Станислав Гагарин - Черный занавес
Инженер Муратов опустил голову.
– Мы возвращались вместе, – тихо напомнил Гуков.
Михаил Сергеевич недоуменно вгляделся в него.
– Сидели рядом в самолете…
– И у вас в руках был томик Сименона, – сказал Муратов. – Теперь я вспомнил, где вас видел.
– Совершенно верно.
– Я тоже достал такой же, уже здесь, сегодня.
«О смерти Ирины он мог узнать еще позавчера, – подумал Андрей Иванович. – Мог ли я, находясь под впечатлением известия о гибели любимого человека, спокойно гоняться за книгой.
– Вам нравится детективная литература?
– Я собрал, пожалуй, все, что выходило у нас в стране на русском языке, – несколько хвастливо сказал Михаил Сергеевич. – Есть кое-что и на английском. Я неплохо знаю этот язык.
– Значит, у вас есть и кое-какие навыки криминалиста, – улыбнулся Андрей Иванович. – Не скажете ли мне в таком случае, какие наблюдения, факты, может быть, нечто замеченное вами в поведении Ирины Вагай, словом, что вынуждает вас подозревать в этой истории преступление?
– Ну что вы, какой из меня криминалист!.. А тут даже и повода вроде нет, чтобы такое предположить. Я, знаете ли, исхожу из метода исключения. Ирина – прекрасный пловец, не могла она утонуть в этой луже. Она страстно любила жизнь, во всех ее проявлениях, и не способна была лишить себя жизни. Да и причин для того не было никаких. Мне хочется думать, что она, как и я, пошла бы ради нашей любви на все, но… Я взрослый человек, инженер, конструктор, всю жизнь имеющий, дела с точными расчетами, и отдаю себе отчет в том, что Ирина не бросилась бы ради меня куда угодно очерти голову.
– И все-таки, – спросил Гуков, – что заставляет вас предполагать убийство?
– Интуиция, наверно… Я не могу объяснить, почему пришла мне в голову подобная мысль. Правда, перед отъездом я замечал в Ирине некое беспокойство, будто она ждала неприятной вести или боялась чего… Я даже сказал ей об этом. Она беззаботно рассмеялась, мне показался искусственным этот смех, но мы оба только что пережили то самое объяснение, понятное дело, нервы у обоих были не в порядке. Потом я уехал.
– Мы подумаем и над вашим предположением, Михаил Сергеевич. А теперь расскажите о народном театре, ведь вы были там на главных ролях. Мне хотелось бы узнать о ближайшем окружении вашего режиссера.
Их беседа продолжалась еще около часа и закончилась просьбой Гукова не рассказывать никому об этой встрече.
Едва Муратов ушел, зазвонил телефон. Гуков подумал, что звонят директору, и трубку поднимать не стал. Телефон позвонил-позвонил и угомонился. Андрей Иванович ждал, когда придет Королев, но того все не было. Вдруг щелкнуло в динамике селекторной связи, и голос Королева недовольно проворчал:
– Ты, Андрей Иванович, что же трубку-то не берешь? Жду тебя в парткоме, этажом ниже. Заходи.
Гуков спустился к Королеву.
– Ну, – спросил Вадим Николаевич, – как тебе пришелся инженер Муратов?
– Он производит впечатление искреннего человека, – сказал Андрей Иванович. – Но все это ничего не значит. Мне показалось, что о любви своей к Ирине Вагай он говорил, как профессиональный актер.
– Это и понятно, – отозвался Королев. – Ведь он был одним из лучших исполнителей в народном театре.
– Меня смущают его упорные заявления о том, что Ирину Вагай убили. Если он причастен к этому делу, то зачем ему так усиленно подводить нас к мысли о совершенном преступлении? Не логично, Вадим.
– А не уловка ли это, Андрей? Понимаешь, иногда преступник нарочито поступает так просто, что следователю и в голову не приходит разгадка, он не допускает мысли о такой простоте поведения подозреваемого. Следователь ищет глубже, уходит в стороны, разрабатывает десятки версий, одну сложнее другой… А оказывается, нужно было протянуть руку и взять то, что находилось на поверхности, перед его глазами.
– А вот это логично, – заметил Гуков.
– Слушай дальше, не перебивай, а то ускользнет мысль. Если Муратов тот, кого мы ищем, то он может быть причастен к гибели Ирины Вагай, хотя и не был в это время в Рубежанске. И Муратов может допускать мысль о том, что нам известно о насильственной смерти режиссера. Тогда нет смысла туманить нам головы несчастным случаем. Ничего у тебя не возникло подспудного при разговоре с инженером?
– Да нет вроде… Впрочем, я записал наш разговор на пленку, и в отделе ты можешь послушать его.
– Хорошо. А я побывал в лаборатории. Беседовал с Горшковым, интересовался режимом сохранения секретности. Все у них по инструкции, безмятежность полная. Горшков внешне абсолютно спокоен, таким может быть человек, который и не подозревает о случившемся.
– А чего ему тревожиться, если не сам завлаб передал материалы.
– Ты уверен?
– Я ни в чем не бываю уверен, пока не держу в руках факты.
– Следовательно, мы имеем двух человек, имевших доступ к секретам инженера Кравченко. Горшков и Муратов.
– А может быть, надо искать третьего? – сказал Гуков.
Андрей Иванович встал и посмотрел в окно.
– Иди-ка сюда! Быстро! – вскричал он вдруг. – Муратов…
Они увидели, как Михаил Сергеевич быстрыми шагами, едва ли не бегом, выйдя из проходной комбината, пересек площадь, рванул на себя дверцу вишневого «Жигули». Автомобиль резко взял с места и, набирая скорость, исчез за поворотом.
– Звони Горшкову, – сказал Андрей Иванович.
– Александр Васильевич? – спросил Королев. – Это опять я вас побеспокоил. Не могли бы вы пригласить к телефону инженера Муратова. Да? А где же он? – Королев опустил на рычаг трубку: – Михаил Сергеевич отпросился с работы. Сказал, что ему надо срочно отлучиться часа на два. Заведующий лабораторией «Сигма» добавил, что инженер Муратов был при этом встревожен.
«СИМПОЗИУМ» НА ПОДМОСКОВНОЙ ДАЧЕ
Залитый солнцем Казанский вокзал, казалось, снялся с насиженного места и перенесся в одну из далеких южных республик, поезда из которых он принимал уже несколько десятков лет. Его просторные залы и перроны заполняли смуглые люди в халатах и тюбетейках. Экспрессы высыпали из металлического нутра толпы пассажиров. Человеческое месиво галдело на разных языках, суетилось, мельтешило у подножия высоченных стен оригинального творения архитектора Щусева, а сверху нещадно палило совсем не московское жаркое солнце. И только там, откуда отходили электрички, было поспокойнее. Еще не наступил час пик, и москвичи не ринулись из раскаленных каменных джунглей под спасительную сень зеленого пригородного кольца.
Двое молодых людей, лет по двадцати пяти, едва успели на электричку. Двери с шипением захлопнулись за их спинами.
– Пойдем в вагон, Валя?
– Нет, Костик, мест достаточно, а народу мало. Насидеться успеем на даче, а так и покурим еще.
Электричка плавно отошла от перрона.
Валентин достал из кармана пачку сигарет «Кэмел» и протянул приятелю.
– Ого, – сказал Костя, – изволите курить американские?
– А что, – отозвался Валентин, – чай, мы в столице живем! Общаемся, так сказать, с загнивающим Западом в рамках принципов мирного сосуществования. Это не в твоем Павлограде…
– Павлодаре, – поправил Костя.
– Это один черт. Я б от такого «дара» отказался безоговорочно и бесповоротно, а ты вот…
– А что я? Теперь тоже в Москве. Отработал три года и вернулся. Или я не москвич!
– Ты, Костя, хаммер! Так и надо!
– Как ты меня назвал?
– Хаммер. Молоток то есть по-английски. Это у нас новое словечко появилось такое… Означает оно, что молодец ты, Костя! Понял там, у себя в провинции, что пуп вселенной приходится на сей стольный град? Где будешь работать?
– Пока не решил, – уклончиво ответил Константин. – Есть несколько вариантов. Надо подумать.
– Можешь рассчитывать на меня. Правда, сам еще пока числюсь по народному театру во Дворце культуры завода. Но уже имею дело в телевидении, в документалке снял три сюжета, к «Мосфильму» подбираюсь. Кое-какие связи и в театрах есть.
– Да ты, Валя, молодец! – воскликнул Константин. – Или этот, как его, хаммер…
Приятели рассмеялись и пошли вовнутрь – посидеть в вагоне и поболтать «за жизнь». За три года разлуки у обоих накопилось много всяких впечатлений.
Встретились они случайно около двух часов назад. Валентина Вигрдорчика, своего однокашника и приятеля но институту культуры, Костя Колотов увидел на станции метро «Площадь Революции». После восторженных восклицаний и крепких объятий Валентин привел Колотова в летний павильон «Метрополя», заказал коньяк, боржом и фрукты, а когда выпили по рюмке, предложил Косте отправиться с ним вместе в Удельную, к Сонечке Ромовой.
– Там, старичок, собирается небольшой «симпозиум». Будут и наши, и кое-кто из крупных киношников. Хотя режиссер Ромов и почил в бозе, его дача в Удельной стараниями Варвары Иосифовны не захирела. Также там собираются общества, я тебе дам! Но мамы сегодня не будет, она кости греет в Пицунде. Однокашница Соха проходит за хозяйку. Значит, как ты понимаешь, детский крик на лужайке обеспечен. Едем, не пожалеешь, дедуля! Надеюсь, ты не забыл нашу славную Соху?
