Николай Шпанов - В новогоднюю ночь
Молоко на ночь
Несколько мгновений Грачик в разочаровании глядел на замысловатый рисунок шипов, чётко отпечатавшийся в снегу.
— Значит… эта нить ненадёжна, — с досадой сказал он.
— Такими «уникумами» в этом доме обладают по крайней мере четверо. Впрочем не отчаивайся, — непринуждённо добавил Кручинин. — Я увидел кое-что, вознаградившее меня за пережитое разочарование: из кармана висевшей там спортивной куртки торчал сложенный вдвое голубой полотняный конверт.
— Дайте сюда! — радостно воскликнул Грачик.
— Он… остался в том же кармане.
— Как, вы не взяли его?!
— Не успел. Кто-то шёл по коридору. Но конверт от нас не уйдёт. Мы возьмём его, как только войдём в дом вместе с полицией.
— Вы намерены продолжать поиски?
Кручинин посмотрел на Грачика так, что у того пропало желание задавать вопросы.
— Да, вон и автомобиль. Это они. Марш, марш!
Друзья побежали вокруг дома…
На несколько мгновений Грачик невольно задержался на углу бульвара: представившаяся ему картина была великолепна. В слабом свете затемнённых фар бульвар с его столетними каштанами, опушёнными снегом, представлялся ещё более нарядным, чем в свет месяца. С большим вкусом казалась выполненной природой эта панорама «блек энд уайт». Силуэты далёких домов и собора синели, как задник тонко задуманной и с необыкновенны искусством выполненной декорации. Это был красиво до неправдоподобия… Со стороны автомобиля послышался чей-то не то удивлённый, не то испуганный возглас и смех Кручинина. В слабом свете автомобильной фары стоял толстый шеф и не пытался скрыть своего изумления при виде русских.
— Вот вам мой новогодний сюрприз: мы сами своими персонами! — весело воскликнул Кручинин.
— А мы только что заезжали за вами, — с несвойственной этому весельчаку мрачностью произнёс шеф. — Я был очень огорчён и даже обеспокоен тем, что вас ещё нет дома. Это дело… — он кивнул на особняк Вельмана, — без всякого сомнения находится в связи с тем, что мы с вами видели два часа назад. И должен признаться, у меня пока нет никаких оснований прийти в хорошее настроение. Каждую минуту мы можем ждать, что злоумышленники приведут в исполнение своё намерение, или, вернее, приказ своих хозяев: станция может быть взорвана. Я уже отдал приказание пожарным командам быть наготове, и я хочу передвинуть их в этот район.
— Вы ждёте взрыва? — спросил Кручинин с интересом, показавшимся Грачику подозрительным.
— Да! — трагическим тоном воскликнул толстяк. — Косвенные сведения, поступившие в редакцию, то есть я хотел сказать, перехваченные сейчас полицией, говорят о том, что остатки гитлеровской агентуры получили какие-то секретные инструкции. Какие, мы ещё не знаем, но это может быть именно приказ об уничтожении станции, поскольку враги убедились в том, что им сюда уже больше не вернуться. Когда я думаю об этом взрыве… О, это было бы очень грустно!.. Хотя это и был бы замечательный материал для газеты. Просто прекрасный материал!
— Да, более чем прекрасный материал, — иронически согласился Кручинин. — Так не будем же терять времени.
— Вы заготовили ордер на обыск в доме Вельмана? — спросил шеф стоящего рядом черноусого лейтенанта Круши.
— Так точно, начальник, — отозвался лейтенант. — И захватил несколько пустых бланков для приказов об аресте.
— Идёмте же, господа, — воскликнул шеф, первым вбежал на ступени подъезда и взялся за ручку двери. И как раз в этот момент, словно вызванный его прикосновением, по дому разнёсся вопль. В нем звучали испуг и отчаяние. Это был крик насмерть перепуганной женщины.
Опередив своего начальника, Круши ударом ноги отворил по-прежнему незапертую дверь бросился по коридору. Все последовали за ним. Бежавший перед Грачиком Кручинин на ход толкнул одну из боковых дверей, и их взора представилось странное зрелище: мужчины смокингах и дамы в вечерних туалетах продолжали сидеть безмолвные и неподвижные полные напряжённого ожидания. В первый момент приход новых людей не произвёл на эти похоронные фигуры сколько-нибудь заметного впечатления. Но все сразу изменилось, когда они увидели полицейский мундир шефа: всеобщее оцепенение словно рукой сняло. Мужчины вскакивали с мест, дамы натягивали меха на обнажённые плечи, вынимали пудреницы. Все лица, до того похожие на маски восковых чучел в паноптикуме, ожили. На одних появились улыбки, другие обнаружили любопытство, третьи — то были лица пожилых людей — выражали подчёркнутую торжественность.
Но и это оживление было ничем по сравнению с тем, что произошло, когда в дверях показался лейтенант Круши. Тут поднялись со своих мест и дамы. Мужчины подтянулись. Опущенными по швам руками они выражали почтение. Среди общего молчания послышался голос тучного седого мужчины, сделавшего шаг навстречу лейтенанту:
— Мы ждём ваших… — начал было он и осёкся, взглянув на лицо черноусого лейтенанта. Оно выражало гнев и презрение, его косматые брови были угрожающе сдвинуты. Выставив волосатый палец, Круши чётко произнёс:
— В связи с некоторыми событиями этот праздник считаю неуместным… — Он обвёл гостей тяжёлым взглядом. — Всех попрошу покинуть дом. — И, покачивая пальцем, с особенной подчёркнутостью повторил: — Считайте, что праздник не состоялся.
Толкая друг друга, словно их подгоняли, гости с поспешностью устремились к выходу. Но там их ждал Грачик, внимательно следивший за всей этой сценой. Преградив путь гостя: он обратился к шефу:
— Дорогой коллега! Не кажется ли вам, что предложение лейтенанта несколько поспешно. Было бы любезней предложить этим господам остаться здесь. Зачем нарушать старый обычай, хороший обычай? Пускай продолжают новогодний ужин, которого почему-то не закончили. Может быть, стакан хорошего вина сделает их немножко более весёлыми, а?
Шеф вопросительно взглянул на стоящего в другом конце комнаты Кручинина. Тот молчаливым кивком головы подтвердил своё согласие с предложением Грачика и быстро вышел Грачик повернул ключ в дверях, ведущих к вестибюлю, и сунул ключ в карман. Жестом пригласив Круши и шефа идти за Кручининым, он последним покинул комнату. Напоследок он искоса оглядел замерших от удивления и испуга гостей. Подбородок того толстяка, что первым обратился с вопросом к Круши, отвис, слов, но мышцы утратили силу, необходимую для поддержания этой массивной части его лица.
Несколькими широкими шагами Грачик догнал Кручинина. На мгновение тот прислушался у затворенной двери и быстро отворил её Грачик увидел пустой будуар. Маленькая, за тененная абажуром лампа горела на столике, и её свет ярко отражался белым лаком телефонного аппарата; в комнате никого не было.
Круши и шеф успели уже добежать до конца коридора и, убедившись, что в остальных комнатах никого нет, вернулись к той, в которой сидели неподвижные гости. Однако Кручинин тоном, не терпящим возражений, приказал:
— Во второй этаж!
Грачик понял, что его друга интересует девушка в спортивном костюме, о которой он ему давеча говорил. Её нигде не было видно.
Все прибывшие быстро взбежали по широкой деревянной лестнице, скудно освещённой матовым бра над площадкой между первым и вторым Маршами, и очутились в коротком коридоре. Сюда выходили двери нескольких комнат. По всей вероятности, это были спальни членов семьи. Виднелись ещё маленькие двери ванных комнат.
Тут все остановились, чтобы прислушаться. Из-за двери одной из спален раздался звук, похожий на рыдание. Предшествуемый бесстрашным лейтенантом, шеф вошёл в эту комнату. Из-за его широкой спины Грачик увидел девушку, которую сразу признал по давешнему описанию Кручинина. Её длинное лицо, с выдающейся нижней челюстью, и казавшееся, вероятно, ещё длиннее, чем было, из-за непривычного для женщины способа стричь свои рыжие волосы, выражало негодование. Во всей её крепкой костистой фигуре, в выпяченной тяжёлой челюсти и в обращённых на гостей холодных серых глазах было столько вели, что Грачик невольно задержал на них взгляд. По-видимому, она произвела впечатление и на его спутников.
Кроме рыжей девицы, в комнате находилась ещё одна женщина — полная, то, что называется «сырая», средних лет, облачённая в вечерний туалет. Лицо этой женщины носило следы увядшей красоты. Но в данный момент оно было красно и опухло от слез. Когда прибывшие вошли, женщина эта сидела в позе отчаяния, подняв над головой руки, словно защищаясь от стоящей напротив неё рыжей девицы. Поодаль, прислонившись спиной к стене, с поразительно равнодушным видом, нимало не соответствующим тому, что представилось взорам вошедших в следующий момент, стоял молодой, атлетического сложения человек. Он был велик ростом, широк в плечах и на первый взгляд производил впечатление циркового гиревика, нарядившегося в мало идущий ему смокинг. Вид у этого атлета был такой, словно ему все происходящее было давно известно, наскучило и кажется совершенно обычны делом.
