Ольга Тарасевич - Ожерелье Атона
Мысли Али путались. Женщина хочет, чтобы он на ней женился? Но у него нет денег на калым. Или русским калым не нужен?
Туристка на секунду отстранилась, выскользнула из платья, и при виде обнаженного тела Али почувствовал, как в шортах вдруг стало горячо и мокро.
Он совсем растерялся. Но очень быстро и мысли, и смущение исчезли. Он помнил лишь женские стоны. И день вдруг становился ночью. И вспыхивало солнце…
Потом было много-много других женщин. Они сами искали его ласк. Говорили, что восточные мужчины лучше, сильнее и нежнее, чем их соотечественники. Они учили Али своему языку. Объясняли: им приятно, когда на них обращают внимание, когда предлагают заняться любовью. Это их не только не оскорбляет, но даже радует. Али выучил пару фраз на русском. Стал смелее.
Но вид приближающейся Светы выветрил из головы Али и русский, и английский, и арабский. Русские девушки всегда очень красивы. Не привыкнуть к их светлым глазам, стройным фигуркам, не налюбоваться, не наглядеться. Кроме того, на русских мало одежды, они шутят, улыбаются мужчинам. Волей-неволей восхищенно зацокаешь языком. Но направляющаяся за полотенцем девушка была особенной. Исключительной. Самой-самой… Али даже показалось, что он ослеп. Таких красавиц ему приходилось видеть только на большом экране телевизора в холле отеля. Покачивая узкими бедрами, они демонстрировали умопомрачительные наряды и немного грустно улыбались в камеру. А тут точно такая же – тоненькая, изящная, хорошенькая и совершенно реальная – рядом. Протягивает ему карточки и вопросительно поглядывает из-под сдвинутых на нос очков. Дескать, что же ты застыл, истукан?..
Устав от ожидания, девушка изучила надпись на приколотом к белой майке бейдже и выразительно сказала по-английски:
– Мистер Али! Могу я получить полотенце?
– О Аллах! Хотите, я вам дам всю корзину? – Он наконец вспомнил, что есть речь, можно составлять слова в предложения, можно даже перекинуться с ангелом парой фраз. – Хочу говорить с вами! Как зовут?
– Света!
Выхватив из его рук два полотенца, девушка так же эффектно удалилась, и Али все не мог оторваться от созерцания длинных ножек.
«Только бы она отдыхала с подругой, только бы с подругой, только…» – мысленно молился он, облизывая пересохшие губы. Никакие силы не могли его заставить отвести взгляд от русской красавицы!
Длинные ножки приблизились к куда менее привлекательным – мужским, волосатым, коротким и кривоватым. Над ними колыхалось брюшко.
«Муж», – тоскливо подумал Али, и эта мысль отозвалась в сердце непривычной болью.
Все понятно: хит любого сезона, ключ к женскому сердцу «ты моя сладкая» ему не понадобится. Дискотеки и всего остального не будет.
Всю прошлую ночь его сны отчаянно ласкали хрупкое Светино тело, тонули в прохладном черноволосом дожде.
А теперь в своей будочке Али ждал ее с таким нетерпением, как не ждал никого никогда прежде.
Боги не вняли его молитвам.
Рядом с ангелом, по-хозяйски положив руку на смуглое плечико, шествовал супруг.
– Привет! – он протянул карточки. – Как дела?
Али вымученно улыбнулся, выдал полотенца. И, изгоняя видения обезглавленного мужа Светы, ответил:
– Все в порядке, хорошего вам отдыха!
– Что ты киснешь все время?! – взорвался Юра Космачев. – Тебе сейчас хорошо? Солнце не припекает? Никаких проблем? Так сделай лицо соответствующее!
Алина Гордиенко заискивающе улыбнулась и забормотала:
– Так, Юрочка, все в порядке. Просто мне не звычно.
– Чего нет?
– Не звычно, ну… непривычно, неудобно, значит. Так у нас дома говорят. Я вроде хорошо русский знаю. Мамка моя учительницей русского языка и литературы всю жизнь проработала и меня учила. Но иногда проскакивают украинские словечки.
– Так ты с Украины? Оно и видно! Акцент у тебя, как у хохлов, которые нам в офисе ремонт делали. – Юра выдвинул шезлонг из-под зонтика и уже мягче сказал: – Ладно, прости. Отдыхай. У меня нервы ни к черту стали. Шеф, Филипп Маркович, совсем задергал. И жена его Анна – тоже та еще фифа. Юра то, Юра это. Сорвался на тебя, прости. Мы для них – обслуга. Но друг с другом нам ругаться нечего! Вместе надо держаться. Чтобы ублажать наших работодателей. Впрочем, все-таки тебе проще. У тебя другой статус. Я за тобой вроде как ухаживать должен…
«Я бы с удовольствием поменялась с тобой местами, – подумала Алина, вытягиваясь на шезлонге и щурясь на солнце. – Может, тогда я бы избавилась от этой палящей ненависти. К ним, к богатым. К себе, бедной и слабой. Надо смириться. Это для Роди. Только для сыночка живу. Все будет хорошо…»
Отца своего сына Алина любила отчаянно. До бессонницы. Губы болели без его поцелуев. Стоит Ивану в командировку уехать – у нее глаза сразу же на мокром месте. И смех и грех. Щиплют обжигающие слезы, по щекам катятся. Не удержать. А Ванечка, шофер, через день в поездку отправляется. Так Алина себя убеждала, что не в Чернигове Иван, не в Киеве, а дома, в родном селе. Стоит лишь перебежать на соседнюю улицу, утопающую в кустах жасмина и сирени, – и там Ваня, любимый, родной. Он рядом. Просто ей… ну недосуг сейчас к нему бежать. Дел по хозяйству много. А так – здесь он, не уехал, близко.
Не любовь, любовища эта случилась с Алиной года через полтора, как Иван стал за ней ухаживать. Не верила она ему долго. Больше не хотела ничего. Ничего и никого.
Потому что была уже у нее одна такая любовь. Ночи лунные, прогулки, шея вся в синяках, отметках страсти. Деревенские сплетницы вслед шушукаются. А не важно это. Сердце бьется, как шальное. И кажется, что самое главное уже случилось. А дальше все будет просто, понятно. И светло. Очень светло.
Тот человек… Алина его специально по имени не называла. Думала: «Он, тот мужчина, тот человек». А как по имени назовет, пусть мысленно, – так сразу холод инструментов чувствует, боль невыносимую… И слышно, как кровь капает. Срок большой у нее уже был. В белой эмалированной посудине среди крови и сгустков ручки виднелись, головка ребеночка.
Тот человек, оказалось, женат. Сразу не говорил. А потом сказал:
– Ты пока аборт сделай. Жена тяжело болеет. Вот поправится, разведусь. У нас с тобой еще будут дети.
Когда любишь – веришь. И ждешь. Еще один раз Алине пришлось идти на такое. Правда, тот человек тогда денег уже дал. Чтобы в столицу поехать. В райцентре-то все без наркоза делали. И Алина в Киев съездила, к кооператорам. Чистенько в том медицинском центре было и врачи приветливые. А что толку с той чистоты? Себя-то не вычистишь. Идешь после, как выпотрошенная, ноги еле переставляешь. Низ живота тянет. Но не от физической боли сердце заходится. Еще один грех на душе. И так хочется, чтобы все закончилось. Чтобы ее саму машиной переехало. Ребенка убить проще, чем себя. Себя – страшнее. Но и жить нет сил.
Алина думала о смерти постоянно. Представляла себя в гробу. Бледное лицо, застывшее. Губы сжаты, руки на груди сложены. И в тот день, когда она в магазине хлеб покупала, тоже думала: «Ведь сбивают людей машины. Люди жить хотят, а их сбивают. Так пусть меня. Меня! Меня!!!» А потом все мысли вдруг испарились. Тот человек в магазин с женой зашел. Алина в первый раз их вместе увидела. Никакая жена не больная. Здоровая. Беременная. Топорщился тугой толстый живот под платьем…
После того человека Алина вообще ни на кого смотреть не хотела. И на Ивана. Но он настойчивым оказался. Отогрел, разморозил ее своей любовью.
Если бы только знать, что все так выйдет, Алина ни за что Ванечку в тот последний рейс не пустила. Прижалась бы к нему, обняла крепко-крепко. Только бы не уезжал…
Родиона Иван так и не увидел. А как любил сына, господи, как он его любил! Алина сама еще не знала, что беременна. Проснулась как-то среди ночи от того, что к животу ладонь прикасается. Иван просто сказал:
– У нас сын будет. Я чувствую, Алька, что он уже есть.
А потом, когда все случилось… Алина тоже выдумывала. Но уже другое. Как раз и представляла: в командировке Иван, в рейс уехал, скоро вернется. Вернется, к животу руку приложит и заулыбается. Ребеночек-то толкается.
Она старалась не волноваться. Но когда муж погибает в аварии, все равно нельзя не рыдать, не выть, не сходить с ума.
И сыночек родился с больным сердцем. Сам кроха, сердечко маленькое, а вот поди ж ты, больное, очень больное.
– Оперировать надо до трех лет, очередь на бесплатные операции огромная. Ищите деньги, – честно сказал врач.
Алина искала. Пыталась зарабатывать, света белого не видела. Когда Родьке исполнилось полтора годика, поняла: собрать нужную сумму не успевает. Никак не успевает…
* * *– Здесь свободно?
Не открывая глаз, прикрытых полупрозрачными очками, красотка томно облизнула блестящие губы. Нарочито медленно коснулась рукой символических красных трусиков. И лишь тогда приподнялась на шезлонге.
Виктор Попов аж приосанился. На мази дело! Столько красноречивых жестов, не может быть, чтобы не клюнула! Но, приподнявшись, барышня разочарованно поморщилась и пробормотала:
