Павел Стовбчатый - Для Гадо. Возвращение
Все стало ясно. Сумасшедшая девка с манией законности. Или из страха за свою жизнь?.. Теперь уже нет разницы. Мне оставалось одно из двух — либо бросаться на нее, лезть под пулю, либо прыгать в окно. Третий этаж, мать его! Меня колотило, как последнего алкаша. Вот они, собаки сна! Осторожность, опыт! Да тут ни один компьютер не просчитает такой комбинации. Даже не заикнулась! А ведь я видел, видел, что рассматривает. Идиот!
— Послушай… Отпусти меня к чёртовой матери и забирай всё. Клянусь, ни один волос не упадет с твоей головы. Клянусь! — Я предпринял последнюю попытку урезонить ее словами, и, когда она мотнула головой и сказала «нет», бросился вперед. Два выстрела, прозвучавшие один за другим, остановили меня на полпути, и я рухнул на пол почти у самых ее ног. Она стреляла вниз, одна из пуль шмякнулась в батарею, другая застряла во мне. В моей левой ноге. Я застонал и сцепил зубы.
— Молись или пристрели меня прямо сейчас. Молись!
Кровь уже начала хлестать из меня, как из кабана, нога моментально задеревенела, я не мог даже пошевелить ею. И все-таки я пытался ползти, ползти к ней, милой и нежной стерве со слегка наивными глазами.
— Клянусь, я достану тебя из-под земли даже через двадцать лет! — простонал я как в бреду. — Ты совершила грех, большой грех, ты «сдала» меня ни за что. Убей, лучше убей! — Мои губы тряслись, а из глаз медленно катились слёзы.
Она стояла рядом и не шевелилась. Её белое как полотно лицо буквально застыло, в глазах были ужас и сожаление одновременно. Но что мне до них? Я уже представлял, как меня будут пытать менты, пока я доберусь до тюрьмы. Да, теперь у меня появится время для мемуаров! Много времени, так много, что можно описать целый мир. «Ты мечтал стать русским Чейзом или Савинковым? На! Прочувствуй, каково сидеть на нарах после роскоши. Это далеко не сидение безвестного нищего с улицы Канатной. Ты утверждал, что не боишься терять? Неужели? Теперь у тебя не будет ничего. Ты получил то, что хотел».
Всё это мелькнуло в моём мозгу как одно-единое слово. «Господи!» — прошептал я едва слышно. Так искренне, как в последний раз. Последний раз, и последняя женщина… Но всё равно я был не один, и я это знал.
В дверь позвонили. Потом ещё и ещё. «Ну вот и собаки», — подумал я и уткнулся лицом в пол.
* * *Меня охраняли так, словно я был премьер-министром. Два здоровенных мента не отходили от палаты ни на шаг, ещё один находился рядом со мной. Сразу после ареста меня повезли в вольную больницу, где врач извлек из моей ноги пулю. Операция была несложной, но все же это была операция. Я проспал целые сутки.
Мне не сказали, сколько времени я пробуду в больнице, но я знал и сам — еще день или два. Затем — тюремный лазарет, так спокойней для ментов. В палате никого не было, только я и мент. Я попросил у него закурить, но он отказал, сказав: «Не положено». Тогда я заорал, «показал ему зубы», это подействовало.
Было около пяти утра, на улице еще не рассвело. Я лежал на койке и не мог сосредоточиться. С чего начать? Через несколько часов здесь будет следователь прокуратуры, еще раньше подкатят оперативники. Первый вопрос, конечно, о судьбе, это их сейчас интересует больше всего. Отпираться уже нет смысла… Успокою, скажу, что жив, а там посмотрим. Анжела по-своему помогла мне — прострелила ногу. Худо-бедно, но теперь в моем распоряжении есть некоторое время. Они не станут истязать лежачего раненого, побоятся. Да и держать меня сейчас в городской «конторе» нельзя, не тот случай. Только тюрьма, больничка. Рыпаться мне некуда, нога… Но почему такая усиленная охрана? Видимо, боятся, что кто-то подъедет, заберёт. Это хорошо, пусть думают, что я настоящий мафиози, сейчас модно называть всех именно так. Но как невыносимо лежать! Скорей бы утро. Я немного поболтал с ментом и попросил у него обезболивающее.
— Я не врач, у меня нет, — снова отмахнулся он. Затем подумал и выглянул в коридор, поговорил со своим напарником. — Сейчас придёт сестра, погоди.
Минут через двадцать мне что-то вкололи, боль в ноге стихла. Мои мысли незаметно закружились вокруг Анжелы. «Несчастная девка, завтра она будет сожалеть о содеянном и проклинать себя. Но это будет завтра». Я уже не питал к ней особого зла и не дышал ненавистью, отлегло. Я не винил ни себя, ни ее, просто так должно было быть. Должно и случилось. Она не я, я не она, к чему «шифровать»? Человек непредсказуем, увы. Лишний раз убедился в этом. Я не волновался и не переживал, но мне было чертовски интересно знать, что же будет дальше. Думать о тюрьме? Увольте! Так я не как, а дома. За три прошедших года вряд ли что изменилось, ну разве что туго со жратвой. Для меня это не проблема, уж как-нибудь.
Я был похож на человека, который следит за жизнью героя в романе. Я болтал сам с собой, восторгался или презирал того, «другого», а когда жалел его, вспоминал, что это я. Да, я не боялся терять, и это качество давало мне силы. По-настоящему не боялся, а не только на словах. Когда-нибудь я научу этому и других, многих. Я скажу им: «Люди, не бойтесь терять и не дорожите имеющимся. Все возвращается, еще как. От хорошего вы неизбежно получите плохое, от плохого — хорошее». Мне, конечно, не поверят — рецидивист, но я обязательно скажу. Если даст Бог. Ещё я скажу им, что самые лучшие мысли приходили ко мне в отхожем месте. И тогда ты, как очумелый поэт, срываешься вон и, застёгивая на ходу брюки, летишь записать «высиженное». Права была Ахматова… Постеснялась сказать прямо — женщина. Мне некого стесняться, я вне закона, я могу говорить все, что хочу, я — волк, волк-одиночка. Жизнь только начинается, настоящая жизнь. Трудности подстегнут мой ум, а нужда и лишения тронут сердце. Я снова буду жить, жить, а не прозябать в комфорте. Бред! Я лгал сам себе, хотя в моей лжи была и солидная доля правды. Нельзя стать счастливее, чём дано, нельзя пострадать более, чем отпущено. Другой голос вопил, что я идиот, что уже через месяц я буду горько сожалеть и проклинать судьбу. Снова с тоской смотреть в зарешеченное окошко и вспоминать жизнь на воле. Другая жизнь. Во мне по-прежнему продолжался какой-то нечеловеческий, жуткий процесс самоутверждения, и от этого процесса не было спасения. Ввергнуть себя в пучину, чтобы снова ползти, цепляться и умирать каждый день! Что бы я сам подумал о таком человеке? Не знаю, я ничего не знаю. Моя голова не очень хорошо соображала после наркоза, ныла и нога. Боль уходила только на время и снова возвращалась. Скорей бы утро, скорей!
Тара ничего не знает и неизвестно, смогу ли я ему сообщить о себе. Возможно, услышит сам, по радио или из газет. Напишут, распишут, менты не забудут и себе добавить пару очков. Я так их ненавидел, что даже начал уважать! Уважать и понимать. Мент и бандит — две стороны одной медали. Они только с виду разные, а на самом деле и тот и другой творят зло, один — во имя других, другой — во имя себя. Но ведь эти «другие» — такие же люди, как и я, и, если бы менты жили во имя бандитов, они бы грешили точно так же, как и в первом случае.
Мой охранник клевал носом, но держался. Он понимал, что я никуда не убегу, не смогу. Неизвестно, кому из нас было хуже.
* * *Оперативники пожаловали ко мне около девяти. Это были не простые мухоморы, а птицы более высокого полета. Три человека. Старшему из них было за сорок. Седоватый тип с усталыми глазами. Мы встретились с ним взглядом, и он «взвесил» меня в два счета, впрочем, как и я его.
— Игорь Владимирович, — представился он, не называя своего чина и должности. Затем достал удостоверение и крутанул его перед моими глазами.
— Добро пожаловать, — мрачно пошутил я, приподнимаясь на постели. Двое присели рядом, но скромно помалкивали.
— Андрей Андреевич, — начал седой «заезд с червей». — Я знаю о вас более чем достаточно и потому не собираюсь терять время на ерунду и формальности. Нас интересует судья Пырьев… Пока только он. Выясняем этот вопрос и оставляем вас в покое. Вас устраивает такой поворот дела или?..
— Да, — ответил я. — Но мне бы хотелось выяснить и другой… К примеру, кто такой этот ваш Пырьев?
— Мы моментально переведем вас в другое место и отыщем способ, как восстановить вашу ослабшую память. Поверьте, это не так сложно, — заверил он. — Особенно с нашими полномочиями.
— Не верю. Как вас по отчеству, подзабыл?
— Игорь Владимирович.
— Не верю, Игорь Владимирович. Я ранен, и единственное, что вы можете сделать в том «месте», так это лишить меня сна. Голос выдает вашу растерянность, голос. Возьмите чуть ниже, вы же меня знаете…
В его глазах промелькнули искры ненависти, но он мгновенно погасил их.
— Где Пырьев? — спросил он о том же.
— Жив. Вы это хотели услышать? Жив и дальше будет жить, — добавил я.
— Вы гарантируете?
— Процентов на девяносто пять. А если не будете наседать и гнать жути, то и на все сто. Устраивает?
Он утвердительно кивнул.
