свои музыкальные инструменты, всю свою коллекцию. Если бы Бабетта когда-нибудь узнала, она бы все спалила! Честное слово! И мою старинную северную лиру, и мою арфу менестреля, которой не меньше четырех столетий. И мой набулон![4] И мой псалтериум! И мою гитерну! Ах, мсье постоянный секретарь, вы еще не видели мою гитерну? Взгляните на нее! И на мою архилютню! И на теорбу! Все в огонь! И мою мандо-ру… Посмотрите же, посмотрите на мою гитерну! Знайте, это самая древняя из известных гитар! А Бабетта бросила бы все это в огонь! Да-да! Говорю вам! Ведь она терпеть не может музыку! — И Мартен Латуш тяжело вздохнул, отчего у Ипполита Патара защемило сердце.
— И все это, — продолжал старый меломан, — все это из-за того, что она выросла и была воспитана на этой глупой истории с Фюальдесом. Во времена нашей юности в Родезе только об этом и говорили! Обо всех этих шарманщиках, крутивших ручки своих шарманок в то время, как Банкали убивали того беднягу. С тех пор, мсье постоянный секретарь, Бабетта просто видеть не может спокойно ни одного музыкального инструмента. Вы себе даже не представляете, на какие только хитрости я не пускался, чтобы принести сюда все эти инструменты. Теперь я хочу купить шарманку.., да, именно шарманку, одну из самых древних шарманок на свете! Представляете, какая, это удача — найти такую штуку!
Этот жалкий тип, который играет на ней, даже не подозревает, какое сокровище держит в руках! Я встретил его однажды на углу Поннеф и набережной часа в четыре дня. Он клянчил милостыню. Я честный человек! Я предложил ему за его старый ящик пятьсот франков. Вы, конечно, понимаете, мы сразу же договорились. Пятьсот франков! Для него это целое состояние! Да и для меня тоже! Но я не хотел его обирать.., и предложил все, что имел…
Однако как теперь вступить во владение инструментом? Ясно было, что деньги я заплачу, только если Бабетта ничего об этом не будет знать… Так вот! Это какой-то рок…
Когда бы он ни пришел, она все время дома! Она встречает его во дворе, на лестнице, когда мы думаем, что она уже ушла! И начинается погоня! Но, к счастью, тот тоже не дурак… Сегодня вечером, как мы с ним условились, когда Бабетта ляжет спать, я должен был поднять инструмент на веревке через окно прямо сюда. И уже залез на стол и только собирался бросить ему веревки, как стол пошатнулся… А тут и вы оба подоспели, думая, что меня убивают… Ох, ну и забавный же у вас был вид, мсье постоянный секретарь! С зонтиком и щипцами.., смешной, но все же храбрый поступок!
Мартен Латуш снова засмеялся, и Ипполит Патар тоже расхохотался, на этот раз уже от всего сердца… Он смеялся не только над собой, каким его увидел Латуш, но и над своим страхом перед шагающим ящиком.
Вот все и объяснилось! И ведь в самом деле должно же было найтись разумное объяснение! Бывают Моменты, когда взрослый человек теряет способность рассуждать и становится как ребенок. Так думал мсье Патар. До чего же он был смешон с этой Бабеттой и всей этой историей с шарманщиком!
Да, после стольких треволнений наконец наступили приятные минуты. Мсье Патара растрогала судьба этого старого холостяка Мартена Латуша, подвергавшегося, как и, увы, многие другие, тирании своей старой служанки.
— Не стоит меня слишком жалеть! — произнес Латуш, гася свою улыбку. — Если бы не Бабетта, то я бы уже давно обнищал со своей манией! Мы небогаты, и поначалу я делал настоящие глупости, собирая коллекцию… Милая Бабетта вынуждена выкраивать гроши, чтобы свести концы с концами, она отказывает себе ради меня во всем! И заботится обо мне, как мать… Но совершенно не способна слышать музыку!
Говоря это, Мартен Латуш осторожно провел рукой по дорогим ему инструментам, бедная уснувшая душа которых только и ждала ласкового прикосновения его пальцев, чтобы зазвучать по воле хозяина.
— Так я их и глажу тихо.., тихо… Так тихо, что плач наш слышен только нам самим… Но иногда, когда удается отправить Бабетту за покупками, я беру маленькую гитерну, на которую поставил самые старые струны, какие только мог найти, и играю старинные мелодии, как настоящий трубадур… Нет-нет, я не так уж несчастен, мсье постоянный секретарь! Поверьте! И потом, надо вам сказать, у меня есть пианино. Так вот на своем пианино я играю все, что хочу — страшные мотивы, громовые увертюры, всякие марши! Ах, это великолепное пианино, и оно совершенно не беспокоит Бабетту, когда она моет посуду…
Тут Мартен Латуш устремился к пианино и набросился на клавиши, пробежав по ним пальцами в настоящем исступлении. Мсье Патар ожидал услышать безумный грохот. Но, несмотря на силу, с которой хозяин колотил по клавишам, инструмент оставался нем. Это было немое, не издающее никаких звуков пианино, сделанное специально для тех, кто хочет поупражняться в гаммах, не тревожа ушей соседей.
